Хронометр (Остров Святой Елены)
Шрифт:
Мама встретила его в коридоре и привела в комнату. Сейчас Курганов показался Толику еще более высоким и худым, чем вчера. Он был в старом, очень длинном демисезонном пальто, из-под которого торчали растоптанные валенки. Меховая шапка тоже была старая, потертая до лысой кожи. Шею обматывал в несколько витков красный порванный шарф.
Покашливая, Арсений Викторович объяснил, что вот такая вчера получилась досада и он очень просит извинить, что не смог расплатиться сразу. А сейчас вот, пожалуйста...
Мама сказала, что не стоило волноваться из-за пустяка. Но все равно она рада, что Арсений
Когда Толик вернулся в комнату, Арсений Викторович сидел у стола и трепал по ушам Султана. Мама весело звякала чашками и блюдцами.
Курганов неловко повозился на стуле, поводил голубыми своими глазками по елке — от пола до макушки — и сказал стеснительно:
— Да, елка у вас... Хоть во дворец такую...
— Толик постарался. Как он бедный ее только дотащил...
— Очень просто дотащил, — бодро сказал Толик.
Курганов на секунду прикрыл глаза, улыбнулся уголком рта.
— Запах. Детство вспоминается. Всегда, если елкой пахнет, детство вспоминается.
— Это, наверно, хорошо... — заметила мама.
— Это хорошо, — серьезно отозвался Курганов. — Без этого нельзя. — Он опять нагнулся и стал гладить Султана.
— А у вас будет елка? — спросил Толик. Мама взглянула на него укоризненно. Однако Курганов не удивился вопросу.
— Где уж мне с елкой возиться. У меня и украшений нет... Правда, две веточки поставил в графин, для запаха. Чтобы повеселее было, когда Новый год наступит... Да еще камин, пожалуй, затоплю для настроения. Толик вчера видел, какой у меня камин. Памятник эпохи...
— Как в сказке, — сказал Толик.
— Вы что же, в одиночестве Новый год встречаете? — с вежливым сочувствием спросила мама.
— А мне не привыкать... Думал было съездить к дочери в Ленинград, да отпуск не дают. Она ко мне тоже не может, обстоятельства всякие...
— Я и не знала, что у вас дочь...
— Да. Взрослая... Жена умерла в эвакуации, а дочь вернулась в Ленинград, замужем теперь.
"А вы почему не в Ленинграде живете?" — чуть не соскочило с языка у Толика, но мама вовремя посмотрела на него. Да он и сам сообразил: мало ли какие бывают причины, нечего соваться. Но уже вырвались слова: "А вы..." И, чтобы как-то закончить фразу, Толик бухнул:
— А вы... приходите к нам Новый год встречать.
Толик тут же испуганно взглянул на маму. Она, кажется, растерялась, но почти сразу сказала:
— А в самом деле... Арсений Викторович, это мысль! Мы с Толиком вдвоем остались, тоже скучать собираемся. Дочь не приехала, застряла в институте... Посидим, свечки зажжем на елке, будет очень уютно...
Курганов помолчал и ответил, не поднимая головы:
— Спасибо вам громадное... Только, знаете, я уж лучше дома. Неподходящий я для праздничных компаний человек, привык все больше сам с собой.
— Ну как же так! — мама, кажется, искренне огорчилась. — В праздник можно посидеть и... как говорится, в кругу.
— Можно, конечно... — Курганов опять повозился на скрипнувшем стуле, осторожно придвинул к себе блюдце с чашкой. — Можно... Да только
кругу от такого гостя, как я, всегда одно уныние. Знаете, Людмила Трофимовна, за всю жизнь не научился поддерживать застольные беседы. Очень бывает неудобно... — Он полушутливо развел большущими ладонями, зацепил на краю стола сахарницу, сконфузился и заболтал в чае ложечкой.— Жаль, — вздохнула мама. — Жаль, что вы не поддаетесь уговорам.
Толик чувствовал себя виноватым за весь этот нескладный разговор. Чтобы загладить перед мамой оплошность, он сказал:
— Я маму уговаривал идти встречать Новый год со знакомыми, а она боится меня оставить. Будто мне три года.
— Да не боюсь я, — серьезно возразила мама. — Просто нехорошо это: собственного сына бросать в праздник...
Курганов задержал у губ чашку, глянул на маму, на Толика. Прихлебнул. Потом торопливо допил чай и заговорил, неловко усмехаясь:
— Вы уж не обижайтесь, Людмила Трофимовна, человек я для застольных бесед в самом деле неприспособленный. А вот с Толиком вчера разговорились. Общая тема нашлась...
— Мы о Крузенштерне... — ввернул Толик.
— Да, это у меня давнее... Я вот подумал... Чтобы никто не скучал в праздник... Вы только не сочтите мое предложение за странность. Если, конечно, Толик согласится... Вы бы пошли в гости, а Толик ко мне. Чтобы вы не волновались, а Толик один не грустил. Мы бы с ним продолжили вчерашнюю беседу...
— Ой... ура, — шепотом сказал Толик.
Удивительно, что мама согласилась. Причем гораздо скорее, чем ожидал Толик. Много времени спустя, когда Толик вспоминал эти дни, он сообразил, что маме очень надо было в ту ночь оказаться там, в гостях. Где Дмитрий Иванович. Что-то складывалось (или, наоборот, не складывалось) у нее в отношениях с этим человеком. Но в то утро Толик подумал об этом лишь мельком и без тревоги. Для беспокойства не было причин: Дмитрий Иванович такой хороший человек...
И Арсений Викторович хороший: как он все придумал!
Конечно, мама сначала сказала, что это неудобно. Чего ради Арсений Викторович должен брать на себя такие заботы.
А он, смущенно кашляя, возразил, что забот никаких. И что он зовет Толика "главным образом из чисто корыстных соображений". Толик такой внимательный слушатель, а ему, Арсению Викторовичу, очень хочется почитать кое-что из своей рукописи. Так что это, наоборот, Людмила Трофимовна и Толик сделают ему одолжение... И пусть Людмила Трофимовна не волнуется, у него прекрасная кровать, Толику на ней будет удобно. А сам Арсений Викторович уляжется на стульях, ему не привыкать.
— Ну уж это ни в коем случае, — сказала мама. — На стульях прекрасно устроится Толик.
Толик и подумать не мог, что подкатят эти слезы...
Сначала все было замечательно.
Комната Курганова оказалась прибрана, в ней пахло елкой. Ветки в графине были не просто ветки, а густые лапы, и на них даже блестели три зеркальных шарика. У камина лежали березовые дрова. Арсений Викторович обрадовался Толику, помог раздеться, удивился и смутился, что мама дала ему с собой большой кулек замороженных пельменей, и пошел ставить для них на плитке воду (когда-то закипит!).