Хроники мегаполиса (сборник)
Шрифт:
Главврачу можно было дать лет шестьдесят, на лице его, как на поле боя, видны были следы многолетнего противостояния – врожденное благородство и недюжинная воля сражались там с алкоголем, недосыпом и безденежьем. Другие коллеги были немногим моложе, а то и старше; самой юной, не считая Дениса, была сорокалетняя дама-окулист.
Пили, желая новичку успехов, клялись в верности, любви и уважении; рассказывали о красотах родной природы, о скорой весне, о чистом воздухе («Здесь не то что там у вас, в загазованной клоаке!»), о дешевизне, натуральных продуктах и прочих преимуществах провинциальной жизни, рассказывали так искренне и душевно, что, право, удивительно было, отчего
Потом, разомлев и расслабившись, принялись вспоминать случаи из практики, и от историй этих, простых, бесхитростных и чудовищных, у Дениса мороз продирал по затылку.
– Не бось, – сказал главврач, заметив перемену в его настроении. – Жизни научишься. Жизни, сынок, такой, какая вашим академикам и не снилась. Квартиру тебе выбьем годика через три. Выбьем, не сомневайсь. Жену найдем хорошую… Народ тебя зауважает – у нас не как у вас, у нас если человек уважения достоин – его и уважают будь здоров как, все ему несут, последнюю рубашку… А страшно – оно ведь только поначалу. Потом – нет, потому как жизнь…
Коллега, сидевший напротив Дениса (тот никак не мог запомнить его простого имени-отчества) хихикнул, вылавливая из консервной банки последний кусочек рыбы скумбрии:
– Ага… Когда в первый раз Марта приходит, так вроде как стремно. А вот когда в десятый…
Денис ничего не понял, но все за столом вдруг замолчали и посмотрели на поедателя консервов. А тот жевал, делая вид, что ничего такого особенного не случилось.
Наверное, Мартой они называют смерть? – неуверенно подумал Денис.
Прошло не меньше минуты, прежде чем болтовня за столом возобновилась.
– Слушай, – сказал главврач, плотно закрыв за собой двери кабинета. – Сядь…
Денис послушно опустился на кушетку, покрытую старой голубоватой клеенкой.
Главврач прошелся по кабинету, сопя и растирая подбородок.
– Ты… это. Мне-то скажи. Какая тебя нелегкая понесла сюда? Мог ведь, наверное, там у себя место найти…
Денис отвел глаза, но главврач и не требовал от него ответа. Уселся за стол, окинул взглядом пирамиду картонных папок с завязочками (Денис давно уже таких не видел), вытащил шариковую ручку из нагрудного кармана (а халат его был чистый и отутюженный, но как бы прозрачный от множества прошлых стирок).
– Баба? – спросил главврач, бесцельно щелкая ручкой, выдвигая и пряча стержень.
Денис механически повертел абажур настольной лампы, изготовленный из рентгеновского снимка. По стенам забегали тени – чьи-то ребра и позвоночник.
– Понимаю, – сказал главврач. – Год хотя бы проработаешь?
– Да я… – начал Денис.
– Ладно, – сказал главврач. – Тут еще есть такое дело…
И замолчал, подбирая слова.
– Я работать буду, – вставил Денис. – Я затем и…
– Ладно, – повторил главврач громче. – Придет тут к тебе… одна. Придет… а может, и не придет. Чем черт не шутит… Может, и не придет, только надеяться на это – не очень-то…
Денис молчал, сбитый с толку.
– Короче говоря, – сказал главврач решительно. – Если к тебе на квартиру придет… да кто угодно, и станет тебя куда-то звать – не ходи. Не пугайся, двери не открывай и сделай вид, что не слышишь. Всего и делов-то.
– Кто придет? – спросил Денис.
Домик был наполовину деревянный, наполовину кирпичный. По видимому, его строили и перестаивали на протяжении десятилетий – но давно, ох как это было давно; когда-то здесь обитала большая семья, баба Ганя была в ней невесткой и бранилась
со свекровью, а потом сама сделалась тещей и занялась уже собственным зятем, и в конце концов осталась в доме одна и получила возможность зарабатывать, сдавая пристройку внаем.Пристройка была большая и светлая, с продавленной панцирной кроватью, желтоватыми обоями и большим окном, которое пришлось долго конопатить и заклеивать, и все равно оттуда нет-нет да и тянуло сырым сквозняком. Вселившись, Денис долго сидел на панцирной сетке, глядел на одинокий чемодан посреди деревянного пространства, сдобренного вытертым половичком, и наслаждался угрюмой радостью сомнительной свободы.
Баба Ганя была глуховата и смотрела телевизор, врубив его на полную мощность. В первый же вечер на новой квартире Денис купил и принес бабке пару китайских наушников. Он не очень-то рассчитывал на успех, однако новшество прижилось: заложив большие бледные уши кусочками черного поролона, баба Ганя с головой ушла в созерцание экрана, и дом погрузился в благословенную тишину.
Прошла ночь, и другая, и дежурство, и снова ночь; Денис лежал, глядя в невидимый потолок, и подумывал, что хорошо бы заснуть прежде, чем баба Ганя надумает укладываться. То ли слух у Дениса обострился, то ли перекрытия с старом доме имели особенное свойство усиливать звуки – но даже треск старухиного кресла, даже звук откинутого одеяла казались Денису слишком громкими, чтобы под них засыпать.
Или он просто не привык еще?
Наконец, глаза его закрылись; в тот момент, когда он совсем уже завис в ласковом промежутке между сном и дремой, в дверь вдруг позвонили.
Ну вот, подумал Денис.
Он был совершенно уверен, что это за ним пришли из больницы, что кому-то зачем-то он именно сейчас понадобился.
Шлепанцы были холодные, как остывший компресс. Денис натянул спортивные штаны, набросил на плечи куртку и с таком виде выбежал в коридор.
Дверь в хозяйкину комнату была приоткрыта. Баба Ганя сидела в своем кресле, как изваяние, на экране какой-то спецназовец крошил врагов в капусту; когда звонок в дверь повторился, старуха даже не шелохнулась – черные провода наушников подключали ее к говорящему ящику так крепко, будто вставлены были не в уши, а прямо в мозг.
– Сейчас, – сказал Денис и отпер дверь.
На пороге стояла девочка лет десяти. Денис удивился. На девочке была длинная, до земли, черная юбка и какая-то странная кофточка; бледное лицо ребенка казалось фарфоровым.
– Господин доктор, – быстро пробормотала девочка, воспользовавшись тем, что Денис не нашелся, что сказать. – Господин доктор, ради Господа нашего Иисуса Христа умоляю: помогите отцу, он очень болен, он почти умирает…
Ее губы затряслись. Она шагнула к Денису, протянула руки, тонкие пальцы взялись за рукав его куртки:
– Пойдемте со мной. Я отведу вас к отцу. Ради Господа нашего, помогите!
– Что с ним? – быстро спросил Денис. – В «Скорую» звонили?
– Ради Иисуса Христа, – повторила девочка. – Пойдемте со мной. Я отведу вас к отцу. Он очень болен. Очень. Помогите, господин доктор…
– Погоди, – пробормотал Денис, чувствуя, как зябко на улице, как слишком холодный для сентября ветер пробирает его до костей. – Подожди, ты объясни сначала…
– Пойдемте со мной, – девочка потянула его за рукав. Денису сделалось не по себе; гостья не походила на попрошайку, но походила на сумасшедшую. Пытаясь понять, что с ней не так, Денис присмотрелся: глаза на белом кукольном лице были прозрачные, будто кусочки стекла. Он мог бы, наверное, видеть сквозь них пачку «Примы», брошенную кем-то в двух шагах от порога…