Глава 1. «Глаза змеи»

Ужас рождает дерзание.

Байрон

Всякий раз, оказываясь наедине с бароном фон Вулом, я ощущал, как меня охватывает мучительное чувство неловкости. Этот вампир, происходивший из весьма почтенного и древнего рода, имел стойкое пристрастие к употреблению крови, смешанной с человеческими спиртными напитками, что в кайдарском обществе считалось весьма постыдным. Поскольку барон вращался в самых высоких кругах, сплетни и презрительные перешептывания раздавались исключительно у него за спиной – а вот я, находясь в просторном салоне его автомобиля, ставил на карту собственную репутацию. Ведь если тень разгульного образа жизни фон Вула падет на меня, толпа уже не станет выбирать выражения! Высокой родословной я похвастаться не мог. Мой отец, ныне покойный офицер Восьмого Королевского, происходил из ничем не примечательного рода уездных помещиков, и кто бы мог предположить, что мне, его младшему отпрыску, доведется взлететь так высоко?..

Тут я взглянул на свое полупрозрачное отражение в боковом стекле, за которым неспешно проплывали сумрачные массивы Кроненбурга. Черный мундир с позолоченными эполетами сидел на мне как влитой – о, искусством носить парадную форму я овладел в полной мере! – но нижняя челюсть, округлая и слегка женственная, а также вечно рассеянный взгляд больших голубых глаз явственно выдавали во мне вампира, еще не нюхавшего пороху. Соотношение длины и толщины клыков у меня было вполне аристократичным и соответствовало высочайшим расовым стандартам, но смочить эти клыки кровью врагов мне действительно пока не довелось. Говоря откровенно, я и не горел таким желанием. Да, свое высокое звание я заработал не победами на поле брани, а трудами в сумрачных лабораториях Инженериума, ну и что с того? Разве разделочным серпом моей конструкции не пользовались вот уже третий год дивизионы особого назначения рейхсвера? Разве шестилезвийный двухосный разрубатель модели «Заххак» не был применен в прошлом сезоне самим герцогом Глеммом, восьмикратным чемпионом «Зова крови»? Учитывая все вышесказанное, я имел полное право гордиться своими достижениями, несмотря на презрительные перешептывания недоброжелателей.

Взгляд мой опустился на грудь, где в свете проплывающих за окном фонарей поблескивал орден Львиной головы третьей степени. Вот она, причина истинной зависти всех этих недоумков вроде Ланка Гарруды! Эта награда, похвастаться которой мог не каждый закаленный в боях ветеран, означала признание моих заслуг на самом высоком уровне. Ей же я был обязан и тем, что этим вечером оказался в одном автомобиле с бароном фон Вулом. В замке Глеммсбург нынче давали роскошный банкет, куда я (впервые в жизни!) был приглашен на правах самого юного кавалера, удостоившегося столь высокой награды.

– Ваш отец гордился бы вами, Киз, – слащаво проворковал барон, видя, что я таращусь на орден.

В ответ я лишь безмолвно кивнул. Шварцберга-старшего не стало три года назад – он сложил голову в одной из последних битв на южном фронте, в пропеченных беспощадным солнцем африканских пустынях. Уж он-то о подобной награде мог только мечтать! Ну а мне, чтобы заполучить ее, не пришлось даже покидать лабораторию. Размышляя над этим, всякий раз я ощущал болезненный укол совести, но тут же успокаивал себя тем, что способы послужить на благо Империи бесконечно многообразны. Кто-то делает это со штыком в руках, кто-то – с помощью молота и пилы, ну а я использовал циркуль и линейку. Фон Вул и мой отец в былые времена служили в одном полку, поэтому барон и вызвался подбросить меня сегодня. Отказаться было бы невежливо, так что оставалось лишь уповать на то, что я буду избавлен от всяких порочных предложений с его стороны – несмотря на эту сальную ухмылку, искажающую крошечное личико сатира, несоразмерное его огромной лысой голове. Маленькие ноздри фон Вула постоянно двигались, словно вынюхивая добычу. Я видел, что он постоянно косится на встроенный бар, в котором тускло поблескивали бутылки спиртного. Меня передергивало от одной мысли о прикосновении к этому пойлу.

– Могу представить, что вы чувствуете в эти непростые времена, Киз, – продолжил барон. – Многие ваши сверстники готовятся отплыть на трех величайших судах к побережью Америки, чтобы сокрушить последний оплот человеческой сволочи. Наверняка ваше пламенное сердце негодует, сознавая, что вместо упоительного кровавого пира ему уготовано оставаться в четырех стенах тесной лабораторной комнаты. А ведь это, быть может, последнее крупное сражение в истории Кайдарии! И последний шанс показать себя героем на поле боя.

– Вы и в самом деле верите, что три корабля – пусть даже настолько огромные и тяжеловооруженные, как «Абаддон», «Каин» и «Ламия» – сумеют подчинить целый континент? – сказать по правде, мое сердце вовсе не жаждало битвы, но произносить подобные вещи вслух считалось постыдным. Кроме того, хоть мое ремесло и заключалось в изготовлении новых орудий членовредительства, сам я старался избегать насилия, кровь пил только консервированную, и предстоящее сражение, о котором день и ночь восторженно трубили все газеты, вызывало во мне какое-то тяжелое чувство – пусть даже речь и шла всего лишь об истреблении последнего свободного государства людей.

– Кроме того, – добавил я, игнорирую маслянистый блеск в глазах фон Вула, – вы забываете, что последние повстанцы нашли себе пристанище также и за полярным кругом, в Сибири, и на некоторых островах южного океана.

– Ба! Конечно же, я уверен, что совокупная мощь трех крупнейших судов Кайдарии легко сметет всякое сопротивление. Соединенные Штаты Человечества – тьфу! Громкое название – но какое государство могут построить эти мягкотелые неполноценные существа? Разве может оно устоять против наших железных легионов, уже очистивших от чумы человечества большую часть мира? Что касается выродков, которые до сих пор отсиживаются где-то в тайге, среди болот и снегов, то они наверняка скоро вымрут там и без нашего деятельного участия, ха!

Я хотел было снова возразить – скорее просто для проформы, нежели по причине особого несогласия – но водитель вдруг резко дал по тормозам. Автомобиль дернулся и замер, а барон чертыхнулся сквозь зубы, косясь на жалобно звякнувшие бутылки. Я бросил взгляд через плечо, желая выяснить причину заминки. Тут-то я и увидел ее. Наши глаза встретились – во всяком случае, мне так показалось, хотя я не был уверен, что она может рассмотреть хоть что-то в полумраке салона. Розовые и фиолетовые огни из ближайшего варьете, чередуясь, скользили по ее лицу, то подчеркивая, то смягчая жесткие, но в то же время женственные черты. Это была особь человеческого рода – но, клянусь, я нисколько не погрешил бы против истины, если б назвал ее красивой. Конечно, уродливо закругленные уши несколько портили картину, как и общая неухоженность вкупе со въевшейся в кожу грязью. Мешковатое рубище с намалеванным на груди белым крестом, каковое обязаны были носить в Кайдарии все представители низшей расы, намекало на гармонично развитые и вполне пропорциональные формы, скрывающиеся под ним. Вся сцена заняла не больше нескольких секунд, пока женщина стояла, упершись руками в капот и тяжело дыша. Очевидно, она неожиданно выскочила на дорогу, и водитель лишь в последний момент успел затормозить. Никаких травм она, судя по всему, не получила. Затем над бульваром зазвучали полицейские свистки, и незнакомка бросилась в противоположную сторону, быстро растворившись в полумраке ближайшей подворотни. Какой проступок она совершила? Украла что-нибудь? Или, быть может, отказала случайному прохожему-вампиру в предоставлении артерий для утоления его голода? Жалкие, глупые людишки – наука ведь давно доказала, что регулярные кровопускания чрезвычайно полезны для их здоровья! Но нет, большинство этих краснорожих невежд до сих пор смотрело на естественное утоление вампирского аппетита как на некое надругательство, едва ли не пытку!

Мы пропустили трех полицейских, спешащих по следу женщины – глухие шлемы с опущенными забралами, бряцанье тяжелых сбруй, лязг подбитых металлом армированных подошв – после чего водитель снова нажал на газ и лимузин продолжил свой прерванный бег. Удивительно, но миловидное личико незнакомки до сих пор стояло перед моим мысленным взором – большие темные глаза, густые брови, словно бы подведенные углем, и суровая складочка между ними… Пухлые, но при этом резко очерченные губы… Собранные в нелепый узел волосы вполне могли бы соперничать с локонами первых вампирских красавиц – получи только оные волосы должный уход. Ох, знала бы Тельма Моррас, какие мысли роятся сейчас в моей голове! Уж эта дьяволица наверняка оскопила бы меня самым жестоким способом! Особенно теперь, когда мы с ней уже несколько недель ведем серьезные разговоры о помолвке.

– Смазливая деваха, – вынес свой вердикт фон Вул, облизывая губы толстым шершавым языком. – Я бы не отказался отведать ее крови. Должно быть, недурной букет – в особенности, если разбавить чем-нибудь горячительным!

Я хмуро кивнул, без всякого смысла таращась в окно, за которым в море тьмы неспешно проплывали блещущие вывески казино, борделей и театров. Я обретался в Кроненбурге уже пятый год подряд, но до сих пор никак не мог привыкнуть к колоссальной высоте его башен из стали и камня, к изяществу его тонких шпилей, устремлённых в затянутые вечным смогом небеса, к титаническим скульптурам древних героев, подпирающим массивные купола из полированного мрамора. Величие этого города – беспрестанно разрастающегося во все стороны, в том числе вверх – словно бы символизировало величие всей Кайдарской империи, тысячелетнего рейха вампиров, коему сама судьба уготовила полную власть над миром.

Барон лениво продолжал свой милитаристский треп – похоже, нуждаясь скорее в слушателе, нежели в собеседнике – а мой разум блуждал где-то в горних высях, между стылыми вершинами небоскребов, плотно усаженных серокаменными горгульями всех видов и форм. Через какое-то время кажущаяся бесконечной Дракен-штрассе закончилась, и мы вырулили на скоростное шоссе, уводящее к району поместий. Там, вырастая из неприступного отшиба, нависал над городом замок герцога Глемма, подобный гнезду какого-то невообразимо гигантского ворона. Уже сейчас узорчатый контур замка был отчетливо различим на фоне темного неба благодаря обильной подсветке, включенной по поводу празднества. Сказать, что я волновался, значило не сказать ничего. Несмотря на то, что посещать торжественные мероприятия мне приходилось не раз и не два, столь высоко по социальной лестнице я еще не забирался, и потому страстно мечтал только об одном – не обделаться ни в прямом, ни в переносном смысле. Однако мое извечное косноязычие и не к месту ноющий живот делали оба варианта угнетающе вероятными.