Хроники Нарнии: последняя битва. Три повести

– Может, он улетит, – с надеждой сказала Люси.

– Это было бы хуже всего, – ответил Эдмунд, – потому что тогда мы не будем знать, где он. Если в комнате оса, я предпочитаю её видеть.

Остаток ночи прошёл ужасно, и когда был готов завтрак, все, хоть и знали, что необходимо подкрепиться, ели без аппетита. И потянулись бесконечные минуты до рассвета, пока не начали щебетать птицы, а воздух не стал более холодным и сырым, как будто продолжалась ночь.

– Пора, друзья! – наконец скомандовал Каспиан.

Все поднялись, обнажили шпаги и построились плотной группой, причём Люси поставили в середину, а Рипичип сидел у неё на плече. Наступать было лучше, чем ждать, и каждый из них испытывал нежность ко всем остальным. Через минуту они двинулись, а когда подошли к опушке леса, стало совсем светло. На песке, словно огромная ящерица, или гибкий крокодил, или змея с ногами, лежал дракон, огромный, ужасный и сгорбленный. И вот, увидев их, дракон, вместо того чтобы подняться и дохнуть на них огнём и дымом, отступил, можно сказать – вразвалочку, на мелководье залива.

– Что это он так качает головой? – удивился Эдмунд.

– А теперь кивает, – сказал Каспиан.

– И что-то течёт у него из глаз, – добавил Дриниан.

– Разве вы не видите? – воскликнула Люси. – Он плачет. Это слёзы.

– Я бы не доверял этому, госпожа, – предостерёг Дриниан. – Крокодилы тоже плачут, чтобы усыпить нашу бдительность.

– Он покачал головой, когда вы говорили это, – заметил Эдмунд. – Как будто хотел сказать «нет». Посмотрите, вот опять.

– Может, он понимает, о чём мы говорим? – предположила Люси.

Дракон бешено закивал, а Рипичип соскользнул с плеча Люси, вышел вперёд и высоким пронзительным голосом спросил:

– Дракон, ты понимаешь речь?

Дракон кивнул.

– И говорить можешь?

Он отрицательно покачал головой.

– В таком случае, – заключил Рипичип, – бессмысленно расспрашивать, что тебе нужно. Поклянись, что пришёл с дружескими намерениями, и мы тебя не тронем. Если согласен, подними над головой левую лапу.

Дракон поднял лапу, но неуклюже, потому что она была опухшей и болела из-за золотого браслета.

– Посмотрите, – заметила Люси, – у него что-то с лапой. Бедняга. Наверное, поэтому он и плачет. Может, он пришёл к нам, как лев к Андроклу, чтобы мы его вылечили?

– Осторожнее, Люси, – предупредил Каспиан. – Это очень умный дракон – может и обмануть.

Но Люси бросилась вперёд, а за ней – Рипичип, едва поспевая на своих коротких ножках, а следом за ним, разумеется, мальчики и Дриниан.

– Покажи мне свою больную лапу, – попросила Люси. – Может, я сумею тебе помочь.

Дракон, который прежде был Юстасом, с радостью протянул ей лапу, потому что помнил, как целебный бальзам Люси вылечил его от морской болезни, но его ждало разочарование. Волшебная жидкость уменьшила опухоль и слегка облегчила боль, но растворить золото не смогла.

Все столпились вокруг, наблюдая за процессом, как вдруг Каспиан, разглядывавший браслет, воскликнул:

– Смотрите!

Глава седьмая. Чем закончились приключения Юстаса

– На что? – удивился Эдмунд.

– На эмблему на браслете, – пояснил Каспиан.

– Молоточек, а над ним бриллиант, будто звезда, – медленно проговорил Дриниан, словно вспоминая. – Да, я видел это раньше.

– Ещё бы не видел! – воскликнул Каспиан. – Конечно, ты видел! Это эмблема славного нарнийского рода, а браслет принадлежал лорду Октезиану.

– Злодей! – накинулся Рипичип на дракона. – Это ты сожрал нарнийского лорда?

Но дракон что есть силы тряс головой, явно не соглашаясь с обвинением.

– А может, – предположила Люси, – это и есть лорд Октезиан, обращённый в дракона – с помощью волшебства, конечно.

– Необязательно, – возразил Эдмунд. – Всем известно, что драконы повсюду собирают золото. Но я думаю, было бы правильно предположить, что Октезиан добрался не дальше этого острова.

– Ты лорд Октезиан? – с надеждой обратилась Люси к дракону, а когда он печально покачал головой, спросила: – Может, ты заколдован? То есть, я хочу сказать, ты человек?

Дракон неистово закивал, и кто-то вдруг спросил (потом все спорили кто: Люси или Эдмунд):

– А ты, случайно, не Юстас?

И Юстас, кивнув своей ужасной драконьей головой, так стукнул хвостом по воде, что все отскочили (кое-кто из матросов с такими восклицаниями, которые здесь приводить как-то неловко), чтобы не ошпариться огромными кипящими слезами, что катились из его глаз.

Люси изо всех сил старалась утешить его и даже поцеловала в покрытую чешуей морду, и каждый сказал «не повезло», и некоторые уверили, что готовы поддержать, а другие сказали, что уверены: Юстаса можно расколдовать – через день-два он станет прежним. И, разумеется, всем не терпелось услышать его историю, но говорить он, к сожалению, не мог. Он не раз пытался написать о своих приключениях на песке, но и это никак не удавалось. Прежде всего, Юстас не имел представления (он же не читал нужных книг) о том, как рассказать историю, а другая причина заключалась в том, что мышцы и нервы драконьих лап не были приспособлены для письма. В результате он никогда не добирался до конца, прежде чем начинался прилив и смывал всё написанное, а часть слов он затаптывал сам или случайно стирал взмахом хвоста. И увидеть было можно только что-то наподобие (точки поставлены вместо тех слов, которые он смазал):

«Я вшёл в пеще… ракон аркон то есть дркона птому что он умер и шёл сильн ождь… проснулся и… рука болела…»

Тем не менее никто не сомневался, что характер Юстаса, ставшего драконом, заметно улучшился. Теперь он всем готов был помочь. Облетев остров, он обнаружил, что в горах водятся дикие козы и кабаны, и стал притаскивать туши животных для путешественников и чтобы пополнить припасы на корабле. К тому же убивал он их очень гуманно: одним ударом хвоста, – так что они ничего не успевали почувствовать. Разумеется, он и сам съедал несколько штук, но всегда в одиночестве: ведь теперь он дракон, а драконы предпочитают сырое мясо, – и допустить, чтобы кто-нибудь видел его неопрятную трапезу, не мог. Однажды он даже торжественно притащил в лагерь высокую сосну, которую вырвал с корнем в отдалённой долине, чтобы матросы изготовили новую мачту. А вечерами, когда становилось прохладно, как всегда бывает после сильных дождей, он брал на себя роль тёплого одеяла для всех, потому что путешественники приходили погреться о его горячие бока и обсохнуть, а один его огненный выдох мог разжечь любой костёр. Иногда он сажал нескольких человек к себе на спину и летал с ними по острову, давая возможность полюбоваться зелёными склонами, высокими скалами, узкими, похожими на рвы, долинами и далеко в море, на востоке, пятном тёмно-синего цвета на голубом горизонте, которое могло означать землю.

Удовольствие (совсем новое для него) нравиться людям и, даже в большей степени, ощущение, что и ему нравятся люди, удерживало Юстаса от отчаяния, потому что быть драконом оказалось печально. Он вздрагивал, случайно увидев своё отражение, когда пролетал над горным озером; терпеть не мог огромные крылья на спине, похожие на те, что у летучей мыши, и свои ужасные кривые когти; боялся оставаться один, но при этом стыдился окружающих. По вечерам, если его не использовали как грелку, он потихоньку уходил из лагеря и сворачивался, словно змея, между лесом и водой. В таких случаях, что удивительно, утешать его чаще других приходил Рипичип. Благородная мышь покидала весёлую компанию, сидевшую вокруг лагерного костра, и садилась около головы дракона, с наветренной стороны, чтобы не ощущать дыма из его ноздрей. В случившемся с Юстасом Рипичип видел поразительную иллюстрацию того, как может повернуться колесо Фортуны, и говорил, что если бы принимал его в своём доме в Нарнии (вообще-то это был не дом, а нора, куда не влезла бы даже голова дракона, не говоря уже о теле), то привёл бы более сотни примеров, когда процветающие императоры, короли, герцоги, рыцари, поэты, любовники, астрономы, философы и волшебники попадали в самые неблагоприятные обстоятельства, но затем оправлялись и жили счастливо. Это, возможно, звучало не очень утешительно, но Юстас всегда помнил, что слова Рипичипа шли от самого сердца.