Хуторянин

"Травница баба хитрая и умная, но баба, а потому видит не то, что есть, а то, чего ей желается. А торговля мужское занятие. Тридцать гривеней! Вот же дура, прости, Богиня! То ж на прилавке, да не где-нибудь, а в магазинчике главного Городского Лекаря. Где деревенщине с городскими тягаться. Она ж до сих пор не поняла куда вляпалась."

 Разбирая для продажи зимние шкуры, Дедал довольно хмыкнул. С Лизкой здорово получилось. Травки знать, да лекарить дорогого стоит. Он ещё год назад собирался пристроить девку в ученицы, но мерзкая злыдня незнамо чего требовала. Теперь вот учить, кормить да ещё и беречь девку задарма будет. И всё из-за железки на шее. Ничего, он и сам с рабской татуировкой на заднице при городских казармах три года сраным веником летал, пока папаша деньги за обучение не собрал. Десять желтяков для грязной землеройки сумма невообразимая. А Лизка вытерпит, от работы ещё ни одна девка не стёрлась.

С охотничьими трофеями в Рейнске всё прошло как по маслу. Несколько редких шкур Дедал продал пусть и не очень дорого, но не перекупщикам, а нужным людям. И тут же повезло с прошлогодним фуражным зерном. Хлеб из него хуже некуда, но на лепешки пойдёт. Хозяину трактира где снял конурку, удачно сбыл добытую по дороге олешку, а потом и на мясные поставки к ярмарке договорился. С другими желающими и говорить не стал, чем растрогал трактирщика чуть не до слёз. Мужик мало, что обещал насчёт лекарей разузнать, так ещё и деньги за проживание не взял.

На обратной дороге охота так попёрла, что до деревни чуть не седмицу ехал. Охота-дом, охота-дом, охота-дом. Очнулся лишь через три седмицы. В деревне мясо не продавал. Не простил мужикам деревенской спеси. Помнил, как кривились, да ругали за спиной лодырем. Братику изредка подкидывал. Положено по-родственному-то. Тот дичину жрал, не отказывался, но и куском хлеба попрекнуть, не забывал. Ещё старосту угощать пришлось потому как человек хоть и гадкий донельзя, но нужный.

Дедал.Начало осени.Примерно 2981 год от явления Богини.Рейнск

К началу осени Дедал окончательно разобрался с собственными заботами и отправился в Рейнск уже вместе с травницей. С городским знахарем бабка зналась, но терпели они друг друга с трудом, потому охотник решил не спешить. Не зря же он за это лето распродал по городу все ценные шкуры, что добыл за несколько лет. Остановились в том же самом трактире. Вышедший им навстречу из-за стойки хозяин на протянутый золотой гривень лишь обиженно замахал руками, но дар в виде большой оленихи подстреленной этим утром принял с искренней благодарностью.

Оставив травницу в комнате он весь следующий день допоздна мотался по городу. На следующий день сразу после обеда они уже вдвоем стояли на неширокой улочке всего в двух сотнях шагов от ратушной площади. Мощёная как площадь булыжником, чисто вымытая, она была сплошняком застроена двух и трёхэтажными каменными домами с дорогими магазинами и мастерскими при них на первых этажах. Не рынок, не лавки со всякой всячиной для невзыскательного простонародья, а торговая улица куда без урона достоинства может заглянуть человек самого высокого положения и где он обязательно найдёт всё, что только пожелает. Несколько подобных улиц с разных сторон стекались к ратуше.

Как и на остальных, на доме главного городского лекаря не было кричащей аляповатой вывески с нелепой висюлькой на скрипящей цепи для привлечения неграмотного быдла. Только аккуратные надписи золотой вязью на больших чисто вымытых витринных стёклах. Небольшой, но тяжёлый медный колокольчик мягко звякнул второй раз когда неподъёмная деревянная дверь закрылась пропустив их в небольшую комнату с обитыми кожей мягкими лавками вдоль окон. Из-за длинного широкого прилавка тёмного полированного дерева невзрачно одетых посетителей презрительно осмотрел невысокий плюгавенький приказчик средних лет с огромными залысинами на голове. Дребезжащим, словно надтреснутым, голосом он сообщил опешившей старухе, что высокопочтенный хозяин лучшего в столице лекарского магазина не имеет возможности лично беседовать с каждой подозрительной деревенщиной пожелавшей спихнуть сомнительного вида и качества снадобья. После унылой ругани и длительных уговоров вредный мужичонка грубо выдернул из женских рук кожаную котомку и высыпал её содержимое на прилавок. Брезгливо перебрал глиняные горшочки, баночки, фиалы, потыкал пальцем в пучки трав и с презрительной миной бросил на прилавок серебрянный рент.

—Цыц, почтенненький,—оценив недовольную-обиженную рожу травницы Дедал решил что пора и норов показать,—у жены под юбкой шустрить будешь. А денежку свою, что обронил случайно, подбери, вдруг потеряется.

Приказчик опешил. Охотник в крепкой, но простой и без украшений одежде вовсе не походил на богатых горожан лебезить перед которыми он привык. Пожалуй, заговори входная дверь в лавке, удивления было бы много меньше. Охотник, между тем, не торопясь аккуратно собирал с прилавка баночки и свертки с травами. Опамятовав, помощник знахарь заговорил. И первые же два слова оказались довольно заковыристые.

—Рот закрой, болезный, кишки застудишь. Это здесь тебе в задницу дуют. А я, по дремучести, могу за обидные слова и ряшку перекроить. По мне, цена тебе грош ломаный, потому как вольного охотника от грязной землеройки отличить не сумел. Живот надувать, да губы топорщить перед местными будешь. И бабушку не обижай, сам-то в лес ходил ли? А то волки любят таких мяконьких да жирных… Смотри, мне окрестные деревни обежать не трудно. Придётся потом твоему хозяину собственным дерьмо болячки почтенным да высокопочтенным лечить.

Приказчика, наконец-то, прорвало и он заорал. Потом, не прерывая вокального прессинга, ухватил стоящий за спиной дубиноподобный посох и вытянувшись на цыпочках замахнулся на наглеца. Увы, потолок в лавке подобное не стерпел. Навершие посоха врезалось в потолочную балку и тяжеленную гладко полированную палку вывернуло из рук, да так, что второй конец врезался в далеко выпяченный подбородок. Не ожидавший этакой нескладушки воитель от целительства хрюкнул и перевалившись через прилавок и шлёпнулся на пол, поднимая клубы пыли. Крик словно обрезало. Прочихавшись от сыплющихся с потолка пыли и мусора Дедал расслышал доносившиеся с пола жалобные подвывания.

—Браво, уважаемый, не знаю, как эта милая старушка лечит, но болящие в её присутствии размножаются шустрее тараканов на грязной поварне,—хорошо одетый невысокий человечек отошёл от входной двери и обогнув перепуганную травницу и, доброжелательно улыбаясь, приблизился к охотнику.

—Купец второй гильдии Зиггер,—он церемонно поклонился охотнику и улыбнулся растерянной травнице.

—Дедал, вольный охотник,—Дедал бросил цепкий взгляд на неожиданного зрителя, но тут же склонился в почтительном поклоне. Купец мог и не представляться. Охотник узнал его сразу и тут же похвалил себя за предусмотрительность. Летом рассекая с подношениями по городу он так и не смог лично добраться до одного из богатейших купчин города, но великолепную медвежью шкуру в знак уважения послал. Хоть и пришлось почти задарма продать всяким нужным аж три оленьих. Не зря значит напомнил вчера о себе кой кому чисто по дружески… А может и трактирщик подсуетился… Такие как Эиггер по лекарским магазинам сами не ходят. Даже по самым престижным… 

—Насколько вас пытался обмануть этот баран?

Вопрос прозвучал вполне доброжелательно, Дедал уловил явное злорадство в голосе и, решившись, незаметно пихнул растерявшуюся спутницу в бок.

—Снадобья не меньше тридцати серебряных стоят, а по совести, да с лечением, можно и золотой просить…

—Не части, бабушка, пять гривеней деньги не малые, а тридцать серебряных ты и в деревне без долгих поездок выручишь,—перебил ее Зиггер,—вот тебе тело болящее. Сможешь помочь? А он тебе заплатит по городским ценам. А потом я уж уговорю высокопочтенного хозяина этого тела проверить ваш товар и дать за него правильную цену.