Хвала и слава. Книга третья

— Ну, как ты? — спросил Спыхала, когда они вышли во двор.

— Да ничего, как видишь, — усмехнувшись, спокойно ответил Чиж. — Встречаемся на том же самом месте.

— Только спустя четверть века.

— Такой уж это беспокойный век.

Они пошли вместе. Чиж забеспокоился.

— Мы должны расходиться по одному, — несмело напомнил он Спыхале.

Казимеж засмеялся.

— Да ты только посмотри вокруг, — сказал он, — на нас и внимания-то никто не обратит.

Офицеры шли медленно; молодые люди — юноши и девушки — то и дело обгоняли их, они торопились на свои сборные пункты. Многие юноши — в сапогах, куртках, с рюкзаками за плечами. Чуть не у каждого — чемодан, сумка или большой сверток. Карманы плащей оттопыривались. Навстречу частенько попадались немецкие патрули, которые делали вид, будто ничего не замечают.

На улице Жабьей они зашли в маленькую кофейню (называлась она «Люля»), почти совсем пустую в эту пору, и уселись в углу. Минуту они молча разглядывали друг друга, как бы заново изучая знакомые черты. Лицо Чижа, казалось, окаменело. Морщины сходились у плотно сжатого рта, а губы, в молодости довольно пухлые и розовые — Казимеж хорошо это помнил — стали теперь тонкими и упрямыми. Слыхала подумал, что это производит просто неприятное впечатление. Ему жаль было того свежего и розового мужчину: сейчас перед ним сидел какой-то старый и совершенно незнакомый человек. Но, обнаружив в Стасе эти перемены, он, однако, не сделал для себя никаких выводов. Потом он упрекал себя. В самом деле, для дипломата это было непростительной ошибкой.

Наконец, кладя перчатки на стол возле своей чашки, Спыхала нетерпеливо заговорил:

— Видишь, мы опрометчиво растратили самый ценный капитал нашей операции: внезапность.

Стась Чиж не проронил ни слова, он только беспокойно заерзал на стуле. А Спыхала и не ждал ответа.

— Ну, рассказывай, — повелительно обратился он к Чижу, — как ты?

— Что я? Попал как кур в ощип. До этого был в лесу.

— Верно. Я тебя не видал.

— Да нет, я уж тут болтаюсь не первый день. Просто не встречались.

— Так, — продолжал допрос Спыхала. — А где братья?

— Погибли. Двое — в Катыни, один — в Освенциме. Двое осталось. Один в Лондоне, другой здесь.

— Да, видишь оно как. А что ты делал эти двадцать лет?

— Носила нелегкая по маленьким гарнизонам. Кельцы, Грудзендз.

— Скучал?

— Времени не было. Была жена, сын.

— Теперь нет?

— Теперь нет. Свободен, как птица.

— Да, такая, брат, свобода.

— А ты? Слышал я твою фамилию… В верхах…

— Надеюсь, ты уже позабыл, как она звучит.

— Знаю, ты майор Котляж.

— Верно.

Они внимательно посмотрели друг на друга.

— Ну и что ты на все это скажешь? — спросил Казимеж.

— Что я? Я мелкая сошка, — с наигранной скромностью проговорил Чиж.

— Матушка твоя умерла? — неожиданно спросил Спыхала.

— Умерла.

— А мой отец жив, — словно хвастаясь, сказал Казимеж.

— Правда? — безучастно спросил Чиж, тон его делался все холоднее.

— Ну скажи, что ты думаешь обо всем этом балагане? Чиж неопределенно пожал плечами.

— То говорят, что восстания не будет, то будет. Утром так, днем эдак. Ведь даже приказов вовремя не доставили.

Чиж снова что-то пробормотал.

— Почему? — проговорил он немного погодя. — У них было сегодня целое утро.

— Да помилуй же, что ты, — Спыхала заломил руки, — всего несколько часов! Ведь это же должна была быть мобилизация. А сейчас разве мы можем думать о наступлении? Ну а из обороны ничего не выйдет, все выкипит. И баста.

— Те ведь тоже молоды, — Чиж неопределенно кивнул на улицу.

— Разве оттого, что они молоды, они должны гибнуть? Их перережут как баранов.

— В лучшем случае перестреляют, — тон Чижа становился все более натянутым.

— Ты же ведь слышал, что говорили и сегодня и вчера. Если не хватит оружия, раздать топоры, кирки и ломы. Слышишь, Стась? — с отчаянием в голосе повторил Спыхала. — Топоры, кирки, ломы. После шести лет подготовки — вдруг импровизация.

Чиж не притронулся к кофе. Глаза его все больше сужались.

— Так должно было быть. Советы подходят к самой Праге. Мы обязаны захватить Варшаву прежде, чем они войдут в нее. Мы должны быть хозяевами.

Спыхала засмеялся.

— Всегда хозяевами… — проговорил он.

Скованная фигурка лысого офицера выпрямилась. Лицо его стало каменным.

— Майор Котляж, — проговорил он драматическим шепотом, — вы сеете панику. Советую вам быть с этим поосторожней, а не то…

Спыхала пришел в себя.

«Я круглый идиот, — подумал он. — И, как всегда, удивительная беспечность. Я ведь даже не знаю, кто он. Я не видел его больше двадцати лет. А многого ли стоят глупые приятельские отношения забавлявшихся щенков?.. Тогда это была игра, а теперь борьба не на жизнь, а на смерть. Люди становятся все хуже на этом свете».

Он открыто, в упор взглянул на Чижа.

Заговорил о другом.

— Видишь, — пристально смотря на Чижа, сказал он, — мы столько лет не встречались. А мне казалось, что ничего не переменилось, что и мы с тобой оба такие же, как двадцать лет назад. А это только иллюзия, как всегда. Мы не стоим на месте. Знаешь, — добавил он доверительно, наклоняясь над столом к Станиславу, — никогда не стоит возвращаться к прошлому. Это всегда очень тяжело мстит за себя. Поверь, это приносит самые горькие разочарования.

Тот ничего не понял. Замигал, его маленькие голубые глазки превратились в щелочки.

— Майор Котляж, — проговорил он, — не заговаривайте мне зубы. Я знаю, о чем вы думаете.

Спыхала подумал, что маленькие глазки и белые ресницы Чижа, сделали его совсем похожим на свинью. И в то же время он понял, что до сих пор ни с кем не был так откровенен.

«Мечу бисер перед свиньей», — подумал Казимеж.

Он взял себя в руки.

— Знаешь, Стась, — не спеша проговорил он, — советую со мной не связываться. И не такие шею ломали.

Чиж онемел.

— Майор Котляж, — проговорил он, — я доложу командиру.

Спыхала встал, взял со стола перчатки и сказал:

— Адье, приятель.

И вышел из кофейни, хлопнув дверью.

II

Утро было веселое и солнечное. Над городом повисло лазурное небо — обманчивый предвестник устойчивой погоды. Анджей с самого утра уходил куда-то и только на минутку заглянул в комнату матери. Панна Текла в «маленькой столовой» (большая была сдана кому-то) готовила первый завтрак. Даже тенистый, со всех сторон застроенный дворик особняка дышал зноем.