Хрустальный шар

– Где… где стеллар? – спросил он, невольно обращая взгляд на помятый сверток, который Топольный сжимал в руках.

– Нет, стеллара еще нет, но будет, я открыл метод, – уже спокойнее сказал Топольный.

Он развернул сверток, в котором оказались вырванные из общей тетради, исписанные страницы. Профессор зажег большую лампу, увидел лицо Топольного, и глаза у него расширились от удивления.

– Что это? – сказал он. – Что вы с собой сделали?

Топольный моргал, беспомощно улыбаясь.

– Извините… Я не думал, что время такое раннее, то есть позднее, но правда…

Селло взял его за плечо и подвел к зеркалу. Топольный увидел собственное лицо ото лба до подбородка, покрытое гранатовыми и голубыми полосами.

– Ах, я испачкался, потому что без пера… писал спичками, но… но посмотрите же сюда, профессор!

В его голосе звучало такое воодушевление, что Селло против воли поддался ему. Стоя в пижаме, с наброшенным на плечи халатом, он смотрел на стремительно бегающие пальцы Топольного, который, бросая скупые объяснения, рисовал план экспериментов. Через некоторое время он положил юноше руку на плечо.

– Подождите, – сказал он.

Он пошел в другую комнату, вернулся с ручкой, сел за стол, подвинул к себе бумаги и начал писать. Расставляя знаки со свойственным ему размахом, сначала он проверил расчеты Топольного, затем ввел ряд дополнительных данных. Топольный почувствовал, что ноги в коленях у него подгибаются. В голове была абсолютная пустота. Там, в преобразованиях, которые выплывали из-под пера Селло, была заключена судьба его идеи. Он тихо сел, не смея взглянуть на расчеты профессора. Наконец тот глубоко вздохнул, отодвинул от себя листы и посмотрел на своего ассистента. Топольный, очень бледный, ждал, и уже ничего смешного не было в чернильных пятнах на его лице.

– Ну так, – раздался бас Селло, – значит, в принципе вопрос решен верно, но… Но сомнительно. Сама основа синтеза безупречна, однако есть проблемы – немалые! А именно: стеллар на самом деле образуется, но тут же будет распадаться, потому что температура уже в конце первой секунды реакции превысит две тысячи градусов, то есть температура окружающей среды. Второй переменной является температура самого ядра, которая в момент столкновения наверняка превысит пять миллиардов градусов. Это у вас здесь, на этом графике.

Он подсунул Топольному листок.

Молодой человек минуту смотрел, ничего не понимая. Постепенно значение переплетения кривых доходило до его сознания. Неожиданно он схватил ручку и начал считать. Когда он поднял голову, глаза у него сияли.

– Ну так пусть реакция продолжается только полсекунды, – сказал он, – а затем космотрон выключится…

– Это не так просто, – буркнул нахмурившийся Селло.

Наклонив свою большую кудрявую голову, он надеялся через зажмуренные веки увидеть что-то в темноте под столом.

– Профессор…

– Что?

– Разве…

Топольный не закончил, но профессор его понял.

– Попробуем ли? Гм… Собственно говоря, наш космотрон слишком слаб, необходима установка более мощная. В нормальном режиме работы ничего не удастся сделать…

– Космотрон можно усилить… очень просто, – быстро подсказал Топольный.

– Именно об этом я думаю. Это довольно рискованно, обмотки могут сгореть. И смотрите, – поднял он голову, – еще недавно мы были убеждены, что мощность этого дракона удовлетворит наши потребности на десятки лет вперед!

Топольный не слышал его.

– Профессор, – сказал он тихо, – так а если не выключать космотрон?

– Как?

– Объясняю: если не выключать ток, а только использовать трубы с таким же диаметром, как в бетатроне, и…

– Ага, и выводить из оборота образованный стеллар вспомогательным отклоняющим полем? Если бы это удалось, было бы неплохо… Дайте ручку!

Склонившись над бумагами, они рисовали и считали, объясняясь отдельными словами. В конце концов Селло выпрямился, зашипел и скривился, потирая плечи.

– Любишь кататься, люби и саночки возить, – сказал он.

Воцарилось молчание.

– Итак, профессор?.. – осторожно спросил Топольный.

– Что?

– Когда начинаем?

Селло вздохнул. Затем – большой, пузатый, превосходящий ростом Топольного – он притянул к себе ассистента, обнял, так же сильно, как и неловко, через минуту повернулся к нему спиной и сказал:

– Пойдем в ванную. Кажется, и я испачкался в чернилах.

* * *

Потом началась работа. Призвали на помощь инженеров-электриков, которые, услышав о нагрузке, какой физики хотят подвергнуть космотрон, долго крутили головами и не хотели брать на себя ответственность за целостность обмотки. Однако же научный совет принял решение немедленно приступить к испытаниям. Попытки синтеза тянулись долго. То вспомогательная аппаратура Ван дер Граафа не давала нужного напряжения, то вакуум не был достаточным, то поток ионов синтета был слишком незначительный; большие катушки электромагнитов чрезмерно нагревались, и надо было наспех монтировать охлаждающие установки; предохранители сгорали сериями, а когда уже все пошло на лад, едва полученный стеллар тотчас же распадался.

В течение недели коллектив Селло ел, спал, почти жил в цехе космотрона вместе с бригадой электриков, которые вместе с физиками бродили среди извивающихся по полу кабелей, передвигали трансформаторы, меняли соединения, неутомимо копошась у подножия бронированного колосса. Время от времени гул голосов, лязг и стук инструментов, наполняющих цех, стихали, и раздавалось возрастающее дребезжание. Люди, стоявшие на контрольных пунктах, не отрывали глаз от дисков часов, стрелки колебались, напряжение росло, в усиливающемся хоре искушенное ухо различало высокий свист вращающихся вакуумных насосов, дрожащее бренчание железа трансформаторов и тихое, но всепроникающее шипение потока нуклонов, стреляющего белым узким пламенем из щели в толстом панцире космотрона. Селло, кривясь и морщась, вставал на двухъярусную возвышенность перед главным распределительным щитом. Все свое недовольство слишком малой мощностью космотрона он вкладывал в выражение лица – казалось, что он пробует какую-то небывало горькую жидкость. Круговыми движениями рук он давал знать электрикам, чтобы те увеличивали ток на магнитах. Когда стрелки начинали доходить до красных черточек перенапряжения, ассистенты сильней сжимали руки на выключателях, а Селло кривился еще больше. В глубине корпуса космотрона ток гудел все громче, заглушая все другие звуки. В конце концов движимые части аппарата, а затем и пол начинали вибрировать. Дрожь шла по несущим балкам, прошивала тела людей. Стрелки достигали красных отметок. Теперь все переносили взгляд с циферблатов часов на лицо профессора, который с высоты, как вождь на поле битвы, охватывал всю картину целиком. Неожиданно в хоре громыхающих отголосков возникали короткие, хлещущие звуки. Это соединенные с репродукторами счетчики Гейгера предостерегали, что в пространство, где находятся люди, из-за защитной стены просачивается проникающее излучение. Селло нажимал красную кнопку, за предохраняющими сетками раздавалось щелканье выключателей, стреляющих огненными зигзагами, и наступала неожиданная тишина. Потом люди снова суетились, и через какое-то время все начиналось сначала.

Результатом этой неустанной работы стал маленький кусочек субстанции, который вобрал в себя атомы искусственно созданного элемента. Эту крупинку материи, закрытую в толстостенном свинцовом ящике, торжественно вручили микрохимикам. В аналитической лаборатории ее подвергли долгой серии процедур, благодаря которым она убывала все больше, размываемая кислотами, перетапливаемая, пропускаемая в форме пара между полюсами электромагнитов, дистиллированная фракциями, пока, в конце концов, группа Селло не получила от химиков небольшую стеклянную пробирку. На ее дне находилась видимая только через микроскоп, неприметная, серая как пепел щепотка металлического стеллара.

II. Чудо Чвартека

Опускался вечер последнего дня ноября. В зданиях Института термоядерной химии, Отделов космических излучений и атомных установок господствовала абсолютная тишина. Большинство работников уже покинуло стены института, направляясь или на автомобилях в близлежащую Варшаву, или в свои домики в университетском городке. Огромные лаборатории стояли, погруженные в темноту, ветер гнал тучи сухих листьев, с шелестом круживших вдоль стен зданий. Только в цехе с космотроном еще работали бригады техников-монтажников, грохотала лебедка, стреляли пневматические молотки, голубым цветом взрывались огоньки, на доли секунды освещая асбестовые маски сварщиков. Это электрики и монтеры инженера Кеча устраняли повреждения, нанесенные космотрону во время последнего эксперимента и вызванные слишком мощным током. Кроме работающих в цехе, в институте находились еще два человека: профессор Селло и ассистент Чвартек. В партере здания, прилегающего к главному корпусу, они заканчивали начавшиеся после полудня опыты.