Хуже не бывает

– Ах да, у нас сегодня появились новенькие. Знаете что? Почему бы нам всем не представиться по очереди, а затем Сьюзан расскажет о себе. Начиная… давайте начнем с вас, Ронда?

Сьюзан пришло в голову, что вот уже много лет ей приходится сидеть в подобных кружках, в Анонимных алкоголиках, реабилитационных центрах, представляться алкоголикам, наркоманам и прочим формам нездорового бытия, но здесь перед ней была новая группа людей. Депрессивных и маниакально-депрессивных, а если ей повезет, то и шизофреников. Шизоаффективных по крайней мере. Это уже немало. Первый класс психических расстройств. По-настоящему крутые. С другой стороны, здесь находятся и твои обсессивно-компульсивные коллеги, булимики и социопаты. Надо полагать, что в таком месте сыщутся и такие отклонения, о которых Сьюзан никогда не слышала. Дисфазики, сисфазики, аутисты – львы, тигры и медведи. Но шизофреники – лидеры хит-парада. Очень важные персоны, вожаки в игре, в которой они вынуждены участвовать, игре, в которой Сьюзан не желает признавать поражения.

С их стороны жестоко вот так сразу заставлять ее заниматься прикладным искусством. В самом деле, если ты не в состоянии собрать коллаж, это деморализует. Наверняка есть немало вещей, с которыми Сьюзан сейчас не справиться, но нужно ли ей об этом напоминать?

– И что мы тут делаем? – проревела миссис Ховард, преподаватель рукоделия, и заглянула через плечо Сьюзан, проверяя, насколько та продвинулась в работе. Сьюзан испуганно, словно ее застали за чем-то постыдным, подняла взгляд на учительницу, которая жизнерадостно смотрела на нее.

Она не могла вырезать картинки и создать из них что-то осмысленное. Почему-то изображения машин и людей не имели для нее смысла, особенно если на них были буквы. Она не могла расшифровать эти картинки или придать им какую-то форму, поэтому просто беспорядочно наклеивала их.

– Я, кажется, не могу… – начала она, затем откашлялась. – В смысле… – Сьюзан посмотрела на журнал и нахмурилась. Почему она не может справиться с такой простейшей задачей? Задачей, с которой дети справляются, не задумываясь?

– Может, вам вырезать вот эту лодку? – предложила миссис Ховард и, склонившись над Сьюзан, указала на фотографию в журнале перед ней. Сьюзан почувствовала резкий запах духов преподавательницы. Она тупо кивнула, пытаясь сосредоточиться на предмете, на который указывала миссис Ховард.

– Я ее не заметила. – Она осторожно взяла журнал и недоверчиво уставилась на глянцевые картинки, миссис Ховард похлопала ее по плечу и выпрямилась.

– Ну теперь-то вы ее видите, так что вырезайте, хорошо?

Сьюзан снова кивнула и защелкала тупыми детскими ножницами, которыми не могла себя зарезать, задумавшись над сложной задачей.

Она посмотрела на Ронду, перед которой, видимо, лежал отличный коллаж. Мирового класса, совершенный, меняющий жизнь и новаторский, в то время как Сьюзан боролась с идеей «лодки». Нет. Не «лодки». Другого мира. Это не… а, на хрен это.

Но Ронда была героиней Сьюзан. Непокорная Ронда, которая позвонила своему психиатру и будничным тоном сказала, что собирается убить себя, словно мимоходом сообщала, где ее искать, если ему вдруг понадобится машина. Но врач Ронды не слишком радостно воспринял весть о ее грядущем местопребывании.

– Вы обещали, что предупредите меня, если надумаете покончить с собой, – сказал он, выбранив ее за забывчивость.

– А я вас и предупредила, – парировала Ронда, бросила трубку и выстрелила себе в голову. У Ронды были темные короткие волосы и темные глаза. Из-за полноты было сложно понять, сколько ей лет. У нее была внешность борца-любителя, толстые руки и ноги и мощная аура, усиленная недавней попыткой самоубийства, оставившей солидный шрам поперек лба, который вызвал бы вспышку интереса на вечеринке среди нормальных людей, но здесь никто о нем даже не спрашивал. У Ронды была бледная кожа и пять черных родинок под глазами – три под левым и две под правым, широкое лицо с плоским носом, разъехавшимся в стороны, и короткие волосы, торчащие над проколотыми ушами.

Ронда потерпела неудачу в самоубийстве, но зато теперь преуспела в создании коллажей. Сьюзан печально посмотрела на свою работу, завидуя дерзкому дарованию Ронды. Может, будь она более склонна к суициду, у нее обнаружился бы талант к изготовлению коллажей. Дерьмо.

Ронда заметила, что Сьюзан с тоской смотрит на свое творение, и заговорщицки наклонилась к ней.

– Эй, не расстраивайся ты так из-за этого дерьма. Это всего лишь мудацкий коллаж в психбольнице, я тебя умоляю! Они, поди, накачали тебя лекарствами так, что ты едва можешь держать зубную щетку. На хрен это дерьмо. Не парься.

Она с грозным видом направилась к двери важно неся тяжелое тело, пугая врачей и медсестер.

Сьюзан с жадностью слушала Ронду, которая убеждала ее, что не нужно обращать внимание на это дерьмо. Возможно, ее талант в прикладном искусстве не столь уж важен по сравнению с неспособностью быть посредником в сделке между расстройством и лекарствами, которые ей дали, чтобы приручить его. Она не должна, не могла быть прежней, так какой же смысл ломать и без того исковерканную жизнь? Какой смысл так жестоко обходиться с собой? Она поступала так не потому, что в этом есть какой-то смысл, и не потому, что считала это удачной идеей. Она никогда не понимала, почему так сурово обходится с собой – и если не знала этого даже тогда, то сейчас тем более не могла ни черта понять. На хрен все это. Лучше забыть об этом на какое-то время. Пусть все пройдет. Это дерьмо можно обдумать, когда настанут лучшие времена. Она надеялась, что у нее еще будут лучшие времена, что она не истратила последний купон на светлое будущее.

Она не знала, сколько времени это продолжалось. По земному времени, наверное, прошло около недели, но в мире сновидений выяснить это невозможно. Сьюзан сдали на хранение в неспешное, безвременное место, где нет часов и дней. Она принимала лекарства, которые ей давали, ела еду, поставленную перед ней, и даже иногда спала. И это продолжалось до тех пор, пока однажды она не обнаружила, что сидит в атриуме на белой мебели, греясь на солнце. Прикрыв глаза руками и прищурившись, она смотрела в голубое небо и в тот день почувствовала прикосновение разума. Нечто теплое. И, глядя по сторонам, она постепенно начала понимать, где она есть, а где ее нет. Посмотрев вниз, на свои тапочки, она растянула рот в улыбке и коротко рассмеялась.

– Что смешного? – спросила Ронда, ее приятельница-соседка. Она лежала рядом на пластиковом шезлонге, греясь на солнце, которое пробивалось сквозь открытую крышу над их головами.

– Ну, например… я в психушке, – с некоторым удивлением заявила Сьюзан.

Ронда рассмеялась глубоким гортанным смехом, сцепив руки за темной головой и повернув лицо к целительному солнцу.

– До тебя это только сейчас дошло? – Она глубоко затянулась сигаретой. – А ты думала, где находишься? В «Беверли-Центре»?

Дотянувшись до пачки, которую протянула ей Ронда, Сьюзан взяла сигарету и медленно засунула ее в рот. Затем припомнила кое-что.

– А у тебя есть…

– Она на стене, – сказала Ронда, показывая на нечто вроде электрической розетки. – Поднимаешь эту штуку, прижимаешь к ней сигарету и прикуриваешь.

Сьюзан поднялась и неторопливо направилась к странной штуковине.

– Зачем…

– Чтобы мы не сожгли себя. Полагаю, ты заметила, что зеркало над раковиной в ванной не стеклянное, а из дерьмового алюминия. Чтобы не вводить в искушение любителей порезаться. Хотя это просто смешно, лампочки-то электрические они не могут никуда убрать, так что если ты действительно хочешь себя изувечить… – Ронда пожала плечами и махнула рукой. – Они здесь полные идиоты, это просто невероятно. – Она сделала последнюю затяжку и бросила окурок на землю.