Хроники Рыжей (Трилогия)

«Она не активирована! – вдруг всплыло в моем мозгу предупреждение Оружейницы. – Тебе предстоит принести великую жертву – забрать жизнь одного, дабы воскресить многих…»

– Чьей жизнью мне придется пожертвовать? – потерянно шептала я, обводя потухшим взглядом моих поникших друзей. – Кому предначертано стать этим героем?

И тут до меня дошло…

– Нет, – надрывно закричала я, с отвращением отшвыривая страшное оружие, срубленным деревом валясь на песок и бессильно колотя по нему стиснутыми кулаками. – Нет, что угодно, но только не он…

– Ульрика, – спокойно произнес Эткин, легко поднимая меня одной лапой и растроганно прижимая к своей необъятной груди, в глубине которой ровно стучало благородное, любящее сердце, – не плачь, родная моя. Ничего уже не изменишь, все предрешено судьбой. Существует лишь одна–единственная сила в этом мире, способная пробудить ото сна всех моих братьев и сестер. Вспомни свою чудесную балладу о мудрейшем из нас, ставшую пророческой. Потому что эта нужная нам сила – кровь последнего выжившего дракона… Моя кровь!

Жить хотят все – старые и молодые, глупые и умные, богатые и бедные, счастливые и несчастные. Подчас случается так, что мы терпим совершенно не поддающуюся описанию боль, переносим немыслимые унижения, пускаемся на подлость и предательство ради самой желанной цели, называемой выживанием. Мы готовы платить за жизнь любую цену. Жизнь покупают и продают, дарят и одалживают взаймы, забирают и отдают. Жизнь частенько измеряется, а иногда – не измеряется деньгами и властью, благами и удовольствиями. Жизнь – это все и ничего, слишком мало и неизмеримо много. Ее называют даром богов и наказанием судьбы, долей и испытанием, тяжкой участью и улыбкой фортуны. За жизнь цепляются все и каждый, и наверняка лишь очень немногие из нас способны отказаться от жизни добровольно, безвозмездно передав ее другому. А ведь именно таких бескорыстных смельчаков мы и называем героями.

Эткин осторожно поставил меня на ноги, поднял и подал мне несправедливо обиженную, ни в чем не повинную дагу – и теперь смотрел на меня сожалеющим взглядом, терпеливо склонив набок свою тяжелую голову.

– Эткин! – взмолилась я, вкладывая в его благозвучное имя всю страшную боль, отныне навечно поселившуюся в моем сердце. – Эткин!

Дракон немедленно загримасничал, мастерски изображая на своей морде величайшее сожаление, впрочем изрядно разбавленное его неизменной дурашливостью до такой уместной степени, будто он доподлинно знал: умирать нужно весело.

– Мелеана, не драматизируй, – четко выговорил он. – Оно того не стоит!

– Не стоит? – Мне казалось, что он несет несусветную чушь. – А чего оно стоит?

– Это не имеет стандартных единиц измерения, – спокойно пояснил гигант, – во всяком случае, вещественных. Если тебе станет от этого легче, то ты можешь придумать их сама. Например, «одна драконо–смерть» за спасение целого народа, или – «один удар клинка» за выживание моей любимой.

Он посмотрел на Ларру так, что мне немедленно стало во сто раз горше. Ибо я никогда еще не видывала такой самоотверженной и безбрежной любви, способной уместиться в одном коротком, мимолетном взгляде. Ну разве только у Астора – там, на залитой кровью арене Геферта…

– Поверь мне, моя милая девочка, – тихонько продолжил Эткин, прикрывая веками свои возбужденно блестящие глаза, – ради достижения подобной цели я готов умереть не один, а целую сотню раз. Не сожалей ни о чем и не печалься попусту, ибо все предопределено заранее. Ведь ради этого я и родился, встретил тебя и прошел длинный жизненный путь. И спасибо демиургам, позволившим мне умереть столь доблестной смертью, а не сдохнуть от старости в своей пещере, закопавшись в груду золота, которую, кстати, я завещаю тебе. Полагаю, – он добродушно усмехнулся, – ты пораскинешь мозгами на досуге да и придумаешь, куда ее следует употребить с наибольшей пользой для всех…

– Отолью твою статую в натуральную величину! – хрипло буркнула я, утирая слезы и пытаясь выдавить приневоленную улыбку.

– Это мне–то, склочному и вредному? – обалдело выдохнул дракон струю дыма. – Статую? Круто!

– Ну я и сама далеко не подарочный вариант! – утешила я друга. – А вообще–то еще подумаю…

Эткин улыбался во всю пасть.

– Ульрика, – мягко напомнил он, – не затягивай прощания, не мучай ни себя, ни меня. Проделай нужную процедуру быстро и дай отдых моей истерзанной душе…

Я вздохнула, совершенно не представляя, что конкретно мне следует сделать.

– Прислушайся к себе, – еле слышно подсказала Ларра. – И интуиция тебя не обманет…

Я постояла еще мгновение, нерешительно покачивая в ладони тяжелую дагу, а потом внезапно решилась и, коротко размахнувшись, нанесла один быстрый удар, направленный прямо в сердце моего мудрого наставника. Драконью чешую всегда называют непробиваемой, от соприкосновения с нею гнутся мечи и ломаются наконечники копий, но сейчас она поддалась необычайно легко, приняв в себя лезвие Алаторы полностью, до самой рукояти… Все наблюдающие за этим ужасным зрелищем потрясенно вскрикнули…

Но, наперекор моим ожиданиям, на краях раны не появилось ни капли крови. А силуэт мускулистого драконьего тела вдруг начал бледнеть и истончаться, медленно превращаясь в россыпь серебряной пыли, многочисленными тонкими струйками поднимающейся вверх.

– Магия, – ликующе закричала Ларра, смеясь и плача одновременно, – в наш мир вернулась магия…

Я опустилась на колени, не отрывая взгляда от грустно улыбающегося Эткина.

– Прощай, Ульрика! – благодарно шепнул он. – Спасибо тебе за все! Прощай, любимая Ларра! Прощайте друзья!

– Прощай, последний дракон! – хором ответили мы. – Храни тебя Логрус!

– Но ведь ты вернешься, не правда ли? – с неистребимым оптимизмом предположила я, замечая, что контуры его фигуры становятся все прозрачнее, а рукоять даги темнеет, наливаясь пронзительно–багровым светом. – Обещай мне, Эткин!

– Верь! – Его ответ напоминал бесплотное эхо, переплетенное с шумом водопада и криком улетающих на юг птиц. – И если ты захочешь этого очень сильно, то…

Алатора со звоном упала на опустевшую каменную площадку, раскалившаяся настолько, что от ее прикосновения песок плавился, превращаясь в стекло. Эткин исчез, навечно оставшись в моем сердце и в моей памяти, поселившись рядом с воспоминаниями о других, не менее дорогих для меня созданиях, также ушедших во тьму, но наперекор всему – обретших бессмертие в песне и в любви.

Глотая злые слезы, я рывком вскочила и подхватила горячую дагу, чувствуя, как требовательно стучит и бурлит в ней напор живительной крови, вырываясь на свободу, а потом яростно врубилась в огромную глыбу известняка, скрывающую уснувших драконов…