Хроники Каторги: Цой жив

Человек, будто ощутив чье-то присутствие, тяжело приоткрыл слезящиеся глаза.

– Анна?
– ослабленно протянул он.
– Хватит, я больше не хочу, - мужчина больно взглотнул, и с трудом покачал головой.
– Не могу.

Цой услышал звук, услышал его раньше, чем издавший осознал свою оплошность. Искатель вихрем развернулся и предостерегающе направил острие клинка точно туда, где стояла до ужаса напуганная женщина в белом комбинезоне; хрупкая, вся тряслась от страха, лицо покрылось испариной, каштановые волосы слиплись, а зеленые презеленые большие глаза увлажнились и никак не находили себе места.

Женщина впала в ступор, совсем не ожидая встретить здесь другого человека. Да еще, такого как Цой: ощетинившаяся морда, ястребиные черты лица, налившиеся краской глаза, расширившиеся зрачки, почти поглотившие радужку. Хищный взгляд исподлобья полный смятения, прикрытый недоверием, выискивая, бегал по ней. Оборванная угольная накидка, изъеденная солнцем и дождем, свидетельствовала о долгой дороге, а змеящиеся на угловатом лице шрамы говорили о том, что путь был не из легких.

– Ви, - боязливо начала девушка дрожащим тоненьким голоском, - нас убьиоти?

Он сохранял хладнокровное молчание, не спуская с нее настороженного взгляда. Нашивка на груди девушки отличалась от нашивки мужчины, - «D'ARC А». Разум искателя спешно искал объяснений, но не находил; то же творилось и с девушкой, стоявшей напротив. Поняв, что ответа не дождаться, женщина продолжила первой:

– Я должна помочь, - и очень медленно, стараясь не вывести из себя незваного гостя, кивнув на пристегнутого к креслу мужчину, добавила: - или смерть.

Позади послышалось неразборчивое всхлипывание и бормотание. Мужчина пребывал в состоянии далеком от восторга происходящим.

Цой отступил, дав женщине пройти, но клинок не убрал, так и держал его, нацеленным и готовым вонзиться точно в ее аккуратненькую головку. Женщина съежилась и, не скрывая испуга, мышкой скользнула мимо искателя осторожными шажочками. Уловил ее запах и впервые не поверил собственному нюху, - такого прежде нигде не встречал.

Девушка спешно подошла к кряхтящему мужчине и стянула с небольшой подставки у кресла нечто черное, напомнившее искателю небольшой кусок трубы. Тряхнула трубку несколько раз и в следующий миг Цой глазам не поверил: там, где секунду назад царила пустота, хило замерцал бледно-синий свет. Девушка потрясла трубку сильнее, свет усилился в ответ, накалился, будто подсветили ребро стекла. Пальчики ловко забегали и застучали по появившейся поверхности. Цой насторожился, но напрасно. Женщина уверенно ткнула в светящиеся линии еще раз и по обе стороны от кресла выдвинулись блестящие железные шприцы, мигом вонзившиеся в бока мужчины. Он зажмурился, но только на секунду, потому как после лицо одолело блаженство. Наблюдать подобное выражение лица - диковинная редкость - такие обычно бывают у каторжан, когда те умирают во сне за стенами Домов, а этот, напротив, как по волшебству обретал жизненные силы, во всяком случае, его взгляд показался искателю лишенным боли; физической, не душевной.

Мужчина потянулся рукой к женщине в комбинезоне.

– Анна...

Уловив движение, она моментально, но бережно вернула тяжелую руку мужчины на подлокотник. Он скорчился. Движения давались тяжело и с болью.

– Где Зед?
– спросил мужчина.

– Зед миортв, - переполненная сожалением, ответила женщина. Мужчина зажмурился и едва не заплакал, но не от боли, а от печали. Она обратила свои не менее печальные глаза на искателя и, помедлив, робко представилась:

– Меня зовут Анна.

Цой молчал.

– А у вас... у вас есть имя?
– голос дрожал. Испуганная, готовая в любой момент сорваться в слезы. Искатель разрывался от недоверия и одновременно желания заговорить, но в ответ лишь безмолвие; слова необъяснимо улетучились. Не умру же я от того, что она узнает мое имя, думал он, и никак не мог решиться.

– Как вас зовут?
– повторила вопрос, пытаясь подсластить голос искренним дружелюбием.

– Цой, - наконец ответил он и ужаснулся, не узнав собственного голоса; холодный и грубый, чужой.
– Меня зовут Цой, - постарался произнести располагающе, но не вышло, получилось еще более невежественно и угрожающе. Столько времени искатель не говорил с незнакомцами, не слышал собственного голоса в диких землях Каторги, и вот он, совсем другой, одичавший.

– Это фамильа, - все же теплее ответила девушка, - а имя?

– Это имя, - сухо ответил тогда, не представляя, о чем говорила женщина.

– Но ви даже не кориан... Кориец.

– Кто?
– поморщившись, переспросил искатель, посчитав высказывание оскорбительным. И говорила женщина как-то странно. Вроде понятно и разборчиво, но интонация, - как будто нарочно издевается над речью.

Еще некоторое время безмолвно обменивались недоверчивыми взглядами.

– Я уберу Лялю, - предупредил Цой, стараясь не напугать женщину еще больше, и вернул клинок в ножны, решив, что женщина и прикованный к креслу мужчина не представляют угрозы.

Девушка огляделась, но так и не поняла, о каком ребенке шла речь.

Столько вопросов мелькало в голове искателя и, как обычно бывает, их оказалось много больше ответов.

– Как?
– единственное, что получилось вытянуть из клубка неясностей, запутавшегося в голове. Но женщина не ответила, не знала, на что именно отвечать и стоило ли. Маслянистые глаза, охваченные тревогой, не выражали ничего кроме страха.

– Я не трону, - заверил Цой, и голос безвольно обернулся леденящим холодом.

Анна вздрогнула и он замолчал.

Неизвестно сколько могло продлиться космическое безмолвие, если бы не вмешательство мужчины; он прохрипел что-то невнятное.

– Васили!
– сиюсекундно бросилась к нему Анна, как к единственному спасательному кругу, посреди нескончаемого океана. Мужчина остудил ее пыл движением руки.

– Все хорошо, Аннушка, все хорошо, - умиротворяющей интонацией, которой позавидовал искатель, говорил он, - не бойся. Хотел бы убить, давно бы убил.

Слезы наворачивались на зеленые глаза Анны, отчего казались еще зеленее.

– А если передумает и убьиот?

Цой решил не вмешиваться; пусть Васили разбирается. Наверняка, считал искатель, у него получится лучше и оказался прав.

– Его послали небеса, не иначе, - кажется, каждое новое слово давалось все тяжелее, но и говорил Васили, в отличие от Анны, вполне обыкновенно, как матерый каторжник. Правда они редко поминали небеса добрым словом.

Васили с трудом дотянулся до ворота с кнопками-пуговицами и под щелканье одернул воротник, пальцы нырнули под взмокшую от пота майку, и потянули за тоненькую цепочку, вытащив махонький крестик, тепло поблескивающий, как от солнечных лучей. Сорвал блестяшку и всучил Анне, крепко сжав ее руки в своих.

– Передашь ей? Передашь? Анна, я говорил, для меня... это конец, - лицо скорчилось, он мокро кашлянул, - но не для тебя. Слышишь? Теперь все зависит от тебя...

Анна крепко зажмурилась, отчаянно качала головой, будто силой мысли пыталась прогнать происходящее.

Васили всхлипнул.

Цой подошел ближе. Слегка наклонившись, осторожно осмотрел кресло и понял, что причиняло мужчине боль - сломанный и торчащий, точно крюк позвоночник. Быстро сообразил: металлические шприцы, которыми обколола Анна, каким-то образом поддерживали в нем жизнь. Четверо суток. Немыслимо.