Хуже некуда

Однако дух Эрнесто не вынес подобного бремени. Вчерашний вожак стаи превратился в малое дитя. Тот, бывший Сарпедон — уверяю, вы не пожелали бы оказаться рядом с ним на дороге, — он плевался, выпускал газы, оскорблял вашу маму. Его презирали, но и боялись. А кончилось тем, что парень стал буквально блаженным. На последнем «Тур де Франс», по утрам, когда гонщики собирались на старте, Эрнесто внезапно ронял свой велик и подходил к одному из рядовых штатных. Огромный щетинистый подбородок отваливался, обломанные зубы обнажались в улыбке, и многократный победитель приветствовал изумленного донельзя гонщика — нет, не просто по имени, а словно брата, вернувшегося после долгой войны: заключал в объятия, иной раз даже рыдал на его плече. Можете представить, чтоиспытывал в эти мгновения молодой новичок? Чувствовал себя польщенным? Глубоко пристыженным? Смущение — не то слово.

Сарпедону было плевать на чувства других людей. Закончив обниматься, он шагал обратно, причем как-то странно держал правую руку: отставлял локоть назад и немного вбок, будто бы собирался не то поприветствовать товарища, не то благословить толпу, и постоянно бормотал себе под нос. Зачастую механику «Козимо» приходилось брать спортсмена за эту самую руку и отводить к легкомысленно брошенному велосипеду, уже подобранному и заботливо отлаженному механиком команды. Кто-то еще проверял исправность миниатюрного радиопередатчика, закреплял на месте наушник и помогал Сарпедону забраться в седло, ибо сам он в это время напоминал несуразного героя из устарелой видеоигры.

Зато стоило посадить Эрнесто за руль и указать, где трасса, — его уже ничто не могло остановить. Казалось, у парня была лишь одна, врожденная скорость — бешеная. Капитан команды как заведенный шепотом повторял в микрофон: «Легче, дружище, остынь, спокойней, тише», — опасаясь, как бы гонщик не надорвал сердце.

И вот — Париж, Елисейские поля. Существует традиция, согласно которой в «Тур де Франс» всеобщий победитель уступает финальный этап гонщику чуть ниже себя рангом. Сарпедон оторвался от своих уже в первом заезде. Ладно, это в порядке вещей, но потом вожак обязан уйти в тень, затеряться в середине группы, позволить и простым парням погреться в лучах славы. В конце концов, они это заслужили. Неизвестно, где был бы лидер без надежных товарищей.

Думаете, Эрнесто сбавил шаг? Ага, как же! Наоборот, развил совсем недостижимую скорость. Группа начала растягиваться, поредела, некоторые начали отставать, а Сарпедон продолжал шпарить, будто в заезде с раздельным стартом на первой неделе гонки. Вскоре он остался в полном одиночестве, уйдя в отрыв на сотню метров от ближайшей троицы спортсменов, которые растерянно затормозили в ожидании товарищей.

Присутствующие оторопели. Парень уже завоевал все три лидерские майки — «горный король», «самый быстрый» и «самый стабильный». Чего он еще хочет, вознестись живым на небо? А тот крутил себе педали с постоянством необоримой машины, напоминая электронного зайца на треке для борзых. «Уберите робота!» — ревела толпа, отчасти в шутку, отчасти с возрастающим гневом.

И вдруг Сарпедон прикладывает ладонь к наушнику, трясет головой и останавливается, положив руку на барьер.

Зрители затаили дыхание. В кронах деревьев шелестел ветер, где-то вдали шумела проезжая часть. Сердца aficionados [7] похолодели. Никто не забыл, как Ян Потоцкий разглядывал указатель. Вскоре запели шины-«трубки», застучало сто двадцать цепей, и пелотон сплошной пестрой лентой пролетел мимо одинокой фигурки у барьера.

Эрнесто поднял руку и кротко улыбнулся, словно приветствуя группу знакомых, мелькнувших вдали на сельской дороге; потом внезапно принял озабоченный вид, еще раз приложил руку к наушнику и кинулся в погоню. Да только удачу свою он уже упустил. Непобедимый Сарпедон финишировал за спинами основной группы гонщиков и как бы в коконе собственноручно созданной пустоты, не замечая никого вокруг, вихляя ведущим колесом, как ученик, возвращающийся домой после уроков. Акиле Саенцу, который до того неизменно приходил вторым и страшно устал, безуспешно пытаясь одолеть Сарпедона в каждом заезде, вместе с Этторе Барисом, занявшим третье место, пришлось чуть ли не на себе протащить бедолагу сквозь положенную церемонию: вручение маек, шампанское, цветы, девицы, взмахи перед камерами. Эрнесто «выдавал» нужные жесты, словно кукла-марионетка, и ухмылялся, но не как победитель, а скорее как человек, не понимающий, куда он попал, озираясь по сторонам с видом испуганного первоклашки.

7

поклонников ( фр.).

Всегда находятся люди, готовые прослезиться от избытка эмоций, однако не уверенные, что презентация на Елисейских полях, одно из самых внушительных событий спортивной жизни, — вполне подходящий случай для подобных изъявлений. Но посмотрели бы вы на лица этих несгибаемых мужчин, совсем недавно пылавших ненавистью к Эрнесто и вдруг, без малейшего на то основания, проникшихся дружескими чувствами к нему же!.. Слезы, которые стекали по их соленым от пота лицам, отдавали невыносимой горечью полыни.

В общем, неудивительно, что Эрнесто Сарпедон, победитель Тура, campionissimo, не помог своей команде пожать заслуженные лавры в заездах-критериумах.

А вот почему в маленькой, глухой деревушке, куда прославленный гонщик удалился для восстановления душевного здоровья, его настигла жестокая смерть, понять уже сложнее.

Высокие каблуки Габриелы Гомелес очень даже по-городскому стучали по главной улице Вента-Кемада. Улице, ха! Скорее ущелью Гремучей змеи, разве что ярко освещенному лучами утреннего солнца. Но туфли Габриелы представляли собой шикарное зрелище. Элегантные, из дубленой кожи, такие не каждому по карману.

Габриела — женщина современная до мозга костей и знает, чего хочет. Остается лишь гадать, как это по окончании полицейского колледжа в Авиле успешную выпускницу не оторвали с руками первые копы Мадрида. Ясное дело, половая дискриминация в органах правопорядка здесь совершенно ни при чем. В общем, вместо блестящей столичной карьеры молодую женщину-детектива ожидал заштатный городишко, где шоссе Е25 пересекает Гвалдаквивир между Бэлен и Кордовой.

Оставив двух помощников в униформе бродить снаружи, Габриела отправилась в харчевню. В ноздри ударил крепкий запах. Не сказать, чтобы кофе, вино, сигаретный дым и копченые окорока в совокупности давали неприятный аромат, но, на беду, к ним примешивался дух кожи, дегтя, инжира и свиного навоза. На несколько мгновений гостья застыла на пороге — черный силуэт на ослепительном фоне раскаленных камней и глины, — вдыхая относительно свежий воздух. Когда глаза привыкли к полумраку, Габриеле удалось разглядеть троих мужчин того возраста, в который приходят все крестьяне, распрощавшись с молодостью. Посетители учтиво поздоровались. На их голоса из маленькой двери вышел официант и облокотился на стойку, ожидая заказа.

Горожанка попросила кофе-эспрессо и выбрала себе место, откуда был бы хорошо виден весь бар. За столиком она достала из кожаной сумочки сигареты, небрежно щелкнула зажигалкой, выпустила изо рта серую струйку дыма и неторопливо обвела заведение взглядом, явно приглашая присутствующих к разговору. К стойкому аромату заведения добавилось благоухание дамских духов. Свеженакрашенные при въезде в деревню губы оставили еле заметный блестящий след на фильтре тонкой длинной сигареты.

— Интересно, это они просто так, по дороге заскочили? — спросил один из мужчин, ни к кому особенно не обращаясь.

— Вы же знаете, у нас тут серьезное дело, — произнесла горожанка.

— А она что, тоже с копами?

— Я их начальница.

— Ну да, мир не стоит на месте, — отозвался другой посетитель. — Женщины. Боссы. Не такие уж мы отсталые, понимаем, что к чему. Если наши родные внучки водят гоночные авто и говорят о совокуплении не краснея, открытым текстом… Разве мы против? Начальствуйте на здоровье! — Он сверкнул глазами, а потом вдруг растянул губы в добродушной беззубой улыбке.

Габриела ответила быстрым выразительным взглядом.

Чтобы собрать вокруг себя толпу, ей оказалось достаточно сесть за столик. Прошло около часа. Гостья из города и пальцем не пошевелила, а вента превратилась в некое подобие местного суда. Парни в униформе торчали у дверей, лениво посматривая на ребятишек, собак и свинью, чье присутствие нарушило бы «официальный протокол».

Выдвинулся даже собственный президент. Им оказалась опять же дама, правда обремененная большим количеством килограммов, подбородков и прожитых лет, чем Габриела. Грубым, раскатистым голосом сеньора Эмилия — так она представилась — призвала собрание к порядку и заговорила, в основном обращаясь к детективу: