Хроники Дебила. Свиток 1. Волшебный Меч

Осакат ответила, назвав слово, означающее что-то вроде двоюродного дяди, только с какими-то прибавлениями, сути которых я не понял. Расспросил поподробнее, тем более что, похоже, девица сия по поводу гибели сродственника особо горючих слез проливать не собиралась. Из очередных объяснений понял, что она жила в его доме, потому что…

Что-то там такое страшно мутное. То ли родителей у девицы не было. То ли у ее народа было принято отдавать детей в чужую семью на воспитание… Но получалось, что слово, обозначающее родство, переводилось как «двоюродный дядя, воспитатель и кормилец».

Ну и о чем еще говорить с этой особой? Со степнячкой ее возраста я бы еще нашел приличные темы для беседы, а с этой? Она вон и так все время злобно в мою сторону зыркает, может, про родню говорить у них там не принято, или ее переполняют болезненные воспоминания о безвременно почивших родителях? Хрен ее поймешь. Со степнячками-девицами, например, тема месячных считалась вполне достойной для беседы. Поскольку это у них вроде как порог взросления, после которого девчонку отделяли от общего беспризорного стада под пригляд старших женщин, которые делились с ней «страшными женскими секретами» и покрывали физиономию узорчатыми шрамами. Так тянулось до ближайшего осеннего Перемирия, во время которого девицу старались спешно выдать замуж в другое племя. А вот о самом замужестве говорить было жутко неприлично. Вот как раз потому, что выдавали в другое племя. А это вроде как хуже смерти. Потому как после замужества она переставала быть «люди» и становилась вражиной. И теперь при встрече всякому уважающему себя и заветы пращуров «люди» полагалось ее убить. Потому и старались отдать как можно дальше, чтобы не грохнуть невзначай любимую дочурку-сестренку, когда пойдешь к соседям, с дружеским визитом, снимать скальпы… Думаю, основная идея во всем этом была – избежать близкородственных браков. Ну а стимул для этого был избран весьма впечатляющий.

Вот и начни теперь с этой Осакат болтать. Ляпнешь что-нибудь сдуру, и все, враг до конца жизни. Э-э-э, поговорим о кулинарии? Начал расспрашивать, как она собирается лепешки печь, не нужно ли достать каких-либо дополнительных ингредиентов и прочая-прочая. Я бы, например, мог пойти и где-нибудь в степи яиц поискать… Зима уже на исходе, и кое-какие птахи вроде как откладывают яйца, я уже в это время года гнезда с яйцами находил. Прямо в траве или густом кустарнике. Не надо? Опять же дрожжи… Я руками попытался изобразить дрожжи. Я и сам ни хрена не знал, что такое дрожжи. Знал только, что их кладут в тесто или бросают в нужники, но честно попытался изобразить… В ответ она посмотрела на меня с таким омерзением, будто это меня самого дрожжи только что со дна нужника вынесли. Короче, девица на контакт не идет ни в какую.

А тут вдруг раз!!! И недовольная гримаска с рожицы долой, улыбочка, приветственный взгляд… будто какой-то дерзкий солнечный лучик прорвался сквозь уныло моросящую мглу и осветил мордашку. Ну, конечно, заявился двухметровый блондин-атлет с длиннющим копьем в руке (ку-ку, дедушка Фрейд) и тушей косули на плече. Мало того, что красавчик, так еще и добытчик-кормилец. Этому темы для контакта из себя мучительно выдавливать не нужно. То, что вчера он ее трахнуть собирался, а потом убить, уже давно забыто. Теперь его тупой и плешивой с одного бока роже тут все жутко рады… Натертая горстка муки небрежно ссыпана в какую-то плошку. А бронзовый ножик в маленьких ручках уже, этак напоказ, быстро разделывает добычу воина. И пока суровый воин оттирает руки мокрой травой, от туши уже отрезаны лакомые кусочки, порезаны, наткнуты на прутики и натыканы возле костра. А суровый воин, слова не говоря, будто так надо, садится и жрет еще полусырое мясо, весь из себя гордый и неприступный… А и хрен с тобой… гордый и неприступный. Я-то помню, какой ты был месяца два-три назад… с рук у меня жрал, под себя ходил, блевал по пять раз на дню и самоубиваться порывался… Тогда небось рожу-то не кривил… Я схватил очередной прутик и так яростно впился зубами в кусок мяса, что сдуру обжегся. Мать всех вашу тут!!!

– Где моя лепешка!!! – рявкнул я на Осакат. И, видно, рожа моя была достаточно впечатляющая, потому как она начала лопотать что-то про рано, надо еще… А в довершение плюнула на камень, на котором растирала муку, почему-то оказавшийся лежащим посреди красных углей костра. Пока слюна неторопливо стекала с камня, я догадался, что никакой это теперь не камень, а сковородка, и что пока она не разогреется до шкворчания на ней слюны, ни хрена мне лепешек не обломится… Ага… Буду жрать лепешки с заплеванного камня. Секретный ингредиент местной кухни! На всякий случай рявкнул на девчонку еще разок (пусть баба свое место знает) и взялся за мясо. В молчании сожрал еще четыре прутика. По-хорошему, умял не меньше килограмма-полтора. Рядом столь же молчаливо работал зубами Лга’нхи… Потом Осакат слюнно-плевательным методом проверила температурный режим своего кухонного агрегата… Подсела к костру так, чтобы между мной и ею оказался Лга’нхи, и довольно ловко стала наливать на камень жиденькое тесто, которое она, оказывается, уже успела замешать, пока мы с Лга’нхи старательно молчали, гордо не глядя друг на друга. Вскоре появилась первая лепешка. Осакат сначала перевернула ее палочками, которые держала в чисто китайской манере. Потом, когда лепешка окончательно зарумянилась с обеих сторон, сняла и теми же палочками протянула мне через костер тонкую, размером примерно с донышко стакана круглую пластинку. Я с гордым и много чего понимающим видом взял ее, покидал из ладони в ладонь, чтобы остыла, и откусил маленький кусочек… Лепешка по вкусу напоминала картон с привкусом вчерашней каши, что, в общем-то, неудивительно, и была абсолютно пресной и сухой. «Нарекаю тебя чипсами», – торжественно окрестил я первый кусок хлеба, что достался мне тут, и доел остаток. Затем снизошел до почтительно замершей Осакат, милостливо изъявив свое высочайшее одобрение качеству ее продукции.

– Это правильно! – сказал я ей, стараясь обходиться как можно более простыми словами, которые и в ее и в нашем языке были довольно похожие. – Вчера мы ели неправильно. Дух живота (а надо отметить, что, по мнению местных, за каждую часть организма отвечал специальный дух), не привычный к такой пище, ее не принял. Но дух груди (а известное дело, каждый уважающий себя дикарь думает грудью, а потом дух сердца тамтамным методом передает ценные указания другим духам организма – потому как мозги-то у них с детства отбитые)…сказал мне есть новую пищу понемножку. Чтобы дух живота к ней привык. Потому, когда я пойду на восток, я смогу есть любую еду и буду сильным! А тот, кто не сможет, тот станет слабым…

Ух ты. Кажется, кое-кто уже научился понимать тонкие намеки! Белобрысо-плешивая образина изволила принять вторую испеченную лепешку, почтительно протянутую ему нашей поварихой, и сожрать… В его лапах, а потом пасти эта лепешка казалась таблеткой, кажется, он и в желудок ее вогнал, как таблетку, не жуя. Ну да и хрен с ним. Не буду обращать на дурня внимание.

– Много я думал сегодня, – продолжил я вещать, обращаясь исключительно к Осакат. – Глядел в костер… ходил по степи и смотрел на воду… слушал ветер и дождь… советовался с духами. – Я качался и подвывал на манер шамана, дабы мои спутники впечатлились теми подвигами, что я свершил, пока они бездельничали, занимаясь банальной охотой или готовкой. – Духи сказали мне, что я должен поговорить с одним из народа, что ездит на животных с длинными шеями (кажется, со стороны моего дылдообразного приятеля раздался какой-то хмыкающий звук?)… Духи сказали мне не идти ко всем этим людям сразу, потому что тогда они убьют меня (одобрительный кивок Лга’нхи, сдается мне, он готов держать меня, пока верблюжатники будут убивать)… Духи сказали дождаться, когда один из врагов останется в одиночестве, связать ему руки, чтобы он не полез в битву, утащить подальше в степь и заставить говорить с собой! (Ишь ты, удивленно-заинтересованное выражение Лга’нхи. Такой концепции охоты на врагов он еще не знал. Обычно ограничивался только убийством и сдиранием скальпа.)

– Я пойду и схвачу врага! – гордо провозгласил он с таким видом, будто назначает сам себя в Императоры Вселенной. – Я приведу его сюда, и ты будешь с ним говорить!!! – И еще так демонстративно кидает заговорщицкий взгляд на Осакат… Дескать, знаем мы, кто тут воин, а кто говорильщик!

– Нет! – не менее гордо ответил я. – Духи велели сделать это мне… (Чего-о-о??? Что за чушь я горожу?) Я пойду в степь и сделаю это сам!!! А ты будешь сидеть тут и охранять ее! (Ну я и ДЕБИЛ!!!)

Глава 4

– Мама-мама, что я буду делать? Мама-мама, как я буду жить? Ку-у!!!

Вот же привязалось, гадство! Эти незамысловатые две строчки (остальные я благополучно забыл) я мысленно пою уже, наверное, третьи сутки. И есть подозрение, что буду петь до самой смерти. Потому как она наступит значительно раньше, чем мне бы хотелось. Ну это же надо так вляпаться!!!

Помню, Николай Федорович… – один из мастеров, что учил меня в далеком детстве работе на гончарном круге… Была у него любимая присказка-издевка. Стоило только одному из нас (мне, например) сильно напортачить или сделать что-то крайне неловкое или нелепое, он подходил и таким сочувственно-проникновенным голосом спрашивал: «А скажи-ка мне, Петя… Легко ли жить дебилу?»

– Ох нелегко, Николай Федорович… Ох как нелегко!!!

А ведь права морская примета: женщина на корабле к несчастью!

Столько лет сидел себе тише воды, ниже травы. За три последних месяца мы с Лга’нхи уж на что нелегкий путь преодолели, а хоть бы раз по-настоящему поругались. Ну да, споры были, но вот чтобы так… И на тебе… Только женская мордашка влилась в наш тесный коллектив, как он уже в страшной обиде со мной не разговаривает. А я, как дурак, распустил павлиний хвост и теперь сижу под промозглым дождем в совершенно идиотской засаде… А совершенно идиотской эту засаду делает то, что, если враг в нее попадет, я из нее убегу, визжа от ужаса!

А главное, перед кем выделываться начал? Девчонка… Было бы на что посмотреть… Кожа на роже обветренная, красная. Никакой косметики или узоров на лице, так что смотрится блекло… На пальцах заусенцы, ногти, как у всех тут, обгрызены, руки в мозолях… Фигурка… да ее толком-то и не разглядишь… Отнюдь не веточка-тростиночка манекенного типа. И не степная дылда-атлетка. Крепенькая такая, плотненькая… Не сказать, чтобы тумбочка, но…

Да какого хрена! Будто меня ее чары соплючие приманили… Ага. Да я ей по местным меркам в отцы гожусь! Просто обидно же!!! Опять как в школьные годы… Я внимание девчонок лопатой из глубокой шахты добываю. Неделю мужества набираюсь, чтобы с какой-нибудь Машей-Светой заговорить. А она в ответ два слова нейтрально-неопределенных… а сама глазки строит какому-нибудь тупому спортсмену или смазливенькому музыкантику самосборной группки «Убогие крендели», безбожно перевирающей на школьной дискотеке популярные шлягеры. Ну да, этим красавчикам жизнь и удачу, и женское внимание на блюдечке с голубой каемочкой подносит, а мне…