Хроники сексуальных неврозов
Шрифт:
– Умничка моя! Хорошая моя! Как я счастлива, мама, за тебя! Ксю, она беременна! Она беременна маленьким ребеночком! Крохотным крохотулечкой… Мама, мамочка, ну какая ты умница!
Девушки садятся в авто и дают по газам.
Лия кричит в трубу:
– Давай на обгон поиграем! Такая радость! Все, Ксю, немедленно в церковь на Ленинский!
– К отцу Александру – на Ленинский! Давай «восьмеркой», Ли! Такая радость!
Девушки играют «восьмеркой», потом выскакивают из авто и взявшись за руки бегут по дороге. Они бегут просто в никуда, тупо-счастливо
Вдалеке показывается какой-то мужчина.
Ксюша разочарована:
– Блять, нарисовался…
– Эй! – кричат девчонки. – Пошел ты знаешь куда? Знаешь?
И они дружно показывают ему фигульки-кривульки:
– На, на! На, козлик, на!
Садятся в машины и дают по газам.
48. Беспонтовая бабон и краденый презик
…Блаженно и тихо вокруг в четвертом часу утра; тепло и туманно… Из дома в Безбожном переулке выползают, пошатываясь, Поликарпов, Шеин и Зайцев. На запястье Зайцева – веревка с привязанной Марьей Николаевной.
– Так значит, беременна наша Тополь? – говорит Поликарпов.
– Значит, да… – отвечает Шеин.
– Значит, к Богу пошла… У женщин всегда есть этот путь, а у нас?
– А чего? – спрашивает Шеин. – Не шагнуть ли и нам в вечность?
– Очень хочется увидеть Бога-то… – добавляет Поликарпов и вдруг вскрикивает, словно видит уходящую Юлию Петровну. – А мы туда идем! Тополь, подождите, милая! И нас возьмите!
За ними, чуть поодаль, ковыляет Мармышкин. Он без ботинок.
За всей этой группой лениво тащится молодой сержантик (как бы наблюдая за порядком). Он заметно обижен и недоволен.
Поликарпов оглядывается:
– Алексей Иванович, так Вы не знаете, что такое вечность? А ведь мы туда идем.
Сержантик сухо отвечает:
– К Богу, значит? Может до утра подождете?
– Нет. Прямо сейчас.
Зайцев печален:
– Вот там, где Вы стоите сейчас, дорогой Алексей Иваныч, я однажды заснеженным вечером встретил Булата Шалвовича… Была вьюга…
– Фак! Фак! – читкует Марья Николаевна.
– Ах, если бы, Марья Николаевна… – отвечает Зайцев. – Если бы…
Мармышкин канючит:
– А меня вы не возьмете, господа? Я ведь тоже психиатр…
Он трясет какой-то книжицей:
– Вот читайте… Врач-психиатр высшей категории… Вот значок «Ударник коммунистического труда»…
Он прикрепляет значок к груди.
Зайцев всхлипывает:
– Так она беременная, Шеин? И что я сегодня такой сентиментальный?
– Беременная… А я хочу к жене… К женушке я хочу… – Шеин пьянее некуда. – Она обещала меня отвезти к жене… Теперь уже вряд ли.
– Вы что – сами не дойдете?
– А меня вы возьмете, господа?
– Так мы в рай идем, милый… В рай…
Мармышкин доказывает:
– И я туда же!
Поликарпов щурится:
– Видите, как дорога звездами усыпана? И мы ступаем как боги, видите?
Мармышкин, крича, доказывает:
– Вижу! И я туда же!
Сержантик успокаивает:
– Господа, потише, все туда успеем… Вы бы
вернулись, гражданин Мармышкин, ботинки бы надели…Мармышкин отвечает громогласно и с понятным сарказмом:
– Ах, бросьте. Это уже земное, молодой человек. Там не спрашивают ботинок…
– Уйди, мерзотный старик! – недоволен Зайцев. – Это что – мой завтрашний день? Ты – мое будущее?
Марья Николаевна тоже замахивается на Мармышкина:
– Фак! Фак!
– А там гинекологи нужны? – спрашивает Шеин и распахивает руки. – Где ты, рай? Где ты Бог?
– Нафиг гинекологов, нафиг… – машет руками Поликарпов. – Там есть, конечно, женщины…
– А гинеколог – это вечный поводырь женщины! Вечный!
– Но у них нет самого главного… Пирожков там нету! Это же рай! Если не хотите терять свой гинекологический стаж – Вам в ад. Там этого навалом!
– А психиатры? – кричит Зайцев. – Я могу молоточком – по коленке… Тук-тук…
Он поет:
– Я в синий троллейбус сажусь на ходу, В последний, В случайный…
Он плачет от избытка нахлынувших чувств:
– Где он тот синий троллейбус, Сергей Иванович, не знаете? Где он остался? В той жизни, которая пролетела?
Поликарпов достает незаменимый коньяк из кармана:
– Ну что, выпьем за Тополь?
– Выпьем! – бодрится Шеин. – Выпьем же!
Мармышкин произносит страшным голосом (таким страшным, что сам от себя похолодел):
– В ад! В ад Вы идите, господа!
Сержантик строг:
– Спокойнее, гражданин, без шума! Сейчас разберемся кто куда!
Зайцев вытирает кулаками слезы.
– Тополь! Где ты? Булат Шалвович, где мы? Ау! Где мы!
– Валерий Романович, пожалуйста, без шума… Сейчас разберемся…
– Где синий троллейбус… Где Тополь… На Плющихе… Где юность моя, Булат Шалвович…
Он садится на газон, он не хочет идти дальше.
Зато Мармышкин тащится вперед, страшно и громогласно вскрикивая:
– В ад! В ад Вы идите, господарики! Вы слышите меня? В ад!
– Сергей Иванович, да налейте Вы ему… – говорит сержантик.
– Да, именно! Иначе – в ад! В ад, я сказал!
Ничего не ответив, Шеин и Поликарпов тихо удаляются вниз по Безбожному переулку. За ними, негромко дребезжа, тащится голос Зайцева:
– Я в синий троллейбус Сажусь на ходу, В последний, В случайный…
Но вот Зайцев стих, просто бормочет себе под нос:
– Ну и где он, синий троллейбус… Где юность моя… Где дворники… Стихи… Листья… Техник-смотритель… Булат Шалвович, где Вы? Где?
Шеин кричит на весь переулок:
– Мы уже на подходе! Боже, мы на подходе! Ты видишь нас, Боже?
К Зайцеву подходит Марья Николаевна, достает из кармана несколько новеньких упаковок презервативов и по одному протягивает.
– На… На еще… На-ка вот еще… И чего реветь вздумал…
– Булат Шалвович, дорогой… Ну что ж мы тут… Где мы? Булат Шалвович, где…
Из дому выскакивает Ромик, по переулку летят его вопли:
– Где презики, бабон? Зачем ты сперла презики? Беспонтовая! Все испортила!