Хроника убийцы короля [3 книги] [Компиляция]
Шрифт:
— Да так, ничего, ваша светлость. Я просто развлекался.
Маэр приподнял бровь.
— Так вы это сами сочинили?
Я кивнул, и он махнул рукой.
— Простите, что прервал. Продолжайте, прошу вас.
— А что вам угодно послушать, ваша светлость?
— Мне известно из надежных источников, что Мелуан Лэклесс обожает музыку и красивые слова, — сказал он. — Вот что-нибудь в этом духе.
— Красота бывает разной, ваша светлость, — сказал я. И заиграл вступление к "Верной Виолетте". Мелодия лилась легко, нежно и печально. Потом я перескочил на "Песнь о сэре Савиене". Мои пальцы ловко
Алверон кивал, отвечая собственным мыслям, выражение его лица с каждой нотой становилось все более довольным.
— А вы и сами сочинять можете?
Я уверенно кивнул.
— Могу, ваша светлость. Только, чтобы написать достойную вещь, требуется время.
— И много ли времени на это требуется?
Я пожал плечами.
— День, два, три. Смотря какую песню вы хотите. Письма-то писать проще.
Маэр подался вперед.
— Я рад, что похвалы Трепе не были преувеличенными, — сказал он. — Должен признаться, что я переселил вас в эти комнаты не только из благодарности. Тут есть ход, ведущий в мои покои. Нам нужно будет часто видеться, чтобы обсуждать мое сватовство.
— Да, ваша светлость, это будет очень кстати, — сказал я, а потом добавил, тщательно выбирая слова: — Ваша светлость, я ознакомился с историей семьи невесты, но в таком деле, как ухаживание за дамой, от этого не так уж много проку…
Алверон хмыкнул.
— Вы, должно быть, принимаете меня за глупца, — беззлобно сказал он. — Я понимаю, что вам нужно встретиться с ней. Через два дня она будет здесь, она должна прибыть с визитом вместе со множеством других знатных господ. Я объявил месячные празднества в честь моего выздоровления от длительной болезни.
— Весьма умно придумано! — похвалил я его.
Он пожал плечами.
— Я постараюсь свести вас как можно быстрее. Вам что-нибудь требуется для упражнений в вашем искусстве?
— Главное — побольше бумаги, ваша светлость. И еще перья и чернила.
— Как, и все? Мне рассказывали про то, что поэтам, чтобы слагать стихи, требуются всякие странные вещи.
Он сделал неопределенный жест.
— Какой-нибудь напиток особенный или обстановка… Я слышал о поэте, довольно знаменитом у себя в Ренере, который держит под рукой кадку с гнилыми яблоками. И когда его покидает вдохновение, он открывает эту кадку и вдыхает пары, которые исходят от яблок.
Я расхохотался.
— Я ведь музыкант, ваша светлость! Предоставьте эти зубодробительные суеверия поэтам. Мне ничего не надо, кроме инструмента, пары проворных рук и знания темы.
Это, похоже, смутило Алверона.
— И ничего, что помогало бы вам поддерживать вдохновение?
— Ваша светлость, я хотел бы получить разрешение свободно бродить где вздумается, по всему дворцу и по Северену-Нижнему.
— Ну конечно!
Я беспечно пожал плечами.
— Ну, в таком случае у меня под рукой есть все, что требуется для вдохновения.
Едва успев ступить на улицу Жестянщиков, я увидел ее. После всех этих бесплодных поисков в течение предыдущих нескольких месяцев мне теперь казалось странным, что я так легко ее отыскал.
Денна двигалась сквозь толпу с медлительной грацией. Не с той напряженностью, что сходит за изящество при дворе,
но с природной легкостью движений. Кошка не думает о том, как потянуться, она просто потягивается. Дерево же не делает и этого. Оно просто раскачивается, не тратя на это никаких усилий. Денна двигалась именно так.Я поспешно догнал ее, стараясь, однако, не привлекать ее внимания.
— Простите, барышня!
Она обернулась. Когда она увидела меня, лицо ее просияло.
— Да?
— Я бы нипочем не стал так запросто обращаться к женщине, но я невольно приметил, что у вас глаза совсем как у той дамы, которую я однажды безумно любил.
— Вы любили лишь однажды? Какая жалость! — сказала она, обнажая зубы в коварной ухмылке. — Я слышала, некоторым мужчинам это удается дважды, а то и больше!
Я не обратил внимания на эту шпильку.
— Я всего лишь один раз выставил себя глупцом. Я никогда не полюблю снова.
Лицо ее смягчилось, и она легонько коснулась моей руки.
— Бедняжка! Должно быть, она нанесла вам чудовищную рану.
— Еще бы! И не одну.
— Но этого следовало ожидать, — сказала она таким тоном, словно это само собой разумеется. — Как же может женщина не влюбиться в такого завидного мужчину, как вы?
— Не знаю, право, — скромно отвечал я. — Но мне кажется, она не любила меня, ведь она покорила мое сердце небрежной улыбкой, а потом сгинула прочь без единого слова. Как роса в бледном сиянии рассвета.
— Как сон поутру, — с улыбкой добавила Денна.
— Как эльфийская дева, что скрылась в лесу.
Денна помолчала.
— Должно быть, она и впрямь была прекрасна, если покорила вас столь невозвратно, — сказала она, глядя на меня серьезным взглядом.
— Она была несравненна.
— Ах, оставьте! — ответила она, сделавшись игривой. — Все мы знаем, что, когда погасишь свет, все женщины одного роста!
Она грубовато хохотнула и многозначительно ткнула меня локтем.
— Это неправда! — ответил я с твердой убежденностью.
— Ну… — помедлив, ответила она. — Я так понимаю, в этом вопросе мне придется поверить вам на слово.
Она взглянула на меня.
— Быть может, со временем вы меня и убедите.
Я заглянул в ее глубокие карие глаза.
— Я всегда на это надеялся.
Денна улыбнулась, и сердце у меня в груди сбилось с ритма.
— Что ж, надейтесь и дальше!
Она взяла меня под руку и пошла со мной в ногу.
— Ведь если мы лишимся надежды, что нам останется?
ГЛАВА 67
ФИЗИОГНОМИКА
Следующие два дня я почти целиком провел, выслушивая наставления Стейпса, который обучал меня, как вести себя на торжественном обеде. Большую часть этикета я знал с раннего детства, но был только рад возможности освежить свои познания. К тому же обычаи меняются от страны к стране и год от года, а небольшой промах сулит серьезные неприятности.
Поэтому Стейпс устроил обед для нас двоих, а потом сообщил мне о дюжине мелких, но серьезных ошибок, которые я допустил. Например, неприличным считалось класть на сгол грязный прибор. Это означало, что вполне нормально облизать свой нож дочиста. На самом деле это был единственный приемлемый выход, если вам не хотелось пачкать салфетку.