Хроники Тамула

— И тогда вы вытесните нас! — бросила Сефрения. — Так же, как тролли когда-то вытеснили древних людей, а люди сейчас вытесняют троллей, так вы, презренные дэльфы, станете нашими повелителями, оттеснив наших истинных богов, и загоните нас в бесплодные пустоши, а сами будете наслаждаться земными плодами. Именно так веками обращались с нами, стириками, эленийцы, и мы хорошо знаем, что это такое. Вам не так легко будет покорить нас, Кедон, и мы не станем поклоняться вам и пресмыкаться у ваших ног, точно побитые собаки.

— Как же можем мы вытеснить вас и захватить ваши земли, о Сефрения из Илары? Прикованы мы к озеру и не можем надолго покидать его воды. Да и покорность ваша была бы нам ни к чему, ибо нас уже не будет здесь. Мы уйдем к свету и сами станем светом. Моя Ксанетия, что некогда станет анарой, могла бы уже теперь слиться со светом, однако те из нас, что еще не достигли подобного совершенства, удерживают ее здесь. Когда мы умрем, ничто более не принудит ее оставаться здесь, и она поведет дэльфов к звездам, дабы обитать там вместе с Эдемусом, что задолго до нас ушел туда приготовить нам обиталище.

— Где вы станете богами, — презрительно фыркнула Сефрения.

— Слово сие бессмысленно, Сефрения из Илары, — тихо сказала Ксанетия. — Все мы, боги либо люди, стремимся к единой цели. Эдемус ушел прежде нас, а мы уйдем прежде тебя. С любовью будем ждать мы твоего прихода и простим тебе все зло, что ты причинила нам.

— Простите меня? — вспыхнула Сефрения. Сама того не замечая, она перешла на архаическое наречие стириков. — С презрением отвергаю я ваше снисходительное прощение! Никогда я не прощу вас, ниже вашего прощения не приму!

— Однако же примешь, Сефрения, — возразила сияющая женщина. — Ныне уже сердце, что бьется в твоей груди, полно сомнением. Два чувства терзают тебя, нежная Сефрения. О, я хорошо знаю тебя, и ведомо мне, что ненависть твоя, точно зимняя стужа, крадется впотьмах, таясь в затемненных уголках твоей души. Истинно говорю тебе, что стужа сия растает в солнечном тепле любящего твоего нрава — как оттаивает ныне, причиняя мне немалую боль, ненависть, что обитает в моей душе. Однако не обманись, о Сефрения из Илары, ибо я ненавижу стириков так же сильно, как ты ненавидишь дэльфов. Тысячелетия вражды не так-то легко преодолеть. Я ненавижу коварных стириков, однако не в силах ненавидеть тебя. Мне ведомо сердце твое, дорогая сестра, ибо оно так сходно с моим. Настанет час, когда мы обе отречемся от ребяческой этой ненависти и между нами воцарятся мир и согласие.

— Никогда!

— »Никогда», дорогая сестра, — это очень и очень долго.

— По-моему, мы отвлеклись, — вмешался Спархок. — Насколько я понимаю, долина не будет запечатана вечно?

— В сем нет нужды, Анакха, — ответил анари. — В час, когда мы уйдем, снимет Эдемус проклятие с озера, и станут его воды обычными. Тогда люди смогут приходить в эту долину без боязни.

— Я должен сказать тебе, что уж если Беллиом запечатает вашу долину, он сделает это наверняка. Могу дать тебе слово, что ни один дэльф не сможет ее покинуть. Если вы собираетесь превратиться в лунные лучи или солнечный свет, это, конечно, не будет вам помехой, но, если втайне вы задумали что-то еще, — можете сразу отказаться от этого намерения. И, если этот ваш Эдемус вынашивает какие-то планы отмщения стирикам, передайте ему, что лучше бы ему этого не делать. Для Беллиома любой бог — на один зуб, в чем на собственной шкуре убедился Азеш. Ты все еще хочешь, чтобы я запечатал вашу долину?

— Да, — без колебаний ответил Кедон.

— Что скажешь, Сефрения? — спросил Спархок. — Устроит тебя такое ручательство?

— Они все равно попытаются обмануть тебя, Спархок. Это коварный народец.

— Сефрения, ты знаешь Беллиом — наверное, даже лучше, чем знаю его я. Неужели ты всерьез думаешь, что кто-то, будь то человек или бог, в силах обмануть его? Если я велю ему запереть дэльфов в долине и никого другого не допускать в нее, никто не сможет обойти этот запрет — ни ты, ни Афраэль, ни Эдемус, ни даже Бог эленийцев. Даже если все боги этого мира и других миров соберутся вместе, им не одолеть волю Беллиома. Если я запечатаю эту долину, так и будет. Даже птицы и черви не смогут покинуть ее. Это тебя удовлетворит?

Она отвернулась.

— Мне нужен ответ, матушка, и я не намерен ждать его еще год. Тебя это удовлетворит?

— Ты отвратителен!

— У меня сейчас слишком много забот. Подумай и дай мне знать, что ты решила. — Спархок повернулся к анари. — Ну что ж, теперь я знаю, чего хотите вы. Следующий вопрос — что достанется мне? Что я получу от нашего соглашения?

— Нашу помощь в борьбе с врагами, о Анакха.

— Это слишком расплывчато, Кедон. У меня есть Беллиом. Что именно можете вы сделать для меня, чего я не в состоянии сделать сам?

— Тебе недостает согласия с сим камнем, Анакха. Ты в силах принудить его подчиниться, однако мало он любит тебя и порой нарочито ошибается, исполняя твои мысли, — как было, когда перенес он тебя и Богиню-Дитя в Дэмос, хотя желал ты оказаться в Дэле, что в Южной Арджуне.

— Откуда тебе это известно? — ошеломленно спросил Спархок.

— Твой разум открыт мне, Анакха, как открыты разумы всех людей в мире. Такова одна служба, что мы могли бы сослужить тебе. Разве не стало бы тебе подспорьем знать помышления твоих врагов?

— Это верно, Кедон, но есть и другие способы добывать у людей правду.

— Однако те, кто подвергнут пытке, знают, что их пытали, и знают, что именно они открыли тебе. Наше умение действует более тонко.

— Он прав, Спархок, — подал голос Келтэн. — Скажи, Кедон, о чем я сейчас думаю?

— Тебя, сэр рыцарь, тревожит то, что принужден ты будешь лишить жизни Ксанетию, буде мы окажемся обманщиками. Ты же питаешь к ней искреннюю приязнь.

— Это правда, — признал Келтэн, обращаясь к своим друзьям. — Я думаю, эти люди и впрямь умеют читать мысли.

— Обладаем мы и иными талантами, господа рыцари, — продолжал Кедон, — и охотно поставим их вам на службу в обмен за то, чего мы хотим от вас. — Он с некоторой грустью взглянул на Сефрению. — Боюсь, когда я открою вам природу наших талантов, тебе сия истина причинит боль и еще более ожесточит твое сердце против нас, дорогая сестра.

— Не смей меня так называть! Моя ненависть к тебе и твоим сородичам и так уже тверда, как гранит.

— Сие неправда, Сефрения из Илары, — возразила Ксанетия. — Смятение царит в твоей душе оттого, что, впервые повстречав нас, не нашла ты в нас зла. Всеми силами стараешься ты поддержать вражду, что проистекает скорее из долга перед народом твоим, нежели от личной твоей злобы. Признаюсь, что и сама я также смятена. Меня влечет полюбить тебя, подобно как и тебя влечет любовь, но не ненависть.

— Прекрати! — вспыхнула Сефрения. — Убери свои грязные лапы из моих мыслей!

— Вот упрямица, — пробормотал Улаф.

— Природа младших богов Стирикума такова, что хранят они детей своих даже от их собственной глупости, — вновь заговорил анари. — Оттого-то стирики и принуждены обращаться к богам своим с молитвой и заклинанием всякий раз, когда хотят они преступить начертанный человеку предел. Не так ли, Сефрения из Илары?

Она промолчала.

— В этом суть стирикской магии, Кедон, — ответил за нее Вэнион.