Хроники ЛИАПа или Сказки о потерянном времени
Шрифт:
Не было бы счастья, да несчастье помогло. Несчастье произошло днем, на объекте и с бетономешалкой. Затряслась она, бедолажная, заскрежетала, забрызгала каплями раствора во все стороны. Пришлось отключить. Подошедший ремонтник поковырялся в недрах занедужившего агрегата и глубокомысленно заявил, что зимняя, на минус сорок рассчитанная смазка летом не годится и, уйдя, вскоре вернулся с жестяной банкой в руке. На банке было написано “Циатим”, указаны ТУ и ГОСТ. Но, самое главное, размером и формой жестянка была идентична с тушеночной банкой, и на ощупь такая же маслянистая, более того, содержимое весьма напоминало по консистенции жир, которым тушенка заливалась… Такое многозначительное совпадение заставило
Вечером ловушка была тщательно насторожена: жестянки со смазкой стояли на месте тушенки, рядом лежал консервный нож, лампочку вывернули на один оборот – дескать, перегорела… Но белая северная ночь и без того достаточно освещала место грядущих событий.
События, как и ожидалось, развернулись под утро. И начались с истошного вопля, поднявшего на ноги весь личный состав.
Выяснилось, во-первых, что циатим вполне пригоден для использования в фармакологии, как отличное рвотное средство (заодно выяснилось, чем закусывали в ту ночь в зональном штабе).
Во-вторых, оказалось, что у комиссарши туго с чувством юмора: вместо того, чтоб тихонько прибрать следы своего извращенного пиршества и прекратить эту порочную практику, она закатила истерику, стала качать права и устраивать разборки. А потом настучала в зональный штаб.
На собрание, посвященное экстренному переизбранию комиссара, прибыли два представителя зонального штаба: Большой Мук и Маленький Шик.
Мук не отличался особо выдающимися габаритами, но давно, еще не будучи секретарем институтского комитета ВЛКСМ и командиром зонального штаба ССО, Коля Муканаев был прозван Маленьким Муком. А Большим он стал в результате не роста карьеры, но поступления в ЛИАП своего младшего брата, унаследовавшего фамильное прозвище Маленький Мук…
Собрание открылось выступлением Большого Мука. По обычаю тех лет зашел он издалека, с задач коммунистической молодежи в свете перестройки, ускорения и гласности. Что интересно, начатая монотонно-лекторским тоном речь постепенно оказывала на Мука некое самогипнотизирующее действие; округло-газетные фразы звучали все тверже и выразительнее, напористые жесты чередовались с задушевными пассажами, создававшими впечатление, что Мук сам бессонными ночами времен застоя придумывал на пару с Михаилом Сергеевичем перестройку с гласностью.
…Шик не принимал участия в последовавших прениях. Шик (женившийся, к слову, очень рано, после первого курса) сидел молча и тоскующим взглядом смотрел на раскрасневшуюся комиссаршу. Судя по его печальному виду, Шик давно собирался подарить комиссарше японский бюстгальтер, да вот все стеснялся спросить размер…
А прения тем временем пошли по кругу. Все были за перестройку и ускорение, все разделяли насущные задачи союзов молодежи. Но отдавать кровную тушенку за победу светлых идей апрельского пленума никто не желал – собравшиеся дружно стояли за переизбрание комиссарши…
«И зачем я так рано женился?» – тоскливо думал Шик, совершенно забывая, как страстно хотел четыре года назад он, простой паренек из вологодской глубинки Миша Шиков жениться именно на своей нынешней жене, партийно-начальственной дочке.
Бунтующие гормоны Шика упорно рвались наружу, невзирая на короткие поводки, ежовые рукавицы и карьерные соображения. Рвались на пропущенные вечеринки, на неоттанцованные дискотеки, на неназначенные свидания, рвались к идущей совсем рядом жизни… Но никто, никто в этой переполненной эмоциями комнате не заметил чудесного преображения типичного гомо советикус-номенклатурус в простого и обычного парня, сохнувшего по красивой девчонке…
А Большого Мука заносило все круче. Гуртом записав всех присутствующих во враги перестройки, он уже открытым текстом стал грозить отчислениями, исключениями из комсомола и распределениями в очень дальние и очень холодные края.
Но тут Шик очнулся от сладких грез и попросил слова. Должность комиссара выборная, сказал Шик, и идти против воли трудового коллектива мы не имеем права.(А в голове стряхнувшего наваждение комсомольского вожака опять защелкал калькулятор, просчитывающий всё на десять ходов вперед, в том числе и последствия конфликта целого отряда с зональным штабом. Доброжелателей, готовых из комсомольской принципиальности настучать в республиканский штаб на Шикова, отвечавшего за политико-идейную зрелость студентов, было немало, – комиссаршей приходилось жертвовать.)
Не обращая внимания на дегенеративно отвисшую челюсть Муканаева и избегая смотреть в недоуменные глаза комиссарши, Шик быстренько поставил вопрос о переизбрании на голосование. Через пару минут в отряде “Спектр” был новый комиссар.
Но это все были шуточки, присказка и запевка. Антисоветский мятеж случился позже, в конце августа.
Сколько бы ни брызгали ядовитой слюной молодые реформаторы и старые диссиденты на КГБ тех времен, я всегда уважал эту организацию. По одной простой причине: туда отбирали лучших. Отовсюду. Например, задолго до выпуска и распределения в нашем институте пару-тройку самых толковых ребят приглашали по одному в кабинет проректора. И вежливые люди в хороших костюмах предлагали после защиты диплома интересную и очень перспективную работу в вычислительном центре Большого дома на Литейном. Про отказавшихся я не слышал. А на прокуренных кухнях диссиденствовали в основном неудачники и троечники…
Но, как уже говорилось, что за семья без урода? И в такие элитные, как госбезопасность, организации просачиваются довольно никчемные индивиды. А уродов в любой семье стремятся спрятать с глаз подальше. В нашем случае – заслать куда-нибудь в медвежий угол. Таким углом и был Усинск.
У всех без исключения сотрудников Усинского отдела КГБ была заветная мечта – свершить что-либо весьма героическое, раскрыть какую-либо особо опасную крамолу и убедить тем самым начальство в необходимости использовать их таланты в более обжитых и цивилизованных местах. Вот только возможностей для реализации подобных намерений было ничтожно мало. Преступности в окруженном зонами и химиями Усинске хватало с избытком, но ввиду мелкости масштабов, никак не угрожавших основам государства, борьбу с ней вела донельзя перегруженная милиция. А случившееся два года назад дело усинского ОРСа, попадавшее по размерам хищений в компетенцию наследников железного Феликса, наследники бездарно прохлопали ушами. Награды, повышения и переводы в столицу автономии достались размотавшим клубок ребятам из усинского ОБХСС.
Ну а шпионов в Усинске отродясь не было. Не было также диссидентов и коми-националистов. Вообще-то в тех краях националисты водились, поругивали российский империализм, не дающий им воссоединиться с близкородственным финским народом. Вторым объектом националистических нападок был несправедливый раскрой границ между Ненецким АО и КомиАССР, лишивший республику выхода к морю. (Что, интересно, собирались они делать на бесплодном и лишенном портов участке побережья вечно замерзшего Карского моря? Прокладывать санный путь через полюс в Америку?)
Да, националисты были бы темой благодатной… Но вот беда, в возникшем из ничего на пустом месте Усинске жили понаехавшие со всей страны русские и татары, украинцы и казахи, были и кавказские строители, а вот коренная национальность напрочь отсутствовала. Заезжали порой оленеводы из более северных районов, но те политикой не интересовались, а интересовались прикупить водки и других необходимых в тундре товаров… Так и скучали наши ангелы-хранители, отправляя начальству нагоняющие скуку отчеты о разоблаченных рассказчиках политанекдотов и слушателях вражьих радиоголосов. Единственной отдушиной были те два летних месяца, когда приезжали студенты.