Худей! (др. перевод)
Шрифт:
Джинелли проехал полдороги, когда что-то в машине начало беспокоить его. Он не смог выразить это яснее или лучше — просто в ней что-то стало казаться не в порядке. Не в том, как она слушалась руля или пахла как-то иначе, просто что-то казалось неверным. У него и раньше возникали такие ощущения, и в большинство, они ничего не значили. Но в паре случаев…
— Поэтому я решил расстаться с машиной, — сказал Джинелли. — Меня не устроил бы даже слабый шанс, что один из них, который, к примеру, страдал бессонницей, мог бродить вокруг и увидеть ее. Я не хотел, чтобы они потом узнали машину, потому что они могли рассыпаться, искать меня, найти меня. Найти тебя. Видишь? Я воспринимал их вполне серьезно. Гляжу на тебя, Вильям, и приходится воспринимать.
Итак, он оставил машину на другой, заброшенной дороге, вытащил распределительный колпачок и вернулся в город пешком. Когда он добрался до отеля,
Перевезя Вилли в Норт-Ист-Харбор, он вернулся в Бар-Харбор на такси, сказав водителю ехать медленно, потому что он хочет взглянуть на кое-что. Через пару миль он увидел Нову со знаком «продается» на стекле. Он убедился, что хозяин дома, возле которого стояла Нова, на месте отослал такси и заключил сделку, отдав владельцу наличные. За двадцать долларов сверху, хозяин — молодой парень (а у этого парня вшей в голове было больше, чем баллов в Коэффициенте Интеллекта) согласился оставить на Нове номера Мэйна, приняв обещание Джинелли прислать номера через неделю.
— И я даже могу это сделать, — задумчиво сказал Джинелли. — Если, конечно, мы останемся в живых.
Вилли внимательно посмотрел на него, но Джинелли просто продолжал свой рассказ.
Он направился обратно в Бар-Харбор, но обогнул сам город, проехав прямо к лагерю цыган. Останавливался он лишь однажды, чтобы позвонить человеку, которого назвал Вилли как «делового сотрудника». Он велел «деловому сотруднику» находиться в определенной телефонной будке Нью-Йорка в 12.30 — это была будка, которой он сам часто пользовался, и, благодаря его влиянию, она была одной из немногих в Нью-Йорке, которая редко не работала.
Проехав мимо стоянки цыган, Джинелли заметил признаки активной деятельности, потом он через милю повернул назад. Через скошенное поле к лагерю цыган была проложена колея, и к 37-А по ней возвращалась машина.
— Порше-турбо, — рассказывал Джинелли. — Игрушка богатых сынков. Картинка на заднем стекле говорила: «Университет Брауна». Два мальчика спереди, трое на заднем сиденье. Я подъехал и спросил у ведущего машину парня, на месте ли цыгане, как мне говорили. Он сказал, что они еще там, но если я хочу узнать свое будущее, мне не повезло. Парни приехали за своим предсказанием, но их быстро спровадили вот-ваша шляпа, вам-на-выход. После пит-буллов меня это не удивило. Цыгане собирались сматываться. Я направился обратно в Бар-Харбор и подрулил к заправочной станции — эта Нова жрала бензин, ты не поверишь как, Вильям, но могла двигаться вполне прилично, когда я жал на газ. Я также перехватил пепси с парой таблеток бензедрина. К тому времени я стал слегка уставать.
Джинелли позвонил в Нью-Йорк и велел своему «сотруднику» встретить его в аэропорту Бар-Харбор в пять вечера. Затем вернулся в Бар-Харбор, оставил машину на общественной стоянке и побродил по городу, высматривая одного человека.
— Какого человека? — спросил Вилли.
— Человека. Человека, — терпеливо повторил Джинелли, будто говорил с идиотом. — Такого парня, Вильям, всегда узнаешь, когда увидишь его. Он выглядит как все прочие летние щеголи, будто решает, не оставить ли ему сцену Бар-Харбора, чтобы слетать на летний фестиваль в Аспене на собственном Транс-Аме. Но он отличается от остальных, и достаточно двух беглых взглядов, чтобы это выяснить. Ты смотришь на его ботинки, это раз. У него плохие ботинки. Они начищены, но все же это плохие ботинки. В них нет класса, и, глядя на то, как он ходит, становится понятно, что они натерли ему ноги. Потом ты смотришь ему в глаза. Эти парни никогда не носят очков Феррари, и их глаза всегда можно увидеть. Это большой номер два. Их глаза служат им рекламой. Они словно говорят: «Когда я смогу в следующий раз поесть? Где я смогу раздобыть денег? Где тот парень, которому я могу понадобиться?» Улавливаешь?
— Да. Думаю, что да.
— В большинстве случаев их глаза спрашивают: «Как тут можно заработать?» Как, ты говорил, тот старик в Очарде назвал толкачей и артистов быстрого доллара?
— Кочевники. Кочующее племя,
— Да! — в глазах Джинелли снова вспыхнули огоньки. — Кочевники, верно. Хорошо! Человек, которого я искал, должен был быть кочевником высокого класса. Эти парни в курортных городках болтаются как шлюхи, ищущие постоянного клиента. Они редко падки на крупное дело, все время в разъездах. Неглупы… Если не считать их ботинок. У них рубашки Дж. Пресса, спортивные куртки Пола Стюарта и пошитые на заказ джинсы, но их ботинки говорят: «Меня можно нанять. Я сделаю за вас любую работу». Со шлюхами — их блузки. Всегда шелковые блузки, хоть отучай их от этого… И наконец, я увидел человека, знаешь? Для начала, я завязал с ним беседу. Мы посидели на скамейке у публичной библиотеки и обговорили
все дело. Мне пришлось заплатить ему чуть больше, потому что у меня не было времени уламывать его, но он выглядел достаточно голодным и, казалось, заслуживал доверия. Для краткого найма, во всяком случае. Для подобных парней длительное трудоустройство нестерпимо.— Сколько ты ему заплатил?
Джинелли махнул рукой.
— Я обхожусь тебе в приличную сумму, — заметил Вилли.
— Ты — друг, — ответил Джинелли чуть обиженно. — Мы сможем посчитаться позже, но только если ты захочешь. А я прекрасно провожу время. На этот раз я сделал забавный трюк: «Как ты провел свои летние каникулы?» А теперь дальше… У меня во рту сохнет, а еще долго рассказывать, да и потом многое еще предстоит сделать.
— Продолжай.
Парень, которого подобрал Джинелли, назвался Франком Спертоном. Он сказал, что учится в Университете Колорадо, но Джинелли он показался староват для студента. Но это было неважно. Джинелли хотел от него, чтобы он добрался до заброшенной дороги, где остался поврежденный форд, а потом поехал за цыганами, когда те снимутся с места. Спертон должен был звонить в мотель Бар-Харбор, когда будет уверен, что цыгане остановились на ночлег. Джинелли не думал, что они отъедут очень далеко. Имя, которое должен был назвать Спертон, звоня в мотель, было Джон Три. Спертон записал его. Деньги сменили хозяев — шестьдесят процентов оговоренной суммы, следом последовали ключи зажигания и распределительный колпачок. Джинелли спросил Спертона, сможет ли он правильно вставить колпачок, и тот с улыбкой автомобильного вора ответил, что как-нибудь управится.
— Ты подвез его туда? — спросил Вилли.
— За те деньги, что он получил от меня, он мог подъехать туда на попутной.
Джинелли вернулся в мотель Бар-Харбор и вписался под именем Джона Три. Хотя было только два часа дня, он снял последний свободный номер, и клерк подал ему ключи с видом оказания величайшего одолжения. Летний сезон был в разгаре. Джинелли выспался в номере до 4-30, а потом поехал в аэропорт.
В 5.10 небольшой частный самолет, тот же, что привозил из Коннектикута доктора Фандера, приземлился, и с него сошел «деловой сотрудник». Из багажного отсека достали три маленьких свертка и один большой и уложили их на заднее сиденье и в багажник Новы. Потом «сотрудник» вернулся на борт самолета. Джинелли не стал дожидаться его отлета. Он вернулся в мотель и выспался до восьми вечера, когда его разбудил телефон.
Звонил Франк Спертон с заправочной станции Ванкертона, городка в сорока милях к северо-западу от Бар-Харбор. Около семи, так рассказал Спертон, цыганский табор свернул в поле сразу за городом. Похоже, что они договорились заранее.
— Вероятно, Старберд, — прокомментировал Вилли. — Он у них в авангарде.
Спертон говорил беспокойно… даже нервно.
— Он решил, что его раскусили, — объяснил Джинелли. — Он все время держался сзади, и это было ошибкой. Один из цыган свернул заправиться или что-то в этом роде. Спертон этого не заметил, так как ехал, делая около сорока миль в час, просто не отставая. Тут вдруг два фургона с прицепом проезжают мимо, бам-бунг-бам. Вот тогда-то он в первый раз понял, что оказался в середине табора, вместо того, чтобы держаться у них в хвосте. Выглянув из бокового окна, когда фургон проезжал мимо, он увидел на сиденье грузовика этого старика без носа. Тот глядел на него и двигал руками. Не махал, а делал какие-то знаки, словно творил заклинания. Я не буквально передаю слова этого парня, Вильям. Буквально: «Делал пальцами знаки, словно насылал проклятье».
— Боже, — пробормотал Вилли.
— Плеснуть тебе кофе?
— Нет… да…
Джинелли долил Шивас в чашку Вилли и продолжил. Он спросил Спертона, видел ли он рисунок на борту фургона. Да, видел. Девка с козерогом.
— Боже, — снова повторил Вилли. — Ты в самом деле думаешь, что они узнали машину? Что они предприняли поиски, обнаружив собак, и увидели ее на дороге, где ты оставил?
— Думаю, да, — мрачно сказал Джинелли. — Он назвал мне дорогу, на которой они находились. Финсон-роуд, и номер дороги штата, по которой нужно свернуть, чтобы туда добраться. Потом он попросил меня оставить остаток причитающейся ему суммы в конверте на его имя в сейфе мотеля. «Я хочу завязать», — вот что он сказал.
Джинелли выехал из мотеля в Нове в 20.50 и пересек городскую черту Бакспорта в 21.30. Через десять минут он миновал бензозаправочную станцию, уже закрывшуюся на ночь. Рядом была припаркована линия машин, дожидающихся ремонта или продажи. В конце ряда он увидел арендованный форд. Он проехал мимо; развернулся и проехал еще раз.
— Я сделал это два раза, — сказал он. — У меня не возникло чувство, о котором я говорил, поэтому я проехал дальше, остановился и вернулся пешком.
— И?