Хроники Рыжей (Трилогия)

Сам, хихикая довольно,

Убежит в ночную тьму,

Я же буду добровольно

Изводить себя саму

Ведь сдалась почти без драки,

Зря поверила ему,

А любви, послушав враки,

Объявила я войну

В этой битве правил нету,

Чувства здесь спекают в шлак,

Бьет под дых, бродя по свету,

Ревность – злобный вурдалак

Лишь взмахнет костлявой дланью,

В миг пустеет целый край,

Каждый день спешит за данью,

Жнет обильный урожай

Кто сомненьям смутным дверцу

Приоткрыл хоть на кулак,

К тем тайком вползает в сердце

Ревность – злобный вурдалак

И покуда в селезенке

Не иссякнет Ваша кровь,

Будет он, прикрыв глазенки,

Выгрызать из Вас любовь

Красивые женщины редко рождаются умными. Лилуилла была прекрасна. Он могла часами любоваться своими золотистыми, спускающимися до самой земли волосами, лилейно–белыми, маленькими ручками, бездонными серебристо–серыми очами и крохотным алым ротиком, отраженными в зеркале с алмазной оправой. Оправу венчал родовой герб – нераскрывшийся бутон синей розы, зажатой в лапке у соловья. И не важно, что прелестная княжна принадлежала всего лишь к второстепенной, побочной королевской ветви, к благородному клану ил–Рианон, зато в образе самовлюбленной кокетки безупречно воплотились оба родовых символа: и королева всех цветов – роза, и сладкозвучный соловей – подаривший Лилуилле свой чарующий голос. Самые завидные женихи склонялись к ногам высокомерной красавицы, униженно вымаливая хоть каплю ее внимания. Но княжна отлично знала свою истинную цену! Меньше чем на принца она не согласна! И заветная мечта Лилуиллы сбылась – оба высокородных отпрыска правящего дома попали в умело расставленные сети. Сам Аберон Холодный, наводивший ужас одним своим именем, попросил княжну стать его женой. Но альбинос оказался столь безобразен…

Лилуилла зябко повела плечами, плотнее кутаясь в меховую пелерину, встала с кресла и подошла к окну. Так и есть, нерадивая служанка – тупая деревенская девка, не до конца прикрыла тяжелую деревянную раму с цветными стеклами, оставив щель, через которую в комнату княжны и проникал морозный, наружный воздух. Девушка протянула пальчики и сердито повернула ручку оконной створки. Сразу же стало значительно теплее. Лилуилла старательно хмурила узкий лобик, на котором и от столь значительного умственного усилия все равно не появилось ни одной, даже самой крохотной морщинки, и вымученно занималась непривычным и тяжелым делом – она размышляла. За окном вольготно раскинулась безжизненная, заснеженная равнина, простиравшаяся во все стороны, и казалось, не имевшая ни конца, ни края. Он такого невероятного количества снега, девушке снова сделалось холодно, на этот раз – на сердце.

– Какая страшная страна! – вслух посетовала княжна, торопливо отступая вглубь комнаты, поближе к источающему теплу камину. – Здесь нет ничего кроме льда, да ночного унылого воя белых волков. Пресветлые боги, неужели меня хотят выдать замуж за короля волков? – красавица нервно рассмеялась. – Может, я зря отказала Аберону?

Память услужливо перенесла Лилуиллу на несколько недель назад, оживив пред глазами картину недалекого прошлого. Она действительно отказала Холодному, небрежно отослав прочь знатных сватов, прибывших с богатыми брачными подарками. Принц–альбинос внушал ей ужас и отвращение уже одним видом своей бесцветной кожи, взором кровавых, немигающих глаз и длинными, тощими пальцами, сильно смахивающими на омерзительных могильных червей. То ли дело его младший брат – Лионель. Этот принц, к огромному сожалению княжны не являющийся наследником трона Поющего острова, вполне соответствовал ее утонченному вкусу в отношении мужчин. Лионель отличался редкостной красотой, галантными манерами и умел непринужденно болтать на любую тему, что, по меркам Лилуиллы – являлось высшим шиком светского аристократического воспитания. И глупышка уже почти ответила согласием… Но тут случилось непредвиденное – их добрый король Шеарран скоропостижно скончался, Аберон по праву наследника воздел на свою безобразную голову монарший венец, увенчанный геральдическими сапфировыми розами, а младший принц внезапно исчез… Немало горьких слез пролила прелестная покинутая невеста, с раскаянием сожалея о своей незавидной девичьей доле. А ведь она могла бы уже восседать на королевском троне, рядом с мужем–выродком… «Нет!» – Лилуилла испуганно вскрикнула. Никогда не смогла бы она добровольно возлечь на свадебное ложе ненавистного урода! Но король почему–то совсем не докучал ей насильственными ухаживаниями. Он прибыл в замок клана ил–Рианон поздним вечером, одним недовольным взмахом руки отмел слабые возражения старого князя и приказал Лилуилле спешно собираться. «Куда?» – всполошилась девушка. Король, странно улыбаясь, вежливо разъяснил, что княжна удостоена величайшей чести – она отбудет в чуждые эльфам земли, где вскоре станет супругой всесильного владыки, могущество которого почти не уступает власти Пресветлых богов. Лилуилла растерялась, горделиво возрадовалась, зачванилась и, в итоге, позволила увезти себя из отчего дома. Само путешествие она помнила смутно. Невесту все время везли в закрытой карете, да к тому же – на нее внезапно навалился длительный, непреодолимый сон. Разум вернулся лишь в пределах огромного мрачного города. «Геферт!» – донеслось до Лилуиллы. Это название оказалось ей не знакомо. И вот уже несколько дней она безвыходно жила в покоях огромного, холодного замка. Почти одна, окруженная скромным количеством нелюдимых, безмолвных, плохо вымуштрованных слуг. А неведомый, обещанный королем Абероном жених, все не показывался…

Лилуилла опустилась в высокое кресло, взяла в руки надоевшую вышивку и запела. Глубокий, богатый интонациями, переливчатый голос девушки трепетно выводил слова грустной баллады о безответной любви, авторство которой приписывали самой Сумасшедшей принцессе:

Влюбился в розу соловей…

И вот хорей и ямбы

Среди березовых ветвей,

Слагает в дифирамбы

Лишь только солнце к вечерку

Не так паляще жарит,

Он розе новую строку

Вновь вдохновенно дарит

И песня громкая звучит

Над восхищенным лесом,

Но роза вежливо молчит

С безликим интересом

Она бела и холодна,

А он звенящим тоном

Готов любовь излить до дна

Над трепетным бутоном

В полете крылья распластал,

Он вдруг не удержался —

К шипам убийственным припал,

И грудью к ним прижался

Душа истерзанно кричит

Любовными словами,

Но сердце больше не стучит —

Пронзенное шипами

Алеет розовый бутон,

Налитый свежей кровью,

А соловей под смертный стон

Прощается с любовью

И умер маленький певец…

А в тот же миг случилось,

Что эта роза, наконец,

Проснулась и раскрылась

Но не увидит соловей

Как напитавшись кровью,

Сияет роза средь ветвей —

Живет его любовью…

Княжна много слышала о легендарной принцессе, доводящейся ей дальней родственницей. Но каждая новая история неизменно повергала Лилуиллу во все большее и большее недоумение. Женщина – забыв о своем истинном предназначении околдовывать мужчин, носится с мечом и кинжалами, а вместо пышного платья одевается в вульгарные мужские штаны и потертую шляпу. Женщина ли это вообще? Отказывается от власти и почестей, отвергает богатого и именитого жениха – подобное у княжны просто не укладывалось в голове. Да негодная рыжая принцесса позорит не только себя, но и весь женский род! Нет, Лилуилла не такая! Она, в отличие от Сумасшедшей принцессы, станет терпеливо ждать неведомого нареченного, петь и искусно вышивать шелковые платки, предназначенные тому, о ком она так жадно грезит в ночной темноте своей уютной девичьей спаленки – о прекрасном принце, который, конечно же, должен непременно оказаться высоким, смуглым и черноволосым. И он, несомненно, придет уже скоро, совсем скоро…

Первые лучи восходящего солнца застали меня во дворе, тщательно разглядывающую лезвие бесценного Нурилона. Я опасалась, вдруг ледяные клинки Тварей стужи причинили какой–нибудь вред волшебному мечу? К счастью, мои опасения не подтвердились. Нурилон как и всегда, спокойно сиял мерцающим, синим цветом, тихонько напевая привычную, лишь одной мне слышную песенку. Я ласково погладила черную рукоять и прижалась губами к обнаженному мечу, даря верному другу нежный поцелуй. Нурилон даже мурлыкнул от удовольствия и ответного, теплого чувства:

– Ужас какой, – на крыльце стояла Гельда, – в вашей странной компании похоже, одни извращенцы собрались. Ты с мечом целуешься, эльф с орком, а дракон за всеми подглядывает…

– Эх, – дверь снова шумно распахнулась, сбив с ног некромантку, шумно приземлившуюся прямо в центр стайки весело похрюкивающих поросят. Через порог перешагнул взлохмаченный, потирающий глаза и широко позевывающий Ланс. – Хлопотное это оказывается дело, доложу я вам, друзья, осуществлять наши непрерывные походы и подвиги! Вот я лично – каждый день просыпаюсь с петухами и от того, чувствую себя постоянно невыспавшимся!

– А ты с женщинами, для разнообразия, просыпаться попробуй! – ехидно предложила Гельда, грубо отпихивая от себя упоенно облизывающего ее поросенка. – Глядишь, и здоровье у тебя наладится…

– Ой, – дракон широко распахнул выпуклые глаза, видимо, осененный гениальной мыслью, – так что же, получатся, Огвур у нас этот – пету…

В дверях послышалось сердитое сопенье разъяренного орка, и скрежещущий звук неторопливо извлекаемой из заплечного футляра секиры.

– А я что, я ничего! – Эткин быстро отступил назад и по–собачьи уселся на задние лапы, передними – предусмотрительно прикрывая голову. – Это все она!

– Ну, чего с нее взять, если эту ведьму даже свиньи сразу за родню признали! – указал пальцем красный от гнева тысячник, недвусмысленно намекая на теплый прием, оказанный Гельде стайкой любвеобильных хрюшек.

Ведьма взбешенно и весьма немузыкально взвыла, поросята немедленно поддержали ее радостным, дружным визгом, Ланс скривил губы и демонстративно заткнул уши. Из окон торчали головы многочисленных посетителей трактира, привлеченных бесплатным концертом. Я усмехнулась: