Хроника Великой войны

– Здравствуй.

– Чего угодно вашей милости?

Только тут он понял, что она кое-что знает по-гхалхалтарски, и невольно воскликнул:

– Прекрасно! Ты знаешь мой язык! Почему ты раньше это скрывала?

– Я немножко говорю. Я только день назад обучилась.

– Только вчера? – Халхидорог удивился ещё больше.

– Да, ваша милость.

– Зачем?

– Чтобы говорить, ваша милость.

Халхидорог, радостный, опустился на стул.

– Не надо говорить мне "ваша милость".

– Я не знаю.

– Не умеешь иначе? Хорошо, я тебя сейчас научу.

***

Мастер Орлог один раз попытался привлечь Осерту к работе, но Халхидорог отослал его обратно на кухню, всучив для весомости золотой, и потом тут же с энтузиазмом продолжил урок.

Осерта сидела, не шевелясь, боясь пропустить какое-нибудь всеопределяющее слово. Он был нетерпелив, не говорил на людском и негодовал на себя, когда не мог сказать ей самого элементарного. В конце концов ему удалось объяснить, как звучит по-гхалхалтарски "ты".

Халхидорогу хотелось узнать, кому он был обязан столь неожиданным подарком:

– Кто учил тебя?

– Гхалхалтар, – Осерта изобразила морщины, чтобы передать возраст учителя, провела рукой позади спины по складкам воображаемого плаща. – Белый, весь белый. Светлый.

Халхидорог задумался. Нехорошее подозрение шевельнулось в нем. Он хлопнул себя по поясу, жестом изобразил что-то длинное и изогнутое.

Осерта кивнула.

– Не надо. Обещай мне, что больше не будешь с ним общаться.

Осерта вопросительно взглянула на Халхидорога.

– Скажи "да", что не будешь говорить с ним, – пояснил он.

– Почему? Гхалхалтар такой белый, светлый.

– Он – страшный гхалхалтар именно оттого, что он "светлый". Я не хочу, чтобы ты говорила с ним. Скажи "да".

***

Дрод бродил по людскому лагерю. Он всем походил на убитого часового, лишь болтался под курткой длинный, кривой нож. Люди принимали его за своего, и он беспрепятственно слушал их разговоры. Настроение у всех было плохое, но они утешали себя мыслью о том, что гхалхалтарам приходится хуже.

День тянулся нестерпимо долго, и Дрод вышел из лагеря. Вокруг расстилалось чистое, белое, непоруганное полотно снежного склона. Воитель опустился на колени и стал молиться. Он молился несколько часов. Видевшие его люди останавливались, дивились, принимая за чудака – никто из них не чувствовал в себе подобной религиозности.

Вечер подступил к горам. Стало темно. Тогда старик поднялся. На душе у него было спокойно. Он был готов.

Воитель не спеша прошествовал к лагерю. Постовой окликнул его – он ответил. Его пропустили.

Дрод дошел до того места, где, как он заметил днем, расположились дракуны. Они разместились в палатках, а их драконы спали снаружи, подвернув под крылья свои узкомордые головы на длинных шеях.

Гхалхалтар заметил часового. Дрод принадлежал к числу старейших и опытнейших воителей. Осторожно вынув длинный, кривой нож, он исчез. Невидимый, он шел неслышно, и только отпечатывались на снегу узкие, длинные, гхалхалтарские следы. Часовой воздел глаза к небу. У него было молодое, безусое скучающее лицо. Ему хотелось спать, и он, не в силах побороть зевоту, зажмурился и раскрыл рот. Вдруг глаза его выкатились, лицо искривилось – голова, отделившись от тела, упала на снег.

Ближний дракон, словно что-то почуяв, приподнял крыло, открыл мутноватый глаз. Гхалхалтар застыл. Зеленый глаз дракона покрылся белесой пленкой, захлопнулся. Дрод по опыту не спешил и постоял несколько минут, пока окончательно не удостоверился, что все в порядке, потом двинулся к палаткам.

Входы в них охранялись. Дрод знал это, а потому пошел в обход. Подойдя к палатке сбоку, он сделал аккуратный надрез и заглянул внутрь. Все было тихо. Люди спали, и мирно колыхался над ними воздух.

Воитель протиснулся в тепло палатки, и, невидимый, заскользил от человека к человеку. Один из дракунов пошевелился, но не открыл глаз. Быстро заработал длинный, кривой нож. Никто из них больше не открыл глаз. Никогда.

***

Дрод вернулся рано утром. Он потратил много сил на спуск по отвесным скалам и шел, покачиваясь, оставляя на снегу глубокие пляшущие следы. Длинный, кривой нож отдыхал у его бедра. Маги, оставленные с тварями на равнине, с опаской наблюдали за ним, понимая, что, если воитель в таком состоянии, он возвращается с крайне опасного и сложного дела. В лагере людей произошло нечто ужасное.

Добравшись до Виландора, Дрод первым делом направился к Гамару, своему начальнику, доложить обо всем. Потом он исчез. Никто не ведал, куда, но все знали, что воитель не появится несколько дней, пока не отмолится в одиночестве, укрывшись в горах.

***

На следующий день после возвращения Дрода, Хамрак вызвал Гамара к себе. Бессмертный чуть хмурился, что странно сочеталось с его кривившимися в легкой улыбке губами.

– Ты зря досадил людям ночной вылазкой, Гамар.

– Позвольте узнать, почему вы решили, что это работа моих воинов?

– Я даже могу сказать кого именно, ибо никто, кроме Дрода, не способен на такое, – Хамрак указал на стол, где лежала голова часового, которую воитель сбросил вниз, а один из магов нашел. – Ровный срез, безукоризненный. Такая же участь, думаю, постигла многих. Не правда ли? – некромант заглянул в мертвые глаза часового. – Впредь, предупреждай меня, когда захочешь вновь досадить людям.

– Могу предупредить уже сейчас. Я всегда готов.

– Не спеши. Они сдадутся сами. Попомни мои слова.

***

Рано утром Халхидорог увел Осерту из трактира гулять по Виландору. Погода выдалась хорошая. Они вышли из деревни на равнину и долго бродили по чистому, белому снегу далеко от скоплений мерзнущих тварей. Они шли, обнявшись. Осерта была на две головы ниже Халхидорога и выглядела хрупкой, обхваченная его крепкой, жилистой рукой.

Потом он пригласил её в свой роскошный дом.

Уже у самых дверей, они наткнулись на Гамара, который ехал от Хамрака и, исподлобья взглянув на идущих, не поздоровался с бывшим другом. Халхидорог чуть смущенно поприветствовал его: