Хроники «Бычьего глаза» Том I. Часть 2
Шрифт:
Мазарини не ошибся: Людовик XIV обещал быть твердым и самовластным государем. Подождем – сбудутся ли другие предсказания кардинала. Его величество уже не раз председательствовал в совете, и если какой-нибудь министр мечтает продолжать своей особой звание первого министра, тот ошибся. «Господа, сказал им государь первый раз, когда явился в заседание: – я собрал вас для того, чтобы сказать вам, что до сих пор я предоставлял ведение дел кардиналу; но пора мне заниматься самому. Вы будете помогать мне вашими советами, когда я у вас их потребую; но я вас прошу и приказываю вам, господин канцлер, не распоряжаться от моего имени, а вас, государственные секретари, не подписывать даже простого паспорта без моего повеления. Поручаю вам отдавать мне ежедневно отчет во всем. Сцена театра изменяется; я усваиваю другие принципы, нежели кардинал в управлении государством, в распоряжениях финансами и внешними сношениями. Вы слышали мою волю, теперь вам, господа, предстоит исполнять ее».
Члены совета поклонились и замолчали в присутствии государя; но они возроптали по выходе. «В этой королевской речи много уверенности, говорили они: – он заявляет план весьма твердо обдуманный для двадцатидвухлетней головы.
Так говорил мне вчера министр Телье, и мне кажется это справедливым, исключая честолюбивых видов третьего лица.
Вы припомните этого первого чиновника, который, сидя у маленького столика в коридоре между гардеробом и спальней умирающего кардинала, записывал подобно швейцару имена особ, являвшихся к его эминенции по требованиям этикета. С этим-то человеком государь советуется обо всем: здесь его величество доказывает, что он обладает главным качеством государей, т. е. умеет выбирать доверенные лица. Истинное достоинство никогда не остается в неизвестности; общественное уважение сумело отыскать Кольбера в его скромной должности, а Мазарини, понимавший отлично людей, горячо рекомендовал этого слугу, прямота которого равнялась способностям. «Я вам всем обязан, государь, сказал кардинал в последние минуты: – но думаю, что поквитаюсь некоторым образом с вашим величеством, оставляя вам Кольбера.
Последний при своем великом начальнике изучил все нужды государства; он видел вблизи все злоупотребления, открыл все средства, помогающие горю, но которые первый министр употреблял, лишь соображаясь со своими личными выгодами. Эта опытность, созревшая в тиши кабинета и возмущенная обманами кардинала, предвещает нам счастливую судьбу, если Людовик ХIV будет продолжать следовать советам Кольбера и согласится иногда сдерживать свою суровую волю.
По если справедливы ходящие слухи, предполагаемая реформа не будет благодатна: поговаривают о приведении парламентов в строгие пределы их судебного значения. Предсказывают, что скоро не будет у нас штатов в провинциях и муниципальных учреждений в городах: первые подчинятся управляющим, последние подпадут под власть «королевских мэров».
Двор между тем продолжает нежно покоиться на розах. Празднества, развлечения, балеты, в которых его величество удивляет всех грацией, лишь на несколько дней были прерваны трауром по кардиналу, в который, впрочем, облекался сам Людовик XIV. Удовольствия эти получили новую пищу в женитьбе Монсье, единственного брата короля, с принцессой Генриеттой английской, которую Мазарини, в угоду политике Кромвеля, несколько лет назад заставлял страдать голодом и сидеть взаперти за неимением обуви и одежды. Говорят шепотом, основываясь на значении некоторых взглядов, что эта молодая и умная принцесса, помимо блеска трона, будто бы больше любила старшого сына Анны Австрийской, нежели младшего. Я в самом деле полагаю, скажем по секрету, что между прелестной англичанкой и королем было более симпатии нежели между ней и герцогом Орлеанским. Набросаем эти три портрета.
Людовик XIV большого роста, широкоплеч, строен, с высокой грудью. Цвет лица у него свежий, хотя оно слегка отмечено оспой; глаза живы, блестящи и добры; губы румяны, лоб благороден и возвышен, волосы почти черны. Несмотря на все это, его нельзя назвать красавцем в полном смысле слова; но в нем много ума, движения его пылки, одушевлены и ничто его так не трогает как удовольствия любви. Приятные эти качества легко были поняты и оценены. Мадам, которая вся грация и каждое движение которой обольстительно. Черты Генриетты не совсем правильны, но жаль было бы, если бы они были такими, перестав быть тем, чем они суть в действительности. Ее талия с недостатками, но не знаю, почему она нравилась бы гораздо меньше, если бы была правильной. Мадам причесывается, одевается и держит себя так, что ее хотели бы взять за образец, но которому никто не сумеет подражать. Невозможно иметь более грации в манерах, обворожительности в речах, остроумия в ответах, страсти во взорах. Увы, что этот добрый Монсье будет делать с этими восхитительными качествами, он, которого госпожа Фиенн приветствовала таким печальным образом: «Монсеньер, вы не обесчестите женщин, которые вас посещают, но они вас обесчестят». Вот портрет королевского брата: маленький, толстый, черноволосый; с большими черными глазами, тусклыми и без выражения; рот очень мал к счастью, ибо скрывает дурные зубы. Кроме того движения, походка, манеры женские – и странный вкус ежедневно почти переодеваться женщиной.
Со времени свадьбы Монсье, все порядочные собирались то в Пале-Рояле, где он жил вместе с вдовствующей королевой, то у графини Соассон. Апартаменты последней в Тюильри в особенности служат центром волокитств и тайных интриг. Анна Австрийская, набожность которой увеличивается с каждым днем рано оставляет вечерние собрания. Ей почти всегда следует в этом случае Мария Терезия, которая от робости не может свободно предаваться увеселениям ветреного и крайне распущенного двора. Обе королевы редко остаются на ужин, за которым по отъезде их, веселые, остроумные, и иногда слишком свободные речи сверкают не менее шампанского, вдохновляющего собеседников. Часто Людовик XIV, бросив салфетку в конце оживленного ужина, предлагает танцы; является музыка, и пляс продолжается до утра.
Расходясь с этих маленьких королевских оргий, наши молодые люди любят возвращаться домой пешком; по дороге они разбивают стекла у честных обывателей, ломают вывески, колотят при случае прохожих, – и все это с громким смехом, который волей или неволей разделяет и пострадавшая сторона.
Иногда после этих ужинов блестящее общество расходится по саду под минутным покровительством нескольких факелов, которые вскоре исчезают. Мало кто из наших дам пропускает эти ночные прогулки, в продолжение которых затеваются разные игры.
Когда волокитство составляет сущность отношений, то редко поддерживается долговременно доброе согласие; несколько уже дней замечается охлаждение между обществами тюильрийским и пале-ройяльским. Госпожа Шевррз, которая всегда так
удачно наблюдает влюбленных, заметила по ее словам, что король удаляется от графини Соассон, которая, по семейному праву, наследовала в сердце его величества своей сестре Лоре Манчини, бывшей за герцогом Колонной [12] . Если верить моей рассказчице, то Мадам не чужда этой новой неверности короля. Может быть это подозрение и довольно смело; единственное основание, на которое оно опирается – это ежедневные поездки его величества в Сен-Клу, где теперь живет Монсье со своей молодой супругой. Я вскоре узнаю больше.12
У кардинала Мазарина было четыре племянницы по имени Манчини. Олимпия, вышедшая за Соассона, – мать знаменитого принца Евгения; Мария-Анна, в супружестве с герцогом Буильоном; Лора, которую, для прекращения ее интриги с королем, выдали за герцога Колонну; наконец Горгензия, которой кардинал отказал значительную часть своего наследства и выдал за маркиза Мельерэ, с условием, чтобы он принял фамилию Мазарина.
У кардинала был также племянник Манчини, но этот назван герцогом Неверским.
Лора, о которой упоминается здесь, не была красива; она была маленькая плотная, неграциозная, похожая на трактирщицу, но отличалась таким умом и такой любезностью, что король проводил у неё всё своё свободное время. Он любил ее до безумия и женился бы непременно, если бы вдовствующая королева не выказала некоторой твердости в этом обстоятельстве и не воспротивилась его женитьбе.
В то время как вечера проходят при дворе в более и более блестящих празднествах, Кольбер посвящает ночи на занятия серьезными делами, вся слава которых достанется королю. Этот суровый, не чувствительный к соблазнам жизни человек, враг удовольствий, поглощенный трудом, приготовляет в то же время все улучшения, хотя ему и не дозволено предпринимать ни одного по своему произволу. Он не управлял ни финансами, ни военным ведомством, ни дипломатией, ни администрацией, а между тем ему повинуются все эти государственные рычаги: Кольберн то что другие министры – рука монархии, – он душа ее. Множество указов, выработанных этим трудолюбивым реформатором, с первых же дней заслужили Людовику XIV славу короля-законодателя. В продолжение этих серьезных работ, парламент, совершенно уверенный на этот раз не нарушить прав короны, выдал после зрелого обсуждения указ, дозволявший Давиду только продавать и распространять по всему королевству, «известный состав, именуемый шоколадом» [13] . Если бы высшее парижское учреждение занималось только подобными делами, то у нас не было бы Фронды, ни баррикад, ни печального девства Мадемуазель, о котором эта принцесса скорбит больше нас [14] .
13
Шоколад был ввезен в Испанию в 1660 г.; распространению его у нас способствовали особы свиты Марии Терезии.
14
В день Сент-Антуанской битвы, мадемуазель, дочь Гастона Орлеанского, велела выстрелить из бастильской пушки по королевским войскам. «Пушка эта, сказал Мазарини; – убила ее мужа…» С этого дня ни один достойный жених не искал руки ее.
Король работает по утрам то с министрами, то с Кольбером над великими реформами, которым должны подвергнуться поочередно все части общественного управления. Среди дня король занимается более частным благоденствием многих своих хорошеньких подданных; вечером он танцует в новом балете Бенсерада «Четыре времени года» и еще доставляет этим способом живейшее удовольствие тем из своих подданных, которые присутствуют на представлении. Трудно вести более деятельную жизнь.
Тайна частых посещений королем Сен-Клу мне открылась, наконец по моему возвращении из деревни, где я провела месяц. Его величество не для Мадам так часто ездит в замок брата, хотя весь двор и мог думать об ухаживании короля за невесткой, хотя она сама могла разделять всеобщее заблуждение, и дерзать даже уверять, будто бы она взбешена… обманувшись в надежде. В этом отношении, я вверяю свои мысли бумаге; но в самом деле, если Мадам не служит предметом королевского внимания, то это не ее вина… Людовик XIV ездил один только раз для Мадам в Сен-Клу; все прочие посещения имели целью девицу Ла-Валльер, одну из фрейлин ее высочества. Вот счастливая особа, заступающая место девицы Торнэ [15] , Лоры Манчини, принцессы Маргариты Савойской [16] , графини Соассон и стольких других имен, теснящихся в списке королевских похождений, во главе которых вписано почтенное имя госпожи Бовэ [17] – первой наставницы нашего государя в приятной науке любви.
15
Девица Торнэ, дочь парламентского адвоката, была хороша, но целомудренна. Людовик XIV, который видел, ее в Тюильри, потерпел положительную неудачу. Эта незнатная особа отвергла желания, которым завидовали все почти придворные дамы: король не добился даже свидания.
16
Маргариту надеялись выдать за короля. Мать привезла ее в Лион с целью благоприятствовать склонности молодых людей, и Людовик XIV искренно привязался к этой принцессе; но так как политика Мазарина поворотилась к Италии, то бедную савоярдку и выпроводили. Она была не хороша собой, но умна.
17
Катерина-Генриетта Беллье, жена Пьера Беллье, и прислужница вдовствующей королевы, которая любила ее за ловкое уменье причесывать, возбудила в Людовике первые впечатления любви. Ему было тогда пятнадцать лет, а ей не менее сорока пяти… Но такова сила первой любви; чувство это было так продолжительно, что Людовик XIV, несмотря на сотни красавиц, окружавших его, еще в 1661 г. обращал иногда свои взоры на госпожу Бовэ, уже устаревшую и которая сверх того окривела.