Хроника посещения (сборник)

«Все-то и дело в том, – подумал он, осторожно ступая следом за Нунаном, – что Зона проста. Мы тут крутим вокруг нее, вертим что-то такое наподобие теории всемирного заговора, а на самом деле она просто есть. Верно подметил этот Пильман. Остатки пикника. Зона есть, как груда мусора или лужа блевоты. И, конечно, крысы. Там, где есть мусор, всегда заводятся крысы».

Кажется, именно встреча с представителями этого семейства грызунов ему и предстояла.

Внизу горели не свечи и не камин, а керосиновая лампа. Полукругом выстроились тени, в которых смутно угадывались человеческие фигуры, а в центре, на бетонном полу, стоял… «треножник». Стоял, мелко вибрируя и гудя, совсем как у них в лаборатории. На «треножнике» восседала пифия. Еще девчонка, лет пятнадцати, мулаточка: смуглая, а теперь пепельно-серая от тусклого света и от усталости кожа, черные завитки волос, задорные маленькие груди с темными бусинками сосков… Пифия была обнажена по пояс, ноги и верхняя часть «треножника» покрыты какой-то клетчатой тряпкой. Пухлые влажные губы девочки были раскрыты, из них вырывался привычный полукрик-полустон, иногда переходивший в почти ультразвуковой визг. Судя по состоянию пифии, сеанс длился уже не меньше четверти часа. В подвале остро пахло потом, горелой проводкой и мятной жвачкой, и чуть ощутимым грозовым привкусом озона, как всегда рядом с работающим «треножником».

Нунан, по-прежнему державший Хиллера за руку, протиснулся в угол. На них оглянулись, но ничего не сказали. Пришли люди, значит, так и надо, а если не надо, не пришли бы.

Пифия тонко и жалобно вскрикнула. От толпы отделился человек в балахоне – тут Хиллер чуть не фыркнул, но, присмотревшись, обнаружил, что никакой это не балахон, а грязный медицинский халат. Человек держал в руке стальной поднос, а на подносе – нейробиолог пригляделся – были выложены «булавки». Синие, а в этом свете почти черные, чуть искрящие и напоминавшие граненых агатовых головастиков.

Человек в халате взял с подноса одну из «булавок» и, сжав между большим и указательным пальцами, поднял над головой. «Булавка» молчала. Хиллер видел такие в лаборатории Саакянца, там целые шкафы были забиты «булавками», молчаливыми и говорящими, и говорящими только в направленном магнитном поле, и еще всякими.

Однако то, что произошло следом, Саакянцу в голову наверняка бы не пришло. Человек в халате аккуратно, можно сказать, методично воткнул «булавку» под правый сосок пифии. Выступила одинокая капелька крови. Крик оборвался на высокой ноте… а «булавка» замерцала разноцветными, красными вперемешку с зелеными, огоньками. «Булавка» заговорила.

На улице, стоя в скупой тени акации, Хиллер дрожащими пальцами вытянул из пачки сигарету. Пачку ему услужливо протянул Нунан, хотя сам курить не стал. Щелкнув зажигалкой, коммерсант поднял к губам Хиллера бледный в солнечном свете огонек. Нейробиолог жадно затянулся, закашлялся и хрипло спросил:

– Вы давно это знаете?

Нунан неопределенно пожал плечами и, привстав на цыпочки, качнулся с носка на пятку.

– Что «это»? Что «булавки», пифии и «треножники» связаны? Да, давно. Собственно, это выяснил Эрни. Не знаю, с чего бы ему пришла в голову такая экзотика – втыкать в пифию «булавку» во время сеанса…

Тут Нунан нехорошо ухмыльнулся, как будто на самом деле был прекрасно осведомлен о необычных фантазиях Эрнеста, прежнего владельца «Боржча».

– Эрни нужно было одно – увеличить стоимость товара. Говорящие «булавки» ценятся выше. Что касается остального…

– Вы понимаете, что Саакянц бы родную мать продал за такую информацию? – перебил его нейробиолог.

Нунан поднял на Хиллера блестящие глаза и, не скрывая веселья, спросил:

– А зачем мне нужна родная мать Саакянца?

– А что вам нужно? – в третий раз повторил Хиллер.

Он снова, преодолевая кашель, втянул горьковатый дым «Голуаза». По рукам пробежал холод, голова чуть закружилась. Давно не курил. Да и никогда по-серьезному не курил, если честно – так, баловался.

– Я вам уже сказал, – раздельно произнес Нунан. – Мне нужно, чтобы вы отдохнули. Съездили на пикник в ближайшие выходные. На Горячие Ключи. Там до Зоны рукой подать.

Коммерсант вздохнул и продолжил с фальшивой задушевностью, свойственной работникам похоронных бюро и служб государственной безопасности.

– Мне нужно знать, Хиллер, как в мой город попадает хабар, – сказал он. – И вы мне в этом поможете. А я помогу вам. Каково: «Геллерт Хиллер, первооткрыватель тайны „булавок“»?

Почему-то тут Хиллеру представился Страшила Фрэнка Баума, с мозгами из булавок и иголок. И он рассмеялся. Возможно, это был слегка истерический смех, но любой смех лучше слез. Так когда-то говорила миссис Хиллер. Его мама.

* * *

Главное было – ускользнуть незаметно, потому что ни на какие Горячие Ключи отец его, конечно, не отпустил бы. Мама бы отпустила. Мама бы отпустила, кажется, куда угодно, хоть в Австралию, хоть в Нарнию – потому что в мыслях у нее сначала был большой дом и его хозяин, потом не-разозлить-отца, потом Малышка, потом постирать-прибрать-приготовить, и только потом, может, на десятом или одиннадцатом месте, Геллерт. Немного обидно. Так, чуть-чуть.

Мальчик закусил губу и прошелся перед крыльцом, заложив руки за спину, как заключенный на прогулке. Это было даже интересно. Представим, что он бежит из тюрьмы… Или из концлагеря. Раскатистый храп отца, пришедшего со смены и без завтрака сразу завалившегося в кровать – рычание сторожевых собак. Грохот посуды на кухне – шаги надсмотрщиков. Пронзительный рев Малышки сошел бы за вой сирены тревоги, но Малышка, к счастью, сладко спала после ночного концерта. А вот у Геллерта слипались глаза… Ничего. Беглецы еще и не такое терпят. Бросаются с крепостной стены в море, соленая вода обжигает их растертые кандалами ноги, дыхания не хватает… Под подошвами сандалий мягко шуршала щебенка, как волны того самого моря. Ничего. Надо потерпеть. Стиснув зубы, нырнуть в сарай, где он спрятал пластиковый пакет с банками шипучки…

Сквозь щелястые стены косо падали солнечные лучи. Некоторое время Геллерт постоял на пороге, щуря глаза и привыкая к полумраку, потом уверенно полез под верстак и вытащил пакет. Верстак поставил здесь отец, но никогда на нем не работал. Вообще отец только вкалывал на заводе, приходил, пропахший Дымами, быстро хлебал суп и спал до вечера, а потом снова уходил. Даже не ругался с мамой, как раньше. Скучная жизнь. У Геллерта будет совсем другая.

Он выскочил из сарая, не забыв притворить за собой дверь, и по тропинке между яблонями побежал к большому дому. Пакет с банками больно колотил по ноге. Солнце забралось уже высоко. На подъездной дорожке виднелись следы шин. В гараже гудел мотор «форда» и слышались голоса. Кроме Эрика и Виты, ехали Джек и Джош. Близнецы забежали к ним, а за Витой надо было заехать. Геллерт понимал, что это тоже не просто так: Эрику хотелось с форсом подкатить к дому Виты, а Вите хотелось выйти и усесться в «форд» на глазах у всех соседок, чтобы те восхищались и завидовали.

– Ну, давай, чего ты там копаешься! – сердито крикнул Эрик, высовываясь в водительское окошко.

Он уже вывел «форд» из гаража и ткнул пальцем через плечо, указывая на заднее сиденье. Геллерт вздохнул. Значит, придется втиснуться между Джошем и Джеком, и они всю дорогу будут над ним прикалываться. А Вита с голыми плечами будет сидеть рядом с Эриком и, может, даже положит руку ему на колено. Мальчик шмыгнул носом и поволок тяжелый пакет к машине.

Над Ключами дрожало небо. То есть, конечно, не над ключами, а над белыми скалами, у подножия которых были ключи, и не небо, а раскаленный воздух. Но все равно казалось: там, по ту сторону, что-то есть, и это что-то проплавляет дорогу сюда, к ним. Геллерт передернул плечами и быстрей потащил сумку-холодильник с банками в тень скалы. Сухая трава царапала под коленками. Здесь было любимое всеми хармонтцами место для пикников, и на земле то и дело попадались следы: угли от мангалов, вывернутая колышками палаток трава, кострища. Геллерт, если честно, не понимал, что такого хорошего в Ключах. Вода мутная, зелено-серая, вонючая, с какими-то хлопьями и, главное, горячая – в жару купаться сомнительная радость. Скалы, если издали смотреть, красивые, а вблизи все изрисованные граффити и глупыми надписями, типа «Президент – дерьмо» и «Шаня, я люблю тебя». Когда менялся ветер, от Серной расщелины нестерпимо несло тухлыми яйцами. Колкая трава. Кучки песка, словно тут поработала бригада кротов. И выгоревшее от зноя дрожащее небо с одиноким крестом хищной птицы над головой.

Эрик вытащил из машины магнитофон и врубил музон, что-то панк-роковое, из старого. Джек и Джош, скинув майки и шорты, уже плюхнулись в источник – яму у подножия скалы наподобие ванны, только шире и глубже. Они барахтались, взбивая желтую пену, и вопили:

– Давайте к нам в джакузи.

Вита в белом сарафане и больших солнечных очках вела себя, как королева на вечеринке дворников и сталеваров. Она уселась в шезлонг, заботливо выставленный Эриком, скрестила ноги и лениво откинула голову, разбросав по спинке светлые пряди. Эрик угрюмо стоял рядом и явно не знал – то ли идти купаться, то ли торчать тут, в тени, рядом с Витой. Когда Геллерт с сумкой подошел, Эрик обернулся к нему и тут же окрысился: