Хроники Рыжей (Трилогия)

Ощущение было таким, словно грудью, прикрытой кольчугой Эткина, я налетела на гранитную скалу. Ослепленная и оглушенная немыслимой вспышкой боли, я успела понять одно: чешуя выдержала и не порвалась, спася меня от неминуемой гибели и не позволив испепелить на месте. Но одетая под нее легкая рубашка сразу же намокла от крови, а чудовищная сила удара сдернула меня с драконьей спины, будто пушинку, и вихрем закружила в хороводе звезд, равнодушно взирающих на разворачивающееся в небе противостояние жизни и смерти. Последним усилием меркнущего разума я попыталась приказать сердцу – биться, духу – не сдаваться, а судорожно стиснутым пальцам – не разжиматься и не выпускать волшебные даги.

– Ульрика! – истошно взывал Эткин, но стая горгулий набросилась на него всем скопом, не позволяя подхватить и спасти меня.

– Сдохни! – вдохновенно выла Ринецея.

А я все падала и падала, уже почти не осознавая происходящего…

Мерцающие звезды приблизились, превращаясь в прекрасные золотистые глаза, будто покрывалом ночи, окаймленные пушистыми черными ресницами. Из пустоты возникли упрямо изогнутые вишневые губы, повелительно шептавшие:

– Любимая, не умирай, ведь ты сильнее неизбежности. Твой путь еще не окончен!

Чьи–то сильные руки осторожно поймали мое истерзанное болью тело, отталкивая темноту и страх, замедляя гибельный полет. Родной, такой знакомый и любимый голос пел, сращивая мои переломанные ребра и заживляя сожженные легкие:

Душа опустела, лишь ветер разлуки

Струной одинокой упрямо звенит.

Бесследно утихли сердечные муки,

И тело без ласки почти не болит.

Уже не страдает от горя и скуки,

А только отчаянно хочет забыть

Ушедшие в прошлое нежные руки,

Что тело и душу учили любить.

Что сердце омыли слезами капели,

В ночи – согревали, от бед берегли,

Умели играть на капризной свирели,

Но рядом остаться, увы, не смогли.

А память клубится обрывком тумана,

Как строчки давно позабытых стихов,

И разум тревожит фантомом обмана,

Осколком тобой искупленных грехов.

Мы все осознали – душа опустела,

На ранах комком запекается кровь.

Да только из раны уже отлетела

Убитая нами слепая любовь… [5]

5

Здесь и далее в книге использованы стихи автора.

…И я почувствовала, как с последним словом печальной баллады безопасно опускаюсь на что–то надежное, упругое, мягкое и погружаюсь в глубокий, исцеляющий сон…

Плеск волн настойчиво выводил равномерную, неумолкающую мелодию жизни. Сквозь ускользающие обрывки сна я удивленно прислушивалась к монотонному шуршанию, которое невозможно спутать с чем–то другим. Несомненно, так умеют петь лишь морские волны, разрезаемые килем быстроходного парусника. Но как я оказалась на корабле?

Тоненькая струйка пресной воды, сладкой и умеренно холодной, неожиданно полилась мне на губы. Я открыла рот, жадно глотнула – поняла, как сильна мучающая меня жажда – и хрипло попросила:

– Еще!

– Я так и знал, ваше высочество, что вы благополучно выкарабкаетесь из этой передряги! – уверенно заявил приятный мужской голос. – Вы напоминаете мне хорошо просоленный линь [6] – гибкий, проверенный и чрезвычайно крепкий…

Заинтригованная своеобразными аргументами незнакомца, я распахнула глаза и была незамедлительно наказана ослепительным лучом полуденного солнца, резанувшего меня прямо по зрачкам.

– Ой!

6

Л и н ь – корабельный трос толщиной меньше одного дюйма (25 мм).

Я лежала на палубе парусного судна, укрытая куском плотного сукна, а рядом со мной на коленях стоял самый лихой во всей Антее пират, поддразнивающе подсвечивающий мне в глаза до блеска отполированным боком медной кружки.

– Ой–ой! – Я жмурилась и терла припухшие веки.

Мужчина снисходительно рассмеялся, но я уже узнала его вызывающе–красную бандану, полыхающую, будто пожар, и золотую серьгу в ухе. Столь неприкрыто–пижонистой внешностью обладал только один человек на всем белом свете.

– Маллер, – обрадованно вскрикнула я, сжимая темное от загара запястье пирата, – Маллер Справедливый!

– Он самый, причем готовый честью и правдой служить вашему сумасбродному высочеству! – Де Вакс приветственно сорвал свой знаменитый шарлаховый [7] платок, являя моему взору идеально выбритую макушку, и поклонился с галантностью, ничуть не уступающей навыкам какого–нибудь титулованного придворного из свиты короля Мора.

– Рады стараться, ваш–выс–во! – по–простецки гаркнули пять–шесть матросов из числа экипажа, с любопытством кучкующиеся в паре шагов от нас.

7

Ш а р л а х (от нем. scharlach) – краска ярко–красного цвета.

– А чего же ты меня сразу в сумасбродные–то записал? – иронично поинтересовалась я, с помощью пирата поднимаясь.

– Так это… вон оно какое дело получилось… – Из кучки моряков вальяжно выдвинулся колоритный смуглый верзила, облаченный в лимонно–желтые шелковые шаровары. (Кстати, для меня так и осталось загадкой, почему бравые ликерийские пираты всегда питают склонность к кричаще–вульгарным нарядам.) – Нам всяких пассажиров перевозить доводилось: и каторжников, и беглецов, и, прости Аола, рабов… Но ведь всегда чин чином – с берега на берег. А чтобы люди к нам вот так, сами с неба падали, – этакое чудо у нас впервые!

– Как – с неба? – Я оторопело уставилась на Маллера.

Капитан насмешливо ухмыльнулся:

– А вот так, элементарно! – Он приподнял правую руку, державшую опустевшую кружку из–под воды, подставил под нее левую и выразительно выпустил посудину, шлепнувшуюся точно в согнутую чашечкой ладонь. – Бум–с!

Я озадаченно почесала в затылке:

– Клянусь Пресветлыми богами, ничего не понимаю!

Матросы дружно заржали, довольные поистине сногсшибательной пантомимой своего вожака.

– А я вообще–то боцманом на «Марготе» служу, – продолжал бурно жестикулировать обладатель раритетных штанов, наслаждаясь оказываемым ему вниманием. – Мамукой меня кличут. Так вот, прошлой ночью накатила вдруг на нас страшная гроза. Ветер так и завывал, будто свора голодных демонов, пытаясь сорвать такелаж. И тогда наш капитан дал приказ срочно свернуть марсель [8] на грот–мачте [9] да спустить его вниз. Но только мы ослабили парус, собираясь увязать плотное полотнище, как вдруг в небе над нашими головами появилось летящее вниз тело, свалившееся прямиком в образованный марселем мягкий гамак. Мы едва успели вас подхватить…

8

М а р с е л ь – второй снизу парус трапециевидной формы.

9

Г р о т–м а ч т а – вторая от носа корабля мачта.