Хуже некуда
Шрифт:
А сейчас мы ненадолго отвлечемся. Скажите, какие части спортсменского тела притягивают всеобщее внимание во время гонок? Ноги, сердце, легкие. А ведь это ерунда, пятое колесо у телеги, по сравнению с укрытой от посторонних глаз точкой равновесия. Промежность — вот что действительно важно. Вообразите, как это весело — всей своей тяжестью балансировать на огромном, багрово-желтом нарыве да еще крутить педали километров двести. Мало того: потом, когда лопнувший фурункул как следует помят и раздавлен, дождаться завтрашнего дня и начать сначала. Теперь ясно, сколько значат в жизни велогонщика хорошие шорты?
В наши дни с этим никаких проблем. Прежде было не так. Знаете, из чего их шили? Из черной шерсти. А любая влажная шерсть, даже самая мягкая, начинает нещадно царапаться. Вот и представьте, что ваш конец или
Страшно вспомнить.
Зато современные шорты — не шорты, а песня. Шьют их из восхитительной лайкры со вставками уже из искусственной замши, незнакомой со склизким состоянием, ибо слой специальной губки в полипропиленовом шве поглощает пот чуть ли не раньше, чем тот успеет выделиться. И хотя форму по-прежнему нужно стирать, через час она снова сухая и мягкая.
Какая тихая и мирная минута…
Вы пользовались когда-нибудь медицинскими свечами? Многие пользуются. А все потому, что в теле нашем далеко не один только вход. Носом, например, здоровые люди вдыхают круглые сутки. Второе по «популярности» место занимает рот. Яд, как мы знаем, испокон веков закапывали в уши. Кроме того, всегда можно проколоть кожу, правда, без помощи шприца тут не обойтись. Кое-что впитывается через поры, иначе не изведать бы человечеству никотиновых пластырей. Кстати, вспомним, как проникают в организм сигаретный дым, табак, опиум, кокаин… Алкоголь, тот вообще всасывается мембранами языка, часто не доходя до желудка. Так вот, возвращаясь к медицинским свечам: анальное отверстие — просто один из путей.
При этом каждый вход — еще и выход. Из ушей понемногу вытекает воск. Люди сморкаются, мочатся, дышат, блюют, обмениваются слюной при поцелуях, извергают кал, изрекают суждения — и все с той или иной мерой непременного удовольствия. Чих — это же настоящий воздушно-капельный оргазм. А уж выпустить газы, да позвучнее…
Патруль. Что ему было известно до этого дня? Из Америки в лабораторию Флейшмана, расположенную в Сьенне, поступают некие препараты — то ли действующие на клеточном уровне, то ли волшебные протеины, а может, иная дрянь, еще не описанная в научной литературе. Потоцкий, Сарпедон, Барис — каждый из них принимал это и обретал чудовищную силу на трассе. Теперь то же самое закачивали в Акила.
Желудок — негостеприимная среда для живой ткани любого рода. Он и к себе-то враждебен. Уберите плотную слизистую оболочку, и кислоты быстро переварят его стенки. Вряд ли в подобной обстановке принялись бы и проросли те уязвимые семена, которые Флейшман культивировал в теле Саенца. Прямая кишка, напротив, создает идеальные условия для всходов: тепло, влага, никакой разъедающей кислоты.
С какой стати Патруль налетел тогда на Меналеона? Едва не сломал парню шею, а ведь еще неизвестно, сколько правды в его намеках.
Не важно. Они непристойны уже потому, что родились в подобной голове. Бывают же такие мозги — грязнее, чем любая задница.
Ну и хватит об этом.
Ранним утром, на следующий день после рождения Иридасеи, Патруль подъехал к дому Саенца. Стояла середина апреля. В саду за домом и на поросших деревьями холмах на все голоса кричали-надрывались птицы. «Мерс» Флейшмана как раз выезжал из ворот. Микель и Азафран взаимно старались пореже видеться. В гараже Патруль неторопливо снял свой велосипед с крыши автомобиля Саенца, чуть подправил тормоза, проверил одну за другой спицы. Спешить не имело смысла, ведь Акилу каждый раз требовалось некоторое время, чтобы прийти в себя после такого визита.
Следует отдать Флейшману должное: доктор он был отменный. Если не считать кое-какихбелых пятен. Никто другой не мог научить спортсмена так тонко понимать
свое тело, наслаждаться его возможностями, правильно ухаживать за ним. По любому вопросу, только подойдите — говорил без устали, и все по делу: хоть о вросшем ногте на ноге, хоть про ИФР-1 [24] . Для Микеля не существовало ни пустяковых, ни чересчур заумных тем. Беседуя с подопечными, он, казалось, забывал всякий расчет, когда с упоением растолковывал им, словно детям, как что действует, какого рода вред может нанести, когда этот вред проявится, и почему Анкетиля прикончил рак желудка, и почему Билли Бувинес верит в изгнание бесов. Каждый из гонщиков при желании получал добрый совет: что надо кушать, сколько спать, когда поднапрячься, а когда расслабиться и получить удовольствие. Повторимся, никто из команды не чувствовал себя обойденным. Так что в принципе никого не удивляло и плотное общение доктора с Акилом Саенцем, в гостинице, дома или где-то еще.24
ИФР — инсулиноподобный фактор роста.
И лишь иногда ход событий пробуждал у близких недобрые подозрения. Особенно после памятного заезда Париж — Рубаи, прозванного «Северной преисподней». Роды Перлиты затягивались, и призоносный гонщик заявил об отъезде. До сих пор мы полагали, что Акил уедет на следующее утро. Флейшман говорит: «Ладно, только загляни сперва в автобус, осмотреть тебя надо». Саенц возражает, что, мол, пора на самолет. Доктор отводит его в сторону, и оба принимаются махать руками. Акил, уже в рубашке и джинсах, с дорожной сумкой на плече, сутуло забирается в командный автобус. Азафран видит: гонщик не просто зол. Скорее топит в напускном гневе неизбывное отчаяние.
Флейшман шагает к автомобилю, распахивает багажник. Патруль не может заглянуть внутрь, но когда багажник захлопывается, тонкая струйка пара, как от сухого льда, растворяется в воздухе. Доктор возвращается с аккуратным черным портфелем под мышкой. Мужчины вместе направляются в отгороженную медицинскую палату.
Крупные они все-таки, эти командные автобусы. Чего там только нет: кухня, душевая, место для отдыха, телевизор и прочие высокие технологии, разве что для личных бесед машина явно не приспособлена и «медицинская палата» — всего лишь большой чулан: кушетка для осмотра, снадобья, примочки, оборудование. Спортсмены снуют туда-сюда. Кому пожелалось чашечку кофе, кому — посмотреть свое интервью по местному или главным каналам. За перегородкой вспыхивает ссора. Слов не разобрать — спорщики изо всех сил сдерживают эмоции, однако Патруль на всякий случай прибавляет громкость телевизора. И вот выходит Акил, неуклюже натыкается на стены, застегивает ремень. Это еще ничего не значит. Следом появляется Флейшман. Всегдашний папочка, премудрый дух-поводырь без возраста, смахивает в эту минуту на испуганную женщину, которая тянет за рукав озверевшего мужа-алкоголика, вознамерившегося разбить голову единственного сына о стену. Саенц разворачивается и заносит руку для удара.
Азафран вскакивает с кресла. Теперь он — папочка, человек, наделенный властью, первый среди равных — черт, знать бы еще, что происходит! Патруль чуть заметно хмурит брови, в нужную секунду опускает руку на плечо Акила и разворачивает товарища лицом к Флейшману, готовому расплакаться навзрыд. После чего покидает автобус, громко хлопнув дверью.
Пять минут спустя на улицу выходит Саенц. Победитель «Северной преисподней», мужчина, взору которого вскоре суждено увидеть первенца, не похож сам на себя. Скорее на жертву изнасилования. Темнота под глазами, нетвердая походка.
За ним чуть ли не выпрыгивает довольный Флейшман. Помахивая портфелем, сверкая стеклами очков, цинично улыбаясь тонкими, теплыми губами, дескать, все в порядке, ребята, папуля снова на коне, бодро подходит к Азафрану.
— Я тут дал ему кое-что, успокоить нервишки. Да уж. Как-никак, первый ребенок. Нам этого не понять, — он подмигнул, — а все-таки дело большое.
Патруль глядит на него без улыбки, но и не исподлобья. Просто смотрит и постукивает пальцем по костяшкам левой руки, точно отсчитывая время. Взгляды мужчин на мгновение пересекаются. Микель садится в свою машину, швыряет портфель на заднее сиденье и давит на газ.