Хрупкие плечи

Зайдя в дом, Лида привычно закрыла дверь на крючок изнутри, не заметив мелькнувшую от сарая мужскую тень.

Дмитрий долго смотрел в окно, на хрупкую женщину с дочкой лет десяти, раздумывая, чем же она так насолила председателю. Неужели тем, что он ей выплатил деньги? Так сумма не такая уж большая, а судя по дому и двору – приличная она только для этой семьи. Так в чем же суть? Бросив их собаке кусок мяса со снотворным, он с легким укором смотрел, как та его с удовольствием уминает… Дурная псина, сразу видно - беспородная дворняжка. Хотя могли бы и приучить не брать у чужих. Любую собаку необходимо учить, и тогда она не то, что мясо из чужих рук не возьмет, а еще его и хозяину отнесет. А эта - умяла кусок и со спокойной совестью улеглась в будке… Пятнадцать минут и она будет уже неспособна что-то заметить, а тем более гавкнуть или цапнуть за штанину. Серьезных травм такая мелочь нанести не может, но занести какую-нибудь заразу, цапнув за ногу, – запросто. Он уже практически подобрался к дому, как неожиданно натолкнулся на тень от высокой деревянной калитки. Обычная тень, которая пролегла между ним и входной дверью в дом, неожиданно вселила в него странный страх. Возможно, он мог бы справиться с этим ощущением, но стоило ему сделать шаг, как где-то сбоку неожиданного громко протяжно, надрывно завыла какая-то собака, ее вой тут же подхватили остальные в округе. Да сговорились они, что ли сегодня выть!? Неожиданно его от сочетания тени и воя такая жуть проняла, что он, ругая себя последними словами за непонятно откуда взявшуюся трусость, отошел обратно за неказистый сарайчик. Дом женщины стоял практически на отшибе, через два двора было поле и это строение. Со спины его никто заметить не мог, ну разве что зайцы. Дворы стояли плотно, везде были заборы, а если кто из соседей случайно и заметит позднего визитера – решит, что одинокая женщина любовника завела, и тот, опасаясь огласки, таится в ночи. Бывает же такое?

В доме хлопнула дверь, во двор вышла женщина, которую его вежливо попросили ограбить и напугать до полусмерти, и Дмитрий почувствовал, как у него непроизвольно начинают стучать зубы. Нет, женщина была вполне миловидной и безобидной. В другое время он бы, наверняка, к ней попытался «подкатить», но не сейчас. В данный момент за спиной этого хрупкого создания…

– Что за «хрень»?
– Прошептал он ошарашенно. Сначала решив, что это его просто привыкшие к темноте глаза обманывают, и это «зайчики» от взгляда на вспыхнувшую неожиданно яркую лампочку над порогом. Но нет, женщина прошлась по двору, поговорила с собакой, а «зайчик» не самых скромных размеров, (некислый такой переросток) у нее за спиной был все так же вполне отчетливо виден. За спиной у «плевого дела» возвышался большой, выше на полторы головы чем женщина, светлый, словно сотканный из тумана или немного поблекшего солнечного света, образ, отдаленно напоминающий женщину. И, вроде, светлый и вполне мирный с виду силуэт, но вот от этой странной галлюцинации веяло такой жутью... Дмитрий уже и глаза тер, и матерился тихо, но это странное светящееся существо и не думало исчезать. Вроде ж не курил ничего и не пил пару дней как…

Женщина, походив по двору, пожала плечами и зашла в дом, а «это» осталось на пороге, внимательно смотря на Дмитрия. Он никогда не думал, что будет бояться «солнечного зайчика»!!! Но елки-палки, когда оно появляется в ночи и ведет себя как вполне разумный телохранитель … Видавший много на своем веку мужчина, почувствовал, как у него начинают труситься коленки, когда оно, словно достаточно рассмотрев «подозрительного субъекта», двинулось к нему. Сил не то что бежать, а даже пошевелиться, у Дмитрия, вопреки огромному желанию «делать ноги», внезапно не стало. Он словно прирос к земле и мог только хватать ртом воздух да слышать стук расшалившегося сердца, пока этот «глюк» плавно и не спеша к нему приближался.

– Зачем пришел? – услышал он странный голос, похожий на шелест листвы. Он хотел бы себя убедить, что ему мерещится, но не удавалось. Голос был, вроде, едва слышным, но при этом таким убедительным…

– За деньгами,- в состоянии «глубокого офигения», как назвал бы это сам Дмитрий, врать было невозможно…

– Сам, или кто прислал?

– Дали наводку… - у мужчины было стойкое ощущения, что «это» и так знает ответы, а спрашивает так, для «протокола». Как «следак», собравший полный комплект доказательств, и небрежно, словно делая одолжение, записывающий версию подсудимого. Слова «закрытого» уже не на что не повлияют, но так требует процедура…

– Кто?

– Федосеевич…- странно было видеть, как твои собственные воспоминания, словно тонкая паутинка переливаются кому-то в руки… Странно и страшно до одури… Словно за ними сейчас уйдет и он сам, его сознание, его жизнь…,- отпусти…- взмолился мужчина, уже мысленно прощаясь с жизнью и кляня старого знакомого, на чем свет стоит…

– Отпущу, если передашь заказчику вот это…- светлый образ протянул ему полупрозрачную монету, которая, соприкоснувшись с ладонью Дмитрия, стала неожиданно вполне реальной и очень холодной.

– Да, конечно.
– Спорить ни сил, ни желания не было.

К Федосеевичу он пришел, пьяно покачиваясь, уже далеко за полночь. Тот, выйдя на заливистый лай собаки, возмущенной поздним визитером под воротами, удивленно на него воззрился.

– Ти шо тут забув?

– Тебе просили передать…- Дмитрий взял руку председателя и с невероятным облегчением вложил в нее ледяную монету. Он не мог по пути разжать пальцы и выбросить этот кусок обжигающего льда, и пока дошел до дома «заказчика», думал, двинет кони. А жить-то хотелось, плюс обнадеживала мысль, что это всего лишь передача, а не ему «подарок». Что будет с получателем, он не думал, своя шкура она как-то дороже.

– Шо за… - Федосеевич очумело смотрел на свою руку, не отрываясь. Странная монета, попав на руку, обожгла холодом, вызывая странное оцепенение, а потом растворилась прямо в ладони. Словно всосалась в кожу.

– Прощай, Федосеевич,- Дмитрий грустно улыбнулся, не слишком сомневаясь в исходе, но, не имел возможности что-то изменить или как-то помочь. Да и особого желания не было. Ему б самому кто помог… Председатель, как-то досадливо скривившись, развернулся и ушел в дом, ни сказав ему не слова.

– Ну и ладненько. Будем считать, что мы в расчете.
– Дмитрий попытался стряхнуть с себя странное отупение/равнодушие и медленно пошел в сторону остановки автобуса. Небо на востоке начало сереть, а значит, скоро будет идти утренний рейс. Машину он не брал на дело, так как в селе незнакомую машину заметят и запомнят моментально, а ему это явно не было нужно. И сейчас он мог себя только поздравить за такую предусмотрительность. За руль он бы сейчас не рискнул сесть. Руки трусились как у последнего пьяницы, и перед глазами все периодически плыло. Пора валить из этого странного села с «беззащитными» женщинами… В гробу я видал такие «плевые дела»… Лучше уж с братками на разборку идти, чем такое… Дмитрий пытался потихоньку приводить мысли в порядок. Дорога от дома, со странным охранником, до двора председателя заняла у него едва ли не полночи, хотя в обычное время это пятнадцать минут ходу. Но передачка попалась знатная… Не дай Бог еще такую ночку и такую передачу…

Он уехал утренним автобусом и только спустя полгода узнал, что председатель в ту ночь умер от сердечного приступа…

Гертруда

Гертруда как раз чистила чеснок, перебирая его и связывая в пучки, чтоб повесить сушить на зиму в сарай, когда во двор зашла Лиля с велосипедом. Лиля была местным почтальоном, разносила новости бумажные и естественно «живые». Причем вторые у нее были, как у любого жителя села, в приоритете. Невысокая, худощавая женщина средних лет, с русыми волосами, серыми веселыми глазами, одетая в джинсы и футболку, она была частым гостем в доме Гертруды. И причиной тому была не только почта. Просто Лиля сама по себе была радушной, милой женщиной, лишенной всяких претензий к «приезжим». С ней было легко и приятно общаться. Ее «серо-пошкарябанный» велосипед, жалобно поскрипывающий при каждом обороте колеса, возил свою хозяйку не один десяток лет, не обращая внимания на такие мелочи как облезлая краска и пришедшие в негодность некоторые детали. Сама Лиля ласково называла его «моя лошадка», так как без него не представляла своей жизни. В любую погоду она каталась на нем по селу, развозя письма, газеты, журналы.

Вот и сейчас она доставала из своей видавшей виды сумки почтальона два письма и журнал по вязанию.

– Гертруда, Вам знову листи.

– Це добре… Спасибі. Шо нового у нас в селі?

– Та багато чого…- задумчиво произнесла Лиля, явно перебирая в голове новости,- Ти чула, шо про кладовище кажуть?

– Шо?

– Та там таке… І розказувать соромно…- но, тем не менее, рассказать она явно хотела. Да и грех это - не рассказать все, что знаешь, хорошим людям.

Все село обсуждало неожиданную смерть председателя агрофирмы. Похороны прошли тихо, но поговаривали, что жена регулярно убирает с могилы человеческие фекалии, а на надгробие, судя по вони, кто-то регулярно мочится. Гертруде было неприятно слышать о столь странном поведение людей. Нет, она знала, что председателя многие не любили (было за что, надо сказать, но это - уже прошлое), а еще больше народу его просто боялось. Но вот это глумление после смерти было гадким. При жизни не смогли ничего противопоставить, так мстить после смерти? Глупо.

Причины сердечного приступа называли разные, но особо популярной среди односельчан была версия о том, что Федосеевич просто «удавился от жадности, так как цветоводше деньги выплатил».

Так это или не так, уже никто не скажет, а жена его и подавно. Председателем агрофирмы как-то быстро и «чисто случайно» стал зять Федосеевича, а вдова нежданно усопшего все так же сидела в своей башенке и негласно руководила всем. Муж, зять – ее статус не претерпел изменений. К ней все так же шли «на поклон» члены агрофирмы, неся подношения…