Хроника Монтекассини. В 4 книгах

40. С другой стороны, во время этих волнений из жизни ушли герцог Рожер и его брат Боэмунд³³⁶. Итак, их смерть внушила норманнам сильный страх, а императору, его войску и всем лангобардам придала ещё большую дерзость. Ибо [норманны] в самом деле были крайне обеспокоены прибытием императора; боясь, как бы тот не изгнал их из княжеств в Апулии и Калабрии, они выбрали все самые укреплённые места и построили там крепости против прихода императора. А князь, проведя со своими людьми совещание, направил послов к императору, прося его о мире и безопасности. Итак, хотя император ежедневно опустошал поля римлян и искушал их души коварством и деньгами, Бог внушил народу такую стойкость, что он так и не смог с ними ни о чём договориться без условия освобождения папы и кардиналов. Итак, он разрывался между разными планами, но, сознавая свою вину в совершённом преступления, полагал, что никогда более не сможет чувствовать себя в безопасности со стороны папы. Итак, видя, что вышло то, на что он никак не рассчитывал, он начал клятвенно уверять, что если понтифик не согласится исполнить его волю, он и его самого, и всех тех, кого держал у себя в оковах, одних убьёт, а других изувечит; но поскольку он и этим не мог тронуть понтифика, то наконец по здравому размышлению согласился с тем, чтобы освободить всех, кого он захватил, только бы ему были даны папой гарантии безопасности на будущее время. И он заботливо хлопотал об этом через своих князей, через клириков, через мирян, через римских граждан. Однако господин папа предпочитал скорее положить жизнь, чем согласиться на инвеституру епископств и аббатств, хотя [король] уверял, что посредством инвеституры жалует не церкви, не какие-то должности, но одни лишь регалии. Он указывал на весьма тяжкую опасность раскола, которая угрожала почти всей латинской церкви. Наконец, побеждённый несчастьями сынов, страдая от тяжких вздохов и стонов, папа, проливая слёзы, сказал: «Я вынужден претерпеть это ради свободы церкви и мира и допустить то, на что ни в коем случае не согласился бы ради своей жизни». Ибо в обеспечение безопасности были привлечены епископы и кардиналы, которые были схвачены, ведь иначе ни освобождение пленных, ни церковный мир, насколько это от них зависело, не могли состояться. Итак, когда Альберт, граф Бьяндрате, и прочие сторонники императора не позволили предварительно записать условия клятвы, понтифик сказал: «Поскольку вы не позволяете изложить условия письменно, я изложу их устно». Тогда, обратившись к императору, он сказал: «Мы приносим тебе эту клятву для того, чтобы и вы в свою очередь выполнили и соблюдали то, что обещали». Император весьма радостно и охотно согласился на это вместе со всеми своими людьми. Итак, в поле возле Маммейского моста³³⁷, который отделял римлян от немцев, ими по слову папы была принесена следующая клятва: впредь папа не побеспокоит ни императора, ни его империю в отношении инвеституры епископств и аббатств и по поводу нанесённых ему и его людям обид; ни в особе императора, ни в его имуществе он не причинит никакого зла ни ему, ни какому-либо лицу по этой причине и никогда не предаст анафеме особу императора; он разрешает этому императору и его империи и утверждает это своей грамотой под угрозой анафемы, чтобы император посредством перстня и посоха вводил в должность епископов и аббатов, свободно и без симонии избранных с согласия императора, и чтобы получивший инвеституру епископ свободно получал посвящение от архиепископа, чьей юрисдикции он подлежал. Если же кто-то будет избран народом и духовенством и император не введёт его в должность, то его не должны посвящать в сан; архиепископы же и епископы должны иметь свободу посвящения лиц, введённых в должность императором; [папа] будет оказывать [королю] помощь в удержании королевства, империи и должности патриция. Когда [папа] утвердил это присягой, император наконец поклялся, что отпустит этого понтифика вместе с епископами и кардиналами и всеми пленными, которые были схвачены вместе с ним и из-за него, и доставит заложников и освобождённых [пленников] за ворота города Трас-тевере, и впредь не будет брать их в плен и не позволит их никому захватывать; тем, которые остались в верности апостольскому престолу, и народу города Рима он как лично, так и через своих людей обеспечит мир и безопасность личности и имущества, если те будут соблюдать мир в отношении его самого; он будет честно помогать этому папе безопасно и спокойно владеть папской властью, возвратит патримонии и владения римской церкви, которые отобрал; он добросовестно поможет отвоевать и удержать прочее, что папа по праву должен иметь по обычаю предшественников, и оказывать верное послушание этому понтифику без ущерба для чести королевства и империи, как делали католические императоры в отношении католических римских понтификов. После этого архиепископ Кёльнский Фридрих³³⁸, Гебхард Тридентский³³⁹, Бурхард Мюнстерский, Бурхард Шпейерский, канцлер Альберт, графы Фридрих, Герман, Альберт, Фридрих, Беренгарий, Фридрих³⁴⁰, Готфрид и Вернер³⁴¹ и маркграф Бонифаций³⁴² дали аналогичную клятву. Осталась та часть требования, чтобы им была лично написана грамота о разрешении императору инвеституры. Но ни сам [император], ни его сторонники не допускали, чтобы её написание было отложено до вступления в город, где была оставлена печать понтифика. Итак, на другой день³⁴³ в том поле, что зовётся полем Семи братьев³⁴⁴, в то время как они снимались с лагеря, её должно быть продиктовали, а когда они, перейдя реку Тибр возле Соляного моста³⁴⁵, расположились лагерем у Октава³⁴⁶, вызванный из города секретарь посреди ночного мрака записал её текст. И понтифик, хоть и неохотно, подписал эту грамоту. Далее, хотя император принял там эту грамоту, впоследствии всё же, когда они добрались до церкви блаженного Петра, он после получения короны отдал её в руки понтифика и не только вопреки его воле, но и вопреки всякому обыкновению вновь принял её из его рук. Коронован же был этот император, заперев все ворота города Рима, дабы к нему не мог подойти никто из горожан. Когда дело дошло до преломления жертвенных даров, папа, приняв одну часть, передал другую часть императору, сказав: «Как разделена эта часть живительного тела, так пусть будет отделён от царствия Христова и Божьего всякий, кто попытается нарушить этот договор». После коронации и окончания торжественного богослужения император тут же уходит р раскинутый в поле лагерь, а понтифик входит в город. С тех пор в римской церкви стали возникать соблазны разногласий и расколов.

41. В эти же дни, когда наш аббат Бруно торжественно освящал церковь святого апостола Фомы, расположенную за пределами замка Валлефригиды³⁴⁷, к нему привели некую женщину, которую жестоко мучил нечистый дух. Сочувствуя её несчастью, он, совершив предварительно молитву, подал страждущей женщине в качестве питья ту воду, в которой омыл руки, и тут же изгнал из неё дьявола. В это же время, когда некий священник в пределах Германии обучал 113-му псалму одного мальчика и, оставив его, отправился к другому, мальчик прилёг, охваченный сном, а священник, вскоре вернувшись, разбудил его и велел ему читать псалом. Мальчик же, перепугавшись, начал произносить другие стихи. Укоряемый учителем, чтобы он лучше читал псалом, а не стихи, он, однако, стал повторять их всё более и более настойчиво. Священник, поняв, что мальчик говорит по велению духа, начал записывать их из его уст. Стихи же были следующие: «Король умрёт, и медведь будет убит, и будет замешательство на постоялом дворе. Солнце и луна излучают свой яд, и со звёзд льётся кровь. Королева будет свергнута, и не устоит её царство, и будет следующее. Король христиан выйдет из лона матери; родив, она убьёт его. Глаза его - как горящие факелы, а ногти его - как у белки». На другой же день, когда мальчика спросили, он признался, что ничего из этого не знает.

42. А названный аббат, после того как к нему присоединились Гвала, епископ Сен-Поль-де-Леона, Роберт Парижский³'¹⁸ и другие кардиналы, начал всячески докучать понтифику, чтобы он отменил привилегию, которую дал императору, и связал его узами анафемы. Но те, которые были с папой в оковах, говорили: «То, что мы ранее одобряли, то и теперь одобряем в один голос, а то, что осуждали, осуждаем». Другие же не только не осуждали то, что было сделано вопреки апостольской и вселенской церкви, но даже весьма неразумно пытались это защищать. Итак, в то время как апостольскую церковь сотрясали такого рода разногласия, этому понтифику донесли, что зачинщиком и знаменосцем этого раздора и соблазна был названный выше муж. Когда об этом услышал названный аббат, то, найдя удобное время, сказал ему: «Мои враги говорят тебе, что я не люблю тебя и что дурно отзываюсь о тебе, но они лгут. Ибо я люблю тебя так, как должен любить отца и господина, и, пока ты жив, не хочу иметь никакого другого понтифика, как я и обещал тебе вместе со многими другими. Однако я слышу, что мой Спаситель говорит мне: «Кто любит отца или мать более, нежели меня, не достоин меня»³⁴⁹. Потому и апостол говорит: «Кто не любит Господа Иисуса, анафема; маранафа»³⁵⁰. Итак, я должен любить тебя, но ещё больше я должен любить того, кто создал и тебя, и меня. Ибо ничто и никогда не может быть поставлено выше такой любви к нему. А тот договор, столь гнусный, столь насильственный, заключённый с таким предательством, столь противный всякому благочестию и вере, я не одобряю. Да и кто может одобрить договор, в котором притесняется вера, церковь теряет свободу, священство устраняется, единственная и беспримерная церковная дверь запирается, а многие двери, через которые всякий, кто входит, есть вор и разбойник³⁵¹, отворяются? Мы имеем каноны, имеем установления святых отцов со времён апостольских и до тебя самого. Следует идти путём царским и не отклоняться от него в ту или иную сторону³⁵². Все апостолы осуждают и отлучают от общения верующих тех, которые завладели церковью благодаря светской власти. Ибо миряне, хотя бы они были благочестивы, всё же не имеют права распоряжаться церковью. Ведь таково святое установление апостолов; каждый, кто выступает против этого, не католик. Всякий же, кто защищает ересь, есть еретик. Но никто не может сказать, что не является ересью то, что святая и апостольская церковь называла ересью на многих соборах и осудила и отлучила от церкви вместе с её создателями». Такая беседа между понтификом и аббатом послужила источником вражды и ненависти. Среди прочего, что папа говорил тогда против этого аббата, он сказал: «Если я не поспешу отнять у него аббатство, то в будущем он сам своими доводами лишит меня римского престола». По этой причине он направил этому аббату из города письмо, в котором сообщал, что епископ не должен быть одновременно и аббатом и что апостольский престол не намерен больше терпеть, чтобы столь знаменитое аббатство возглавлял какой-либо епископ. Он также отправил через Льва, епископа Остийского и монаха нашей обители, письмо братьям, в котором предписывал им не оказывать более послушания этому мужу, но, согласно Богу, избрать себе аббата по уставу; если же они поступят иначе, то он во всех подчинённых этому монастырю кельях поставит собственных аббатов. Когда аббат это услышал, то, созвав братьев, стал разъяснять им то разногласие, которое было между ним и понтификом по церковным делам, и вместе с тем также увещевал их, что, если они согласятся с аббатом, которого он изберёт, то он по мере своих сил будет защищать и оберегать их самих и это место. Был тогда в этом монастыре некий брат по имени Перегрин, родом лигуриец, хитрый мирским лукавством, которому он и решил отдать это аббатство. Когда братья узнали об этом, то сказали аббату, что до тех пор, пока он намерен править на правах аббата, все они будут повиноваться ему, как отцу и господину; если же он желает оставить аббатство, то они ни в коем случае не откажутся от права выбора, которое принадлежит им по предписанию устава, но по старинному обычаю сами изберут себе аббата. Когда тот услышал это, то, рассчитывая добиться своего силой, призывает к себе на помощь вооружённых воинов для охраны монастыря. А на другой день, когда братья с миром вошли в церковь для служения мессы, внезапно явилась вооружённая различным оружием толпа разъярённых людей, вопрошающих, где те, кто не хочет исполнять волю аббата. Братья же, восприняв это с крайним раздражением, все разом бросились на них и выгнали из монастыря. Когда об этом доложили аббату, он поднялся в этот монастырь и, призвав к себе братьев, сказал: «Я не хочу, чтобы из-за меня между вами и римской церковью возник соблазн, а потому получите пастырский посох, который вы мне вручили»; и, положив его на алтарь, он тут же дал братьям отпущение грехов и вернулся к своему епископству, где в святом образе жизни благополучно дожил до времён аббата Одеризия II и ушёл из этого мира 31 августа³⁵³. Похоронили же его в городе Сеньи, в церкви Пресвятой Богородицы и Девы Марии, и Господь не перестаёт совершать в его память чудеса по сей день. В эти же дни, когда в Террачинской церкви умер епископ Бенедикт³⁵⁴, римский понтифик епископом |В эту церковь назначел Григория³⁵⁵, с детства бывшего монахом нашей обители и весьма сведущего в священных писаниях. Точно так же аббатом в монастырь святого мученика Христова Винцентия был поставлен Амик³⁵⁶, декан Монтекассинского монастыря, а в римской церкви были поставлены кардиналы-дьяконы Одеризий³⁵⁷ и Росцеман³⁵⁸.

Герард³⁵⁹,41-й аббат этого монастыря, пребывал в должности одиннадцать лет, три месяца.

43. Ведя происхождения из благороднейшего рода графов Марсики, он в раннем детстве был пожертвован всемогущему Богу в наш монастырь, принят аббатом Дезидерием и поставлен настоятелем в монастыре святого Николая в Пико; Одеризий же, который сменил Дезидерия в управлении монастырём в конце концов назначил его деканом этого места. Но, когда после смерти Отто Бруно сделался аббатом тем способом, о котором мы сообщали выше³⁶⁰, римский понтифик, с неудовольствием, как мы говорили выше³⁶¹, восприняв его избрание, написал ему, чтобы он оставил аббатство и удалился в своё епископство; и тот, боясь опасности схизмы и раздора, оставил аббатство. После этого братья собрались в зале капитула, и [Герард] при всеобщем единодушии был поставлен аббатом³⁶². В эти же дни Рожер, герцог Апулии, ушёл из жизни³⁶³, и его место занял Вильгельм³⁶⁴, его сын.

44. В это время Гуго, некий заальпийский рыцарь, которому было дано прозвище «из Альбаспины», служил в этих краях своим мечом у многих графов и, получая за весьма успешные труды богатое жалованье, приятнейшим образом предавался радостям молодости. Ибо он был человеком храбрым и красноречивым. В праздник вечери Господней³⁶⁵ он вместе с Рао³⁶⁶, сыном Рахеля, графом города Теана, с немалым благоговением пришёл в наш монастырь, чтобы отпраздновать святую Пасху, но, упав во время скачки по неровному склону горы, сломал себе ногу и смог добраться сюда не иначе, как на носилках; он тут же в нижайших просьбах требует положить его перед телом блаженного Бенедикта и там, взывая к нему великим криком, плача, проводит весь день. Когда сумрак последующей ночи положил уже конец дню, церковный сторож велел некоторым слугам вынести его за ворота. Но тот стал клясться страшными клятвами, что ни в коем случае не уйдёт отсюда, разве что на своих ногах. И сказал: «Здесь, здесь перед телом того, чью курию я горячо желал посетить, когда со мной приключилось такое несчастье, здесь, говорю, я буду непрерывно лежать в качестве укора ему и отдам долг природе, если он тут же не окажет мне обычную для него помощь». После этих слов все удалились, и он также, на короткое время впав в забытье, умолк, как вдруг увидел, что священный алтарь, в котором покоилось тело отца Бенедикта, по Божьей воле открылся и оттуда вышел убелённый почтенной сединой муж, именно в том одеянии, каким обычно пользуются аббаты во время праздничных процессий. Подойдя к нему и дотронувшись ласковой рукой до места перелома, он сказал: «Ну вот, ты здоров, и перестань угрожать». А больной, выздоровев, тут же поднялся и, уже здоровый, провёл эту ночь в похвалах Всевышнему. Когда же настало утро, он поведал о случившемся и воздал блистательнейшую хвалу Богу и отцу Бенедикту. Итак, после праздника, проведённого с не меньшей, чем подобало, душевной радостью, Гуго вернулся в Теан и, пылая жаром небесного огня, распрощался с миром и всем мирским, отвергнув также, согласно божественной заповеди, самого себя³⁶⁷, голый и без средств последовал за Христом и, вскоре построив странноприимный дом у источника Корригия³⁶⁸, начал стремиться к небесному отечеству тропой столь благочестивой жизни, что обувью вообще не пользовался, а из одежды носил одну лишь власяницу. Также через пятнадцать лет он вновь пришёл сюда и будто в награду за полученное исцеление навечно отдал себя блаженному Бенедикту в рабы и правдивыми устами многократно повторял сказанное выше. В тот же день Рао, сын Рахеля, вернул на алтарь блаженного Бенедикта всё принадлежавшее нашей келье в Теане и поклялся³⁶⁹, что оставит нас в покое, как то было во времена князя Иордана, оставив за собой только то, чтобы наши люди были обязаны служить ему два дня в неделю сроком на четыре года; ввиду этого он отказался от обычного ценза, который получал с Пламенного дома³⁷⁰, и прочего, то есть ста таренов ежегодно; итак, по окончании срока он навсегда оставил всё это в покое.

45. Затем понтифик посылает сказать нашему аббату, чтобы он, всё приготовив, отправлялся в Рим, чтобы в марте месяце принять посвящение в аббаты. Итак, приготовив всё необходимое, тот отправился в путь и, придя в Рим, получил там от него посвящение и привилегию о всякого рода свободах нашего монастыря³⁷¹. Итак, когда настал март месяц, там состоялся собор³⁷², на котором вместе со всеми епископами обсуждался [вопрос] о деле апостольского престола и Римской империи; папа признался, что поступил с императором так, как он поступил, не столько ради собственной свободы, сколько ради свободы других пленников, и на основании надёжных и истинных доводов показал себя истинным католиком; он также сознался, что привилегию, которую он составил, он составил по необходимости и вопреки всякому божественному и человеческому праву. А всё, что постановили и осудили его предшественники, он точно так же подтвердил и осудил. Епископы, услышав это, выслушали эту писанную привилегию, если только её можно называть привилегией, и решительно осудили на веки вечные.

46. В этом же году император Алексей, о котором мы упоминали выше, отправил в Рим наиболее деятельных в своей империи мужей с письмом, в котором дал знать, что император, мол, сперва чрезвычайно скорбел по поводу пленения верховного понтифика и обиды, нанесённой ему римским императором, а затем, воздав благодарность, похвалил тех, которые мужественно стояли против него и не поддались его воле, и ввиду этого, если он найдёт их души готовыми и полными решимости, то он или хотя бы его сын Иоанн³⁷³ хотели бы, как то им уже давно было передано из этих краёв, по обыкновению древних императоров получить в Риме корону от римского понтифика. Римляне же передали через этих послов, что вполне готовы последовать его воле. А в мае месяце³⁷⁴ они выбрали из своей среды почти шестьсот человек и отправили их к императору, чтобы привести его. Те, придя в Монтекассино, были почтительно приняты нашим аббатом, и тот отправил с ними к императору [своих] послов, через которых торжественно обещал служить ему и молиться за него. Итак, когда те возвратились в Константинополь и вместе с римлянами рассказали этому императору, что им велел наш аббат, император постановил считать его в числе [своих] друзей и через братьев этой обители отправил блаженному Бенедикту восемь фунтов солидов михалатов и тридцатиполостный паллий³⁷⁵; вдобавок он поручил также передать этому аббату, чтобы тот, когда он придёт для коронации в Рим, вышел ему навстречу до самого Диррахия и вплоть до города оставался вместе с ним у него на службе.

47. В эти дни Гуго, сын Гуго Дитя из замка Фенукули³⁷⁶, вместе с Ландульфом³⁷⁷, архиепископом Беневентским, вернули блаженному Бенедикту церковь святого Петра в Руссано³⁷⁸ и церковь святого Иоанна во владении у замка Геликузо³⁷⁹, а также церковь святого Георгия в замке Фенукули, церковь святого Мартина во владении у крепости под названием Торрепалаццо³⁸⁰ и церковь святого Януария³⁸¹ во владении города Беневента вместе с их владениями, которые его отец передал святому Бенедикту перед смертью³⁸².

48. А на другой год названный папа Пасхалий, вторично придя в эти земли³⁸³, отправился с нашим аббатом в Беневент, чтобы провести там собор; на этом соборе [аббат] через Сенно, архиепископа Капуанского, подал жалобу по поводу монастыря святой Софии в Беневенте, которая была силой изъята из-под власти нашей обители, но не смог добиться по этому поводу правосудия³⁸⁴. Он также подал жалобу на Бенедикта, аббата Торремаджоре³⁸⁵, который захватил церковь святой Марии в Казальпьяно³⁸⁶, что принадлежала нашему месту. Тогда понтифик, хотя аббат Одеризий некогда уже обращался к нему по этому поводу, вновь и вновь посылая письма, прибавив также угрозу лишения места и чина, вынудил этого аббата прийти к нему. Итак, законникам было дано право состязаться в течение двух дней. Наконец, поверенные монастыря Торремаджоре представили доказательство сорокалетнего владения. Но их свидетели, приводя свидетельства не на основании виденного или слышанного, а на основании слухов, не могли подкрепить их ни законами, ни канонами. Наши же, напротив, подтвердили захват этого сорокалетнего или хотя бы тридцатилетнего владения таким образом: они выставили свидетелями двух монахов замечательного благочестия: одного епископа, другого дьякона, которые заявили, что в их присутствии вышеназванная церковь святой Марии в Казальпьяно была отдана блаженной памяти аббатом Дезидерием в аренду пресвитеру Родульфу, как показано в арендной грамоте, при цензе в шесть бизантиев³⁸⁷; ими были представлены также трое свидетелей мирян, которые показали, что в течение сорока лет, до того как эту церковь захватил монастырь Торремаджоре, они видели, что настоятелями там были монахи нашей обители. Итак, понтифик, рассмотрев положения законов, предписал монастырю Торремаджоре вечное молчание по поводу этого дела и, наконец, посредством грамоты³⁸⁸ постановил, чтобы церковь в Казальпьяно вместе с её владениями вечно и без помех оставалась за нашим монастырём. В это время Роберт³⁸⁹, граф Лавротеллы, придя на сорокадневный пост³⁹⁰ ради молитвы в наш монастырь, вместе с Ольдибертом, своим вассалом, пожертвовал³⁹¹ блаженному Бенедикту всё, что ему принадлежало в округе святого Мартина в Пизиле³⁹². А в следующем году герцог Вильгельм, сын герцога Рожера, придя в нашу обитель, посредством грамоты³⁹³ утвердил за этим местом всё, что передали святому Бенедикту герцоги Роберт и Рожер, утвердив вдобавок землю, которую некогда сам пожаловал этому месту в области Трои близ святой Юсты³⁹⁴, и прибавив сверх того, чтобы наш скот, который ежегодно водили в его землю, имел пастбища в обычных местах и находился там и возвращался обратно без враждебности и помех со стороны его самого, его людей или какого-либо лица, установив штраф в тысячу фунтов чистого золота. Он выдал и другую грамоту³⁹⁵ на Кастельоне в Баронцелло вместе с его владениями, чтобы люди, которые там жили, пребывали в целости, спокойствии и были свободны от всякой пошлины и ценза в отношении его и его людей. Но и Констанция³⁹⁶, дочь короля Франции, вместе со своим сыном Боэмундом³⁹⁷ пожертвовала³⁹⁸ в этом же году церкви святого Петра Империала в городе Таренте 86 семей крепостных вместе с их имуществом и всё, что было пожаловано этому месту посредством грамот и пожертвований.

49. В этом же году, когда папа Пасхалий проводил собор в Чепрано³⁹⁹, архиепископ Козенцы⁴⁰⁰ подал жалобу на Рожера⁴⁰¹, графа Сицилии, который сверг его с архиепископского престола и вопреки его воле и сопротивлению приказал стать монахом. На это папа сказал: «Это не ко мне; ибо право карать и принимать решение в таких делах принадлежит аббату Монтекассино, которому это преимущественное право уступили наши предшественники. Ибо дары и призвание Божье, как говорит апостол, непреложны⁴⁰². Следовательно, тот дар, который всемогущий Бог пожаловал блаженному Бенедикту, а через него и Монтекассинской обители, не может быть отменён ни на каком основании; поэтому пусть Монтекассинский аббат ответит по поводу такого дела». Тогда аббат сказал: «Бог не желает службы по принуждению; поэтому, если вы приняли монашеский образ жизни против вашей воли, от вас зависит, или оставить его, или сохранить; ввиду этого мы повелеваем вам сложить к ногам нашего господина папы то монашеское одеяние, которое вы приняли вопреки воле; наконец, как я уже сказал ранее, от вас зависит, или вновь принять это, или оставить». Но тот тут же сложил к ногам верховного понтифика монашеские одежды, и никто так и не смог убедить его вновь надеть их. На этом же соборе папа ввёл герцога Вильгельма во владение герцогством Апулии и Калабрии⁴⁰³. Там также Ландульф, архиепископ Беневентский, когда был обвинён и не смог очиститься от предъявленных ему обвинений, бежал в наше место, избегая услышать приговор папы. Но о том, как он по просьбе нашей общины вновь получил и епископскую должность, и милость папы, мы расскажем в своём месте⁴⁰⁴.

50. В этом же году, когда братья нашей обители возвращались из Сардинии, сарацинские пираты, напав на них, увели их в оковах в Африку. Когда об этом узнал наш аббат, он позаботился послать туда деньги в качестве выкупа за них; но те, которые их везли, из-за сильного ветра пристали в Сицилии. Итак, в то время как это дошло до сведения блистательного графа Рожера, он, движимый любовью к святейшему отцу Бенедикту, отправил своих послов к царю города Каламы⁴⁰⁵, который зовётся сарацинами Алхилой, чтобы тот позволил им вернуться в этот монастырь, если дорожит его дружбой и если желает быть с ним в мире. Каламский царь тут же согласился с такими просьбами и передал послам графа названных братьев, хотя Аццо, декан названного святого места, уже ушёл из жизни в этом плену. Цридя через Африку в Сицилию, они были почтительно приняты этим графом и доставлены в наш монастырь.