Хрононавигаторы (сборник)
Шрифт:
– Итак, вы утверждаете, переворот сошел отлично? – спросил Эриксен Бреде.
– Превосходно, Ваша Удивительность! Погибло несколько дураков и нахалов, но государство вышло из кризиса крепче, чем было до него. И то, что оно само отыскало вас и сделало центром Тотальной Синхронизации, делает государству честь. Отныне уроженец Бриллиантового тупика…
– Тупик, где я родился, называется Вшивым, – поправил Эриксен.
– Полчаса назад он переименован в Бриллиантовый. А в данный момент в нем уже устанавливают вашу серебряную статую. Итак, я осмелюсь утверждать…
– Я хочу попросить разъяснения, – прервал Эриксен. – Вы, конечно, понимаете, что меня, как новичка в управлении,
Генерал отвечал с военной четкостью:
– Только четыре причины, могут разрушить Тотальную Синхронизацию – удар извне, восстание подданных, бонапартистский переворот и технологический распад системы.
– Мне кажется, этих разрушительных причин многовато, чтоб быть спокойным…
– Удар извне, – сказал Бреде. – Его может нанести либо Земля, либо Олигархия Демократов. Земля кичится, что общество их живет лишь для счастья своих сограждан и что во внутренние дела других планет они не вмешиваются. Агрессивной войны Земля не начнет. Что до Северных Олигархов, то военный их потенциал ниже нашего. Думаю, о восстании подданных в нашем обществе тоже говорить не приходится. Что же касается… гм… вашего особого случая, то ожидать повторения… Нужно, так сказать, обладать вашей гениальностью, и даже высшей, чем ваша, ибо вы уже… А это, понимаете…
– Справедливо. И последняя причина – технологическая.
– Она наименее вероятна. Наша государственная система развалится, если автоматы управления начнут взаимно друг друга уничтожать и самодемонтироваться. Пока мозг Верховного Синхронизатора концентрирует управление в себе, опасности этой нет. Ну, а приказывать саморазвал, то есть вызывать почти мгновенный чудовищный взрыв, никакой Властитель не станет, ибо это равносильно самоубийству.
– Что ж, и это логично. Проктор был бы доволен.
– Проктор? Я не совсем понял, что вы хотите сказать, Ваша Удивительность…
– Я хочу сказать, что Властитель-20 начинает свою эру Синхронизации.
И прежде чем ошеломленные сановники успели вмешаться, Эриксен, вскочив на Пульт-Престол, широко простер руки. О том, что произошло вслед за этим, никто из них не сумел поведать миру, ибо их уже не было. Самому же Эриксену какую-то миллионную долю секунды казалось, что он в сияющих одеждах и в славе возносится в заоблачные высоты. А еще через доли секунды миллиарды молекул его тела, разлетевшись на атомы, электроны и ядра, сияющим плазменным облачком разносились по освобожденной планете.
1982 г.
Тридцать два обличья профессора Крена
К начальнику полиции вошел следователь. Начальник, энергичный старичок с провалившимися щеками и злыми глазками, недовольно повернулся к нему. Тот походил скорее на тренера команды тяжеловесов, чем на юриста. Начальнику не нравилась в помощнике слишком оптимистическая внешность и доверие к людям. За три года работы в полиции этот самодовольный боров довел до смертного приговора всего четверых и не добился для других своих подопечных полных ста лет тюремного заключения. Начальник не одобрял методов следователя. Тяжелый кулак был веским аргументом не всегда. «Вину из обвиняемого лучше не выдавливать, а выдалбливать, – говорил начальник. – А невиновные если и существуют, то лишь в ближайшем окружении господа бога, да и то потому, что туда не добраться». Начальник не позволял себе чертыхаться, но господа бога вспоминал с благоговением часто.
– Я
вас не звал, Симкинс, – заметил начальник.– Совершенно точно, господин полковник, – ответил следователь, кланяясь. – Я, с вашего разрешения, в связи с загадочным вопросом профессора Крена…
– Вы олух, Симкинс, – почти вежливо сказал худой начальник. – Никаких загадочных вопросов в деле Крена не существует. Как этот прохвост Крен?
– Бредит. Третий день не приходит в себя. Врачи ни за что не ручаются.
– Никто бы не дал врачам медной монеты, если бы они за что-нибудь поручились. Врач в самом простом случае должен сомнительно качать головой – этим он повышает себе цену. Зато я поручусь, что меньше двадцати пяти пропойца Крен не отхватит. Если, конечно, вы не испортите заварившуюся кашу своим всепрощением.
– Постараюсь, господин полковник. Сделаю все возможное. Между прочим, Крен не пьет. Никогда не пил!
– Вы оглохли, Симкинс? В сотый раз спрашиваю, что вам надо?
– Если позволите… Обгоревший дневник Крена восстановлен почти полностью, много интересного… В парламенте выступал Поппер, я отчеркнул в газете важнейшие места.
– Давайте Поппера! Так, так. Ага, вот: «Я лично осматривал эти великолепные заводы, – произнес оратор в своей речи, – и убежден, что с божьей помощью и дополнительными капиталовложениями их можно переоборудовать для выпуска военной продукции. Что же до мошеннических проектов нынешних акционеров, то от них приходится отказаться как от беспардонного блефа».
Начальник поднял голову и осмотрел своего помощника с головы до ног.
– Вы слишком плотно ужинаете, Симкинс. К сорока годам у вас будет свыше ста килограммов. Жир вреден, ибо развивает добродушие. У хорошего человека злость сидит в костях, а не в жире. Сколько их было, этих искусственников? Тридцать два, вы сказали?
– Сорок восемь. Крен говорит о тридцати двух потому, что они ему всех ближе. Но всего их было сорок восемь. Ни один пока не пойман.
– Оставьте дневник и можете идти.
Когда следователь осторожно закрыл за собой дверь, начальник пододвинул обгоревшую тетрадь. От первых страниц ничего не осталось, многое отсутствовало и на следующих, но середина и конец составляли почти связный текст. Начальник читал с интересом, временами качал головой и – не то удивленно, не то восхищенно – бормотал про себя: «Прохвост же! Ну и прохвост! Двадцать пять – и ни года меньше!»
…потрясенный. Я стремился лишь к этому восемь мучительно трудных лет – нет, я не мог поверить! Это было слишком хорошо, немыслимо хорошо! Я заметался по комнате, чуть не плакал; думаю, взгляни кто со стороны, решил бы, что я сошел с ума, – так я был рад! Потом я сказал: возьми себя в руки, он настал, наконец, час твоего торжества – весь мир вскоре падет к твоим ногам! Я прикрикнул на себя: и на меньшее, чем мир, не соглашайся, руки у тебя достаточно сильны, чтобы поиграть этим шариком; нет, говорю тебе, нет, ты не напрасно потрудился, человечество отметит тебя среди величайших благодетелей! После этого я приблизился к аппарату. Колени у меня дрожали. Шарик жил, пульсировал, расчле…
…пошел на убыль: четыре дня реального существования после восьми лет горячечных мечтаний и математических расчетов! Здесь важен факт – мне удалось материализовать мысли, остальное – детали; детали можно переделывать и дорабатывать. Я почувствовал усталость: четверо суток без сна – даже для меня это многовато. Я в последний раз полюбовался рассасывающимся в растворе комочком. Я знал, что когда проснусь, комочка не будет. Он был – лишь это имело значение! Я повалился на диван…