Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 1

– Вперед, господин арлекин, – сказала хорошенькая музыкантша: – мы ожидаем, начинайте!

При этих словах покорный прелат протянул ногу, закрутив руки, улыбнулся очень любезно и начал развивать грацию, насколько может внести ее в танцы член конклава.

– Смелее, монсеньер! – воскликнула герцогиня, налегая на инструмент: – Вот теперь хорошо. Бискомбаль Бургундского отеля не более как школьник перед вами.

И кардинал усилил прыжки и шутовские мины, кокетливо выставляя свои довольно тощие формы, обтянутые в шелковое трико. Наконец измученный усталостью после столь ревностной министерской деятельности, Ришельё упал к ногам королевы почта без движения.

– Ваше величество, – сказал он слабым голосом: – поверите ли вы теперь моей почтительной преданности, допустите ли мысль, что я способен сделать что-нибудь против вашего желания?

– Господин кардинал, отвечала Анна Австрийская, желая своротить разговор с того направления, которое хотел дать ему Ришельё: – я убедилась, что вы превосходно танцуете сарабанду.

– Право, если бы господин герцог не был кардиналом, приятно было бы видеть его танцором, прибавила фаворитка.

– Я считал бы за счастье быть всем, чем угодно вашему величеству, исключая равнодушия к вашим обожаемым качествам.

– Хороший танцор и любезный кавалер, – сказала, смеясь, королева: – вот что формирует два светские совершенства.

– Последнее рождается само собой при виде стольких прелестей.

– А! вот начинаются нежности арлекинады, продолжала королева притворным тоном.

– Сокровища всегда находят обожателей, – сказал пламенно Ришельё: – блеск их ослепляет, обладание ими упаяет, даже и тогда, когда только человек мечтает о них.

– Господин арлекин, сказала сухо королева: – маскарадные вольности имеют свой предел.

– Дайте ему волю, шепнула госпожа Шеврёз на ухо государыне.

– Если это привилегия сжигать у ног вашего величества фимиам пламенной страсти, я желал бы в душе, чтобы карнавал длился целую вечность.

– Я знаю вас за хорошего актера, господин кардинал, молвила королева, решившись продолжать шутку – но я не слышала, чтоб вы обладали таким превосходным талантом в том амплуа, какое занимаете в настоящую минуту.

– Это совсем не игра! воскликнула смелая маска, дерзнув поцеловать обнаженную руку, которой не отняли, хотя по ней и пробежала легкая судорога.

– Как, натура! Увлечение! Да вы обладаете таким искусством, что я держу пари, – вам позавидовал бы сам Монфлёри [9] .

– О, нет, обожаемая государыня, не ему я хотел бы внушить страшную зависть, но монарху, который так счастлив, чтобы обладать сокровищем, и настолько несчастлив, что не умеет ценить его.

– Чем дальше, тем лучше, господин кардинал, сказала королева, делая усилие подавить гордость. – Поверьте мне, оставайтесь арлекином – это самая приятная сторона вашего искусства. Милая Мари, велите подавать мою карету; пора окончить забаву, даже удовольствие видеть танцы кардинала.

9

Первый актер в ролях любовников, в эту эпоху.

– Дела вашей эминенции принимают хороший оборот, сказала герцогиня по отъезде королевы. – Вы слышали, что костюм произвел чудеса, и грация, которую вы придали этому маскараду, просто была очаровательна. «Это самая приятная сторона вашего искусства», сказала ее величество.

– Похвала, способная тронуть Толстого-Гильома или Бискомбаля, но кардинал не может вечно представлять арлекина.

– Отчего же нет, паяц или министр – не в звании дело, а главное чтобы нравиться.

– Без сомнения, прежде всего надо нравиться.

– Неужели вы сомневаетесь?

– Боже мой, не знаю!

– Да, но министры так изворотливы.

– Право, герцогиня, сказал кардинал, нежно обвив рукой талию госпожи Шеврёз.

– Но, прибавила герцогиня, освобождаясь из рук кардинала: – мы ведь еще с вами не дождались дня взаимности интересов.

– Как, милая герцогиня! Всегда суровы!

– Любезнейший кардинал! Право я не могу служить королеве до такой степени, чтоб заступить ее место в делах любви. В мои лета не может быть недостатка в обожателях, чтобы я еще выслушивала по доверенности вздохи посторонних.

– Жестокая! Разве не занимаете вы первого места в моем сердце?

– Очень вам благодарна и темь более считаю это для себя честью, что вы заняты государственной страстью. Для развлечения с вас достаточно будет Марион де Лорм: тут может явиться нежность в назначенный час. А теперь поговорим о серьезном деле.

– Хорошо, потому что я пришел к благоразумию, благодаря вашей холодности и суровости.

– Вы увидите, что ошибаетесь, называя этими именами проницательную дружбу; необходимо вам написать к королеве.

– Мне написать к королеве! воскликнул кардинал, испытующий взор которого устремился на герцогиню.

– Не думайте, что я имею намерение скомпрометировать вас, сказала засмеявшись шаловливая фаворитка, которая угадала недоверчивость и чувствовала необходимость заслужить доверие.

– Что за мысль, герцогиня! Но к чему письмо?

– Право, монсеньер, вы меня удивляете: куда же девалось ваше искусство в дипломатии. Разве же мы не ведем переговоров державы с державой! Право я плохо служила бы вашему делу, если бы не торопила вас поспешить сообщением. Верьте мне, не теряйте чрезвычайно драгоценного времени этой встречи. Вы видели, что ваши верительные грамоты были приняты в первой аудиенции…. Ускорите же дело живым, настойчивым письмом. Видите ли, я знаю политику кабинета, с которым вы ведете переговоры; настала минута захватить сердце королевы. Не дайте же ослабеть впечатлению этого вечера – и близкий успех может увенчать вашу заботливость.

– Попытаюсь немедленно, отвечал министр, взяв герцогиню за руку; хотя бы для того, чтобы поскорее возвратиться потом к моему настоящему чувству; успех с Анной Австрийской представит мне только удовольствие интереса, а мы условились, что вместе будем искать интереса удовольствия.

– Вот что называется говорить немного смело, кардинал: это будет другой договор для обсуждения, и мы тогда увидим…. Умный министр не ведет рядом двух союзов, противоположных в их требованиях.

– Нет, герцогиня; но в то время, когда договаривается с одним двором, он по крайней мере поддерживает сношения с другим.

– Вот выказывается ваша природа: вы всегда Ришельё как в любви, так и в политике.

После этого разговора, в котором каждый из собеседников рассчитывал, что уловил противника, кардинал попрощался с госпожей Шеврёз, оставив фаворитку в убеждении, что она начала падение министра; в то время, когда он удалился, тоже будучи уверен, что могущество его приобрело две новые опоры, показав супруге Людовика XIII, что она может достигнуть раздела верховной власти ценой слабости, и намекнув на возвышение положения честолюбию герцогини.