Хуан Дьявол
Шрифт:
– Почему ты искал ее? Ты любишь ее? Любишь?
– Естественно я люблю ее! А ты что подумал?
– Я… я… не знаю… Любишь? Ты сказал любишь ее?
– В тысячу раз больше, чем свою жизнь! Не понимаешь? Какое значение для меня имеет жизнь, если я не найду ее? Моя жизнь – есть и была она, даже если я верил, что она не любила меня, даже если она выглядела такой отдаленной, как звезды, когда смотрела на меня, на небо, охватив руками штурвал. Безумно, отчаянно я полюбил ее с тех пор, как что-то сильнее моей гордости заставило уважать ее; когда увидел ее беззащитной в своих руках, беспомощную и больную, чувствуя, что желания погасли, высокомерие опустило свой флаг, потому что сила ее чистоты превратила меня в другого человека, потому что ее жизнь
– Ложь! – гневно взорвался Ренато. – Сильнее меня никто! Никто! А она…
– Она тоже любила меня! – резко отрезал Хуан. – Вопреки всем, кто думал, полагал, вопреки всему, на что надеешься, Моника любила меня, хотела умереть со мной. Я должен был оторвать ее силой от себя, чтобы она не последовала моей грустной участи.
– Это неправда! Неправда!
– Правда, Ренато! Мне все еще кажется, что я вижу ее на том пляже; слышу ее последний крик, зовущий меня.
– Не может быть! Женщина, как она…
– Не могла полюбить меня, да? – отверг Хуан вспыльчиво. – Так ты ошибаешься! Она любила меня! Любила! Какая разница в ее положении или имени? Она любила меня, моряка, пирата, незаконнорожденного! Удобствам твоего дворца она предпочитала опасность, и даже умереть со мной! Эта единственная правда. Она была моей, моя, и я буду искать ее, пока не найду!
– Нет, она уже не твоя!
Ренато трясло, он хотел встать с постели. Оттуда его глаза глядели с волнением. Он вспомнил портфель, бумаги. Теперь он был полуголый, под пальмовыми листьями, предоставлен человеку, который был одновременно его спасителем и соперником, врагом и братом. Неожиданно его воля истощилась, мужество погасло, но свирепые глаза Хуана казалось проникли в него, угадывая мысли:
– Твои бумаги в этом ящике. Я не ошибся, думая, что они для тебя важнее жизни. Можешь забрать их, хотя думаю, что они уже ничем не послужат. Мощь гораздо сильнее, чем все человеческое самодовольство, теперь управляет нами… и это… вулкан. Послушай его. Единственный голос, который распоряжается и приказывает на всей земле Мартиники. Эти слепые удары устанавливают жизнь и смерть, боль и голод. Это новая сила, которая нами руководит. Посмотри на них, на эти бумаги, может они послужат тебе чем-нибудь!
Ренато снова приподнялся, желая пойти за Хуаном, удалявшимся поспешными шагами, но снова упал. Сотни горьких воспоминаний вонзались в него, как кинжалы. Он думал о мертвой матери; Монике, которая возможно, уже покоится под трагическим саваном случившегося в Сен-Пьере, и почувствовал новую боль, странную, которая жгла нестерпимым стыдом. Это было смущение, муки совести и горькая благодарность.
– И я обязан жизнью Хуану Дьяволу.
Еще неделю ревел ужасающий вулкан Мон Пеле. Наконец, 26 августа 1902 года последний и ужасный грохот потряс остров, а затем все стихло. Рассеялись черные облака из конуса вулкана, замолчали подземные шумы, выглянуло голубое небо, морские воды успокоились. Благотворные дожди упали потоком, сметая слои пепла, которые сорвали деревья и придавили поля. Вновь побежали чистые реки и ручьи, вернулись стаи улетевших птиц. Лихорадочная радость, верх отчаянии и боли прошедших дней, встряхнули теперь беспорядочные улицы Фор-де-Франс. Понемногу начали двигаться лошади и редкие повозки, ставшие доступными. Бригады добровольцев собирали мусор и налаживали как могли пристани и причалы на выходе из прекраснейшего залива, перед которым возвышался маленький город. И когда корабли, ожидаемые столько времени, показались на горизонте, их приветствовали пушки Крепости Сан-Луи и трезвонили колокола, подвешенные на балках над мусором. В почти разрушенной усадьбе, убежище Мольнар, колокола и артиллерийский обстрел слышались отдаленно.
– Вот и сеньор дон Ноэль, хозяйка! – сообщила Ана во весь голос.
– Подарок, моя дорогая Каталина. А где Моника? – поздоровался старый нотариус.
–
Где ей быть, как не в госпитале? – объяснила Каталина. – Для нее просто рассвело, как и каждое утро.– Сегодня другой день, черт побери!
– Для нее нет. Каждый проходящий день кажется, усиливает ее боль, потому что у нее остается все меньше надежды.
– Вы правы. Но во всяком случае, она не должна падать духом. Она продолжит искать его, потому что новый губернатор только что прибыл. Командующий войсками чувствует признательность и благодарность Монике, и хотел бы, чтобы она была в числе первых персон поприветствовать Его Превосходительство. Говорите, она в госпитале?
– Который разместили во Дворце. Там ее он и найдет.
– Ладно, тогда я пойду. До встречи, Каталина.
– Колибри, Колибри! Что происходит? Колибри! Ты слышишь? – позвал Ренато, встревоженный грохотом канонад.
– Да, сеньор Ренато. Я видел, как выпустили свечу из Крепости. Вы подумали, что это вулкан? Говорят, он погас, и навсегда. Что больше не вздрогнет.
– Тогда эти выстрелы…?
– Новый губернатор только что причалил. Сверху холма видно, как причалил корабль… огромный корабль, и два других позади. На одном из них везли солдат, на другом, Бог знает кого. Подарки из Франции, чтобы мы остались на Мартинике, чтобы не боялись больше вулкана.
Медленно, с видимым усилием, Ренато поднялся с постели и, держась за хрупкую стену, сделал несколько дрожащих шагов по неровному полу.
– Хуан не вернулся?
– Нет, сеньор. Но уверен, он придет поздно. Он знает, что нужно принести поесть, что почти все закончилось. И как вы знаете… Откуда угодно, но принесет…
Ренато Д`Отремон снова ощутил, как щеки вспыхнули румянцем, но не только из-за того, что тот героически спас его от смерти, нес на руках, превозмогая боль и усталость. Этот странный человек, брат и враг, спаситель и соперник, приносил ему каждый день необходимое, перевязывал рану, давал лекарство, когда он бредил, укрывал от непогоды, по-человечески милосердный к его беспомощности. Три долгих месяца, он, богатый Ренато Д`Отремон, получал хлеб из рук Хуана Дьявола!
– Вы выйдете, сеньор Ренато? Не дождетесь капитана?
– Думаю, лучше не буду его дожидаться.
– Но у вас не хватит сил идти. Капитан сказал, что вы еще слабы.
– Я сделаю усилие. Это нужно.
Он ощупал разорванную рубашку, едва прикрывавшую обнаженное тело; босые ноги выглядывали из порванных и истрепанных штанов из грубого полотна. Понимающий Колибри улыбнулся и объяснил:
– В той коробке ваши ботинки и жакет. Капитан сказал всегда носить эту коробку, что если вы встанете, то не можете ходить босым. Еще есть ваш портфель, кольцо и часы.
Ренато взял ящик, который был сундуком его бедных сокровищ. Там был его жакет из тонкой пряжи, порванный и сожженный, часы, кольца, сапоги, которые он надел, когда взял на себя командование Галионом, а внизу – портфель, нетронутые деньги, смятые и обесцвеченные, расторжение брака Моники и назначение действующим офицером, уполномоченному преследовать Хуана Дьявола.
– Хозяин сказал, что они ваши, и нужно вам отдать их, когда понадобятся. Вы оденетесь? Выйдете?
– Это нужно. Я должен это сделать. Должен сделать поскорее. Я должен найти человека, который только что прибыл, увидеть нового губернатора, которого прислала Франция!
Кое-как Ренато оделся. Неуверенным шагом, поддерживаемый только натянутой струной воли, он пересек широкий кусок пляжа. Едва скрылась его фигура за выступающими стенами старой Крепости Сан-Луи, как другая знакомая поступь, медленная и усталая, вошла с другой стороны заброшенной хижины, и Колибри указал возбужденно:
– Вон туда, вон туда. Вы можете его схватить, если захотите. Я могу сбегать туда, сообщить ему, что вы хотите. Слышите, капитан?
– Слышу, о ком ты говоришь?
– О ком же еще, как не о сеньоре Ренато? Он поднялся, оделся и забрал все, капитан… и бумаги…