Хрупкое равновесие

Вечером, когда урны с бюллетенями увезли, половые органы трех мужчин прижгли горящими углями, а потом запихнули угли в рот. Истошные вопли разносились по всей деревне, пока огонь не выжег полностью губы и языки. Неподвижные, молчащие тела сняли с дерева. Они еще шевелились, и тогда веревки сняли с лодыжек и завязали на шеях, а потом всех троих повесили. Трупы выбросили на деревенскую площадь.

Подручные тхакура Дхарамси, освободившись от выборных забот, занялись по приказу хозяина низшими кастами.

– Я хочу преподать хороший урок этим неприкасаемым псам, – говорил он, разливая спиртное своим людям перед новым заданием. – Пора обратиться к прежним временам, когда в нашем обществе были уважение, дисциплина и порядок. И не спускайте глаз с дома этого чамара-портного – никто не должен оттуда выйти.

И люди тхакура направились в район неприкасаемых. Они избивали случайных прохожих, раздевали и насиловали женщин, сожгли несколько хижин. Новость об их бесчинствах быстро разнеслась по округе. Все попрятались по домам, дожидаясь, когда минует гроза.

– Отлично, – сказал тхакур Дхарамси, когда к вечеру ему доставили сообщение об успехах его людей. – Думаю, здесь надолго это запомнят. – По его приказу тела двух неизвестных мужчин положили на берег у реки, чтобы родственники могли их опознать. – Сердце мое сострадает этим двум семьям, кем бы они ни были. Они достаточно настрадались. Пусть оплачут сыновей и потом кремируют.

Но для семьи Нараяна наказание не кончилось. «Он не заслуживает настоящей кремации», – решил тхакур Дхарамси. «А его отец виноват даже больше сына. В своем высокомерии он пренебрег тем, что священно для нас. Дукхи осмелился покуситься на то, что складывалось веками, он из кожевников перевел сыновей в портные и тем самым нарушил в обществе равновесие. Покушение на кастовую систему должно наказываться с предельной суровостью», – сказал тхакур.

– Схватите всех – родителей, жену, детей, – приказал он своим людям. – Смотрите, чтоб никто не улизнул.

Когда вооруженная охрана ворвалась в дом Нараяна, Амба, Пьяри, Савитри и Падма стали кричать с крылец своих хижин, чтобы друзей оставили в покое.

– Зачем вы трогаете их? Они не сделали ничего плохого!

Защитниц тут же втащили внутрь домашние, боясь за их безопасность. Соседи не осмеливались даже нос на улицу высунуть, они тряслись в своих хижинах от страха и стыда и молились, чтобы ночь прошла быстро и не унесла жизни невинных. Чхоту и Дейарам пытались незаметно прокрасться за помощью в полицейский участок, но их поймали и зарезали.

Дукхи, Рупу, Радху и девочек связали и притащили в большую комнату.

– Двое отсутствуют, – сказал тхакур Дхарамси. – Сын и внук. – Кто-то подсуетился и доложил хозяину, что они живут в городе. – Ладно. Хватит и этих пяти.

В комнату втащили искалеченное тело и бросили перед пленниками. В комнате было темно, и тогда тхакур Дхарамси велел принести лампу, чтобы семья увидела, чей это труп.

Свет разорвал спасительный покров темноты. Лицо мужчины полностью сгорело. Только по красному родимому пятну на груди родные узнали Нараяна.

Страшный вопль вырвался из груди Радхи. Но этот крик боли вскоре потонул в предсмертной агонии несчастной семьи – дом подожгли. Первые языки пламени коснулись связанных людей. Милосердие в эту ночь проявил лишь суховей, яростно раздувший огонь, который в считаные секунды охватил всех шестерых.

* * *

К тому времени, когда Ишвар и Омпракаш узнали страшную новость, пепел уже остыл, а сгоревшие останки спустили в реку. Тетя Мумтаз прижимала к себе Омпракаша, а дядя Ашраф отправился вместе с Ишваром в полицейский участок для составления Первого информационного отчета [52] .

52

Первый письменный документ, составляемый полицией о совершенном преступлении.

У помощника инспектора болело ухо, и он непрерывно ковырял его мизинцем. Полицейскому было трудно сосредоточиться.

– Имя? Повторите еще раз. Помедленнее.

Чтобы смягчить чиновника, Ашраф посоветовал ему домашнее средство от ушной боли, хотя сам кипел от гнева, еле сдерживаясь, чтобы не надавать инспектору по щекам и заставить слушать.

– Теплое оливковое масло поможет, – сказал он. – Меня так всегда лечила мать.

– Правда? А сколько нужно капель? Две или три?

С большой неохотой в контору отправился полицейский, чтобы проверить это голословное утверждение, вернувшись, он показал, что нет никаких свидетельств умышленного поджога.

Помощник инспектора разозлился на Ишвара.

– Что вы здесь мне мозги пудрите? Хотите, чтоб Первый информационный документ состоял из лживых домыслов? От вас проклятых неприкасаемых всегда одни неприятности! Убирайтесь вон, пока вас не привлекли за клевету!

Ишвар потерял дар речи и смотрел на Ашрафа, который пытался объясниться с помощником инспектора. Но тот грубо его оборвал:

– А вас это вообще не касается. Мы же не вмешиваемся, когда вы, мусульмане, обсуждаете с муллой ваши проблемы, разве не так?

Следующие два дня ателье Ашрафа было закрыто, а сам он терзался своей полной беспомощностью. Ни он, ни Мумтаз не решались утешать Омпракаша или Ишвара – разве найдешь слова для такой утраты и такого беззакония? Они могли только плакать вместе с ними.

На третий день Ишвар попросил Ашрафа открыть мастерскую, и они снова принялись шить.

– Я соберу небольшое войско из чамаров, раздам им оружие и поведу на дома землевладельцев, – сказал Омпракаш под шум работающей швейной машины. – Нетрудно найти нужное количество людей. Мы поступим как наксалиты. – Склонившись над шитьем, он рассказал Ишвару и Ашрафу о стратегии крестьянских восстаний на северо-востоке. – А под конец отрубим им головы и насадим на острые колья на рынке. И они никогда больше не осмелятся притеснять наше сообщество.

Конец ознакомительного фрагмента.