Хрущевская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953-1964 гг.
Шрифт:
От 15, 5 до 24% опрошенных отметили, что сам визит в Белград и принесенные там извинения не показались им унизительными для великой державы.
«В восстановлении дружбы во всех ее проявлениях нет никакого унижения ни для какой страны», — была уверена Т.Ф. Ремизова, медсестра из железнодорожной больницы в Коломне{469}. Никакого унижения не испытывала медсестра из детских яслей при заводе «Красный пролетарий» в Москве Е.В. Федулеева: «Мы с детства верили КПСС. И если Хрущев так поступил, значит это было необходимо в интересах нашей страны». «Вовремя извиниться было необходимо», — полагала диспетчер завода № 41 в Москве Е.И. Коклюшкина. «Нужно признавать свои ошибки», — соглашалась студентка МОПиКа А.С. Катанина. «Виноваты были, так и сказали», — констатировала инженер Северной водонапорной станции К.М. Воложанцева. «Унизительно было ссориться народам — победителям Гитлера», — утверждает воспитательница из Тулуна К.А. Шарапова, «Какое может быть унижение, если мы в течение 8
Показалось унизительным для 5-11% опрошенных.
«Мы их освободили, и это они должны были извиняться», — полагал шофер П.А. Жаворонков из в/ч 44026 под Загорском. Л.Н. Акуловой из Загорска показалось, что тем самым Хрущев унизил Сталина. «Все знакомые и я лично считали, что это унизительное событие для нашей страны», — вспоминала А.А. Кузовлева, работница Серпуховской ситценабивной фабрики.
Была довольна примирением, но все же считала, что нужно было делать это «на своей территории», бухгалтер СУ-55 Мосстроя А.П. Сердцева. «Замирение с Тито было нужно, но сохраняя лицо», — замечал конструктор КБ-1 в Москве Ю.К. Игнатов. «Хорошо» воспринявший возобновление дружбы с Югославией школьник из Курской области В.Р. Червяченко в то же время отмечал, что «односторонние извинения Хрущева многие не одобряли, считая, что и Тито должен был извиниться и даже в большей степени, так как именно мы помогли ему в освобождении и именно он больше виноват в размолвке, чем Сталин». «Если замирение Булганина с Тито можно объяснить как-то тактически, — говорил инженер одного из московских НИИ Б.Г. Лященко, — то извинения Хрущева перед Тито — это уж слишком, заскок, самодурство»{471}.
«В конфликте виноват был Тито», — был по-прежнему убежден В.А. Лавровский из в/ч 44526. На взгляд работницы Чебульской МТС в Сибири В.И. Пономаревой, «Советский Союз был ни в чем не виноват, и извиняться было незачем». «Страна — победительница фашизма должна диктовать свои условия», — считала нормировщица 22-й дистанции пути (станция Чаплыгин в Липецкой области) А.А. Орлова. Не прав был Хрущев и по мнению работницы Ногинского завода топливной аппаратуры М.В. Есиной: «Зачем нам кланяться?» «Дуракам закон не писан», — резюмировала П.И. Ковардюк, бригадир из подмосковного колхоза им. Ленина. «Невыносимо было видеть подхалимство нашего лидера перед ренегатом» десятикласснику из подмосковной Малаховки И.И. Назарову. «Хрущева как руководителя великой державы не воспринимали, авторитет державы при Сталине был выше», — так рассуждала учительница М.М. Крылова из деревни Ключевая в Калининской области{472}.
Затруднились с ответом, не помнят своих эмоций по этому поводу 5-8% опрошенных. «О событии помню, но о своем отношении к нему — нет», — признавался москвич Ю.М. Алмазов. Подробностей не знала работница Волоколамской типографии В.И. Матисова. Ничего не знали об извинениях столяр завода «Геофизика» в Москве Д.И. Прусов и курсант одного из военных училищ в Саратове В.М. Мензульский{473}.
Отнеслись без интереса, безразлично, не задумывались над этим 6% опрошенных. Не интересовала политика ученицу торгового училища в Нерчинске О.Г. Михайлову: у нее были «другие вопросы и проблемы в жизни». «Не интересовались этим» работница поселкового потребительского общества в подмосковной Салтыковке О.М. Данилова, рабочий Раменского текстильного комбината «Красное Знамя» М.С. Евсеев и рабочий Хмельницкой МТС на Украине Н.А. Бондарук, который говорил: «Нам по радио сказали, значит так надо. Разве мы понимали чего-нибудь?». Не понимала и студентка Московского государственного педагогического института им. Ленина В.Л. Барабанщикова. Не интересовался внешней политикой рабочий санатория ВМФ в Солнечногорске Б.С. Егоров. Некогда было задумываться над этим слесарю Болоцкой МТС во Владимирской области Ю.Ф. Морозову{474}.
Не запомнился этот факт 12-12,5% опрошенных.
Нет ответа или он не поддается однозначному толкованию у 2% опрошенных. «Как все», — ответила медсестра Л.А. Проснякова из поселка Дмитровский погост в Шатурском районе. «Развитие контактов между Востоком и Западом», — так записала
свой ответ на вопрос москвичка М.А. Тук, 1914 г. рождения{475}.О чем же свидетельствуют ответы на вопрос о примирении с Югославией? О том, что подавляющее большинство поддержало этот внешнеполитический шаг нового советского руководства. Причем около половины из них не увидели в этом шаге ничего унизительного. Их аргументы весьма схожи с теми, что приводил Хрущев в споре по этому вопросу с Молотовым. Не одобрили примирение с Югославией 11%, увидя в этом унижение для великой державы.
2.1.3. Дальнейшее оттеснение Молотова
Чтобы еще более ограничить влияние Молотова на выработку и принятие решений по внешнеполитическим вопросам, стали «укреплять» дипломатический корпус членами ЦК. Так, уже в мае 1955 г. послом в Польше был назначен П.К. Пономаренко. Послами в Чехословакии и Румынии стали И.Т. Гришин и А.А. Епишев.
— Вопросы внешней политики, — говорил позже Хрущев, — это крупные политические вопросы, и они должны быть в руках Центрального Комитета, а не в руках чиновников. Поэтому в МИДе должны работать достойные люди, и мы теперь там таких людей имеем{476}.
6 июня Президиум ЦК КПСС заслушал доклад правительственной делегации СССР о поездке в Югославию, одобрил ее деятельность в переговорах с правительственной делегацией Югославии, поручил комиссии в составе Кагановича (созыв), Суслова, Поспелова, Шепилова и Пономарева разработать проект резолюции и решил поставить на пленуме ЦК КПСС, созываемом 20 июня, вопрос «Сообщение Правительственной делегации СССР о советско-югославских переговорах». Докладчиком утвержден Хрущев{477}.
Речей никаких не было. Подавал реплики только Молотов. Реплики эти были сугубо одобрительные. Подавая их, он не вносил предложений дать отрицательную или какую-либо вообще иную оценку{478}. И хотя у него были и оставались сомнения в правильности оценок причин разрыва и базы, на которой возможно и желательно в данных условиях улучшение отношений с этой страной, тем не менее, он считал совместную советско-югославскую декларацию «большим достижением и хорошим результатом работы нашей делегации в Югославии»{479}.
20 июня Президиум ЦК утвердил проект постановления, представленный Кагановичем. Но при его обсуждении снова всплыли сомнения Молотова{480}. Он, оказывается, предлагал записать о положительных результатах, достигнутых лишь по государственной линии. И только{481}. Правда, его самого тогда не было в Москве. Еще 9 июня он улетел на юбилейную сессию Генеральной Ассамблеи ООН в Сан-Франциско, откуда возвратился только 5 июля. Но своими сомнениями он мог поделиться еще до отлета за океан или же прислать их оттуда.
— Раз у нас начался такой конфликт, — говорил Хрущев, — и Молотов нас всех поносит, надо вынести этот конфликт на Пленум.
Другой точки зрения придерживался Ворошилов:
— Зачем на Пленуме ставить вопрос? Люди подумают, что у нас драка, а врагам это будет на руку.
Хрущев же считал, что «никакой драки, а побьем одного и посадим на место, чтобы он знал свое место»{482}.
И вот в проект вносится существенная поправка. В ней отмечалась «ошибочность позиции по Югославскому вопросу т. Молотова» и, ввиду того, что он «не отказался от своей неправильной позиции», было сочтено необходимым сообщить об этом на предстоящем Пленуме ЦК в докладе Хрущева об итогах переговоров с Югославией{483}.
Утром 4 июля 1955 г. Хрущев открывает пленум ЦК и после принятия повестки дня предлагает регламент:
— Заседания будут проходить в Большом Кремлевском дворце с приглашением актива. Два первых вопроса обсудить с активом, 3-й (по Югославии. — Ю. А.) только в составе членов ЦК, кандидатов в члены ЦК и членов Ревизионной комиссии с приглашением первых секретарей и некоторых работников аппарата ЦК{484}.
После чего приглашает пройти в Большой Кремлевский дворец для заслушивания доклада Булганина о задачах по дальнейшему подъему промышленности, техническому прогрессу и улучшению организации строительства. Доклад этот был впечатляющим. В нем много критики и поставлена амбициозная задача в кратчайшие сроки догнать и перегнать Америку по производительности труда. Присутствовавший на пленуме поэт А. Твардовский следующим образом сформулировал свои впечатления о докладе и трехдневных прениях по нему: «Все смело, правдиво, даже с перехлопом — в отношении отставания от США, неиспользования наших социалистических возможностей, неумелости, некультурности, излишеств централизации и фантастической бессмысленности встречных перевозок… Но все кажется, что частности все верны, а общего ключа ко всему вроде как нет. То-то мы, обнаружив, исправим, а глядишь — в другом месте течет». Но особо он отметил участие в прениях Хрущева: «Какой бы из него был могучий критикан этой стихийности, не будь он во главе дела? Живописен, умен, форсист, груб, но смотрит в корень и хочет добра»{485}.