Хвост судьбы

Антон Григорьевич тихо встал и заглянул в детскую. Ваня безмятежно посапывал во сне, почти как Бобусь.

На кухне Семьянинов включил чайник и взял в руки вчерашнюю газету. Спать уже совсем не хотелось, но и читать никак не получалось. Антон Григорьевич заварил себе крепкого чая, и вдруг в тишине спящей квартиры раздалось мягкое топанье. В проёме двери появилась умильная физиономия Бобуся. Он уселся перед столом, задние лапы смешно разъехались в разные стороны. «Я принёс в твой дом счастье» – Семьянинову показалось, что эти слова он услышал на самом деле.

– Чего же ты такой толстый? – неожиданно для себя обратился Семьянинов к щенку. – Как тебя там? Бобусь? В тебе небось уже килограммов десять будет. Неужели ты вырастешь в большую собаку?

Бобусь встал на задние лапы, передние положил на колени Семьянинову.

– Чем глупости спрашивать, дай лучше вкусненького, – словно говорили хитрые карие глазки малыша. – А не хочешь кормить, так пойдём спать. Глубокая ночь на дворе.

Щенок потянулся, неуклюже поскользнулся на полу и шмякнулся на пузо. Вид у него при этом был совершенно несчастный.

«Собаки, оказывается, бывают не только страшными и злыми, но милыми и забавными», – сделал открытие Семьянинов.

Неожиданно для самого себя он улыбнулся, подхватил Бобуся на руки и пошёл обратно в спальню.

– Только давай договоримся, будущая большая собака! Спать ты будешь не у меня на голове, а на коврике у кровати, – прошептал на ухо щенку Семьянинов.

Бобусь сладко зевнул, не открывая глаз: он успел заснуть на руках у Антона Григорьевича, пока тот нёс его из кухни.

На душе Семьянинова впервые за много-много дней, а может, и лет стало вдруг так спокойно, что, едва его голова коснулась подушки, он заснул безмятежным счастливым сном младенцев (и щенков).

Назавтра, прямо с утра, депутат городской Думы Антон Григорьевич Семьянинов, пользуясь правом субъекта законодательной инициативы, отозвал с рассмотрения свой законопроект.

Cherchez la Chien – Ищите собаку

Короткий осенний день стремительно переходил в длинный осенний вечер. С Сены потянуло сыростью, и молодой художник Франсуа Морэ, плотнее запахнув куртку, решил, что пора отправляться домой. Он аккуратно собрал в специальную папку свои акварели с лирическими пейзажами и традиционными видами Парижа, сложил мольберт и, взгромоздив тяжёлую ношу на плечо, перешёл от моста Конкорд к садам Тюильри, чтобы, направляясь в родные пенаты, непременно пройти через Лувр. Путь ему предстоял неблизкий – через Ситэ на другой берег Сены, на бульвар Сен-Мишель. Там Франсуа снимал скромную квартирку на последнем, как и положено настоящему художнику, этаже в доме № 13. Своего маршрута Франсуа не менял на протяжении вот уже двух лет, с тех пор как стал полноправным членом «гильдии художников», собиравшихся на набережной Сены в окрестностях Лувра и стремившихся продать свои работы многочисленным туристам, посещавшим знаменитый дворец французских королей.

Правда, из-за высокой конкуренции особых доходов это занятие не приносило, но Франсуа не унывал: основной заработок он получал у хозяина небольшого кинотеатра, расположенного недалеко от его дома. Хозяин, господин Гранье, хотел слыть настоящим эстетом и требовал, чтобы афиши были не отпечатаны «на бездушной типографской машине», а непременно нарисованы «вручную настоящим художником». Вот Франсуа и трудился на этой ниве «высокого искусства» и временами чувствовал себя новым Дега. Так, например, совсем недавно он рисовал афишу к фильму «Сисси», с блистательной Роми Шнайдер в главной роли, – про австрийскую императрицу Елизавету – и честно вложил всю душу в портрет этой первой красавицы XIX века.

Сегодняшний день был далеко не самым счастливым в жизни художника. Мало того, что у него опять ничего не купили, так ещё и сейчас, проходя сады Тюильри и взглянув в хмурящееся небо, Франсуа понял, что не успеет до дождя добраться домой. Усилившийся ветер поднял клубы сероватой пыли и кинул ему в лицо. Чтобы протереть глаза, Франсуа вынужден был присесть на ближайшую скамейку. Ветер не унимался и теперь пытался «ослепить» художника обрывком газеты.

Зачем-то подняв его, Франсуа невольно прочитал, что «после непродолжительной болезни скончалась известная своей благотворительностью баронесса де Кардильяк. Будучи бездетной, она завещала всё своё многомиллионное состояние…» Это известие окончательно выбило Франсуа из колеи. Дело в том, что дом, в котором он снимал квартиру, находился как раз в собственности баронессы де Кардильяк. Особа экстравагантная и обожавшая искусство, она сдавала квартиры молодым талантам за чисто символическую плату, что и позволяло Франсуа, с его не слишком завидной карьерой «нового Дега», снимать жильё в таком престижном и дорогом месте, как бульвар Сен-Мишель. Теперь, конечно же, тот, кому де Кардильяк завещала своё многомиллионное состояние, не станет терпеть у себя практически нищих квартирантов…

Вдруг из-под скамейки буквально под ноги Франсуа бросилось тощее дрожащее существо мышиного цвета. На мгновение разыгравшееся воображение художника нарисовало демоническую горгулью с собора Нотр-Дам-де-Пари, но Франсуа тут же сообразил, что это всего-навсего левретка, которая явно потерялась и была страшно напугана (левреток, этих любимых собак королей и аристократии, он знал по средневековым гобеленам и картинам старых мастеров). Собака прижалась к ногам художника и мелко дрожала. С неба упали первые крупные капли дождя.

«Вот только тебя мне сейчас и недоставало для полного счастья, – с досадой подумал Франсуа. – Что же прикажешь с тобой делать?» И тут, словно поняв, что решается её участь, левретка, как пишут в плохих любовных романах, «своими бездонными глазами взглянула ему прямо в душу», а её «осиная талия» – уж что-что, а талия у левреток в буквальном смысле слова осиная – вызвала у молодого человека непреодолимое желание немедленно собаку покормить. Оставить на произвол судьбы такое беспомощное и нежное создание Франсуа не мог. Не желая окончательно промокнуть, он, больше не раздумывая, посадил найдёныша себе за пазуху и, проклиная всё на свете, поспешил, насколько позволяли тяжёлый мольберт и громоздкая папка для акварелей, к дому.

Обсохнув, согревшись и подкрепившись вместе с левреткой вчерашней курицей (собачья аристократка от куриного мяса, очищенного от костей, не отказалась и была вполне довольна ужином), Франсуа рассмотрел свою новую соседку по комнате. Собака была необыкновенно красива – изящная длинная шея, большие грустные глаза, мягкая бархатная шерсть со стальным отливом. А ещё она обладала одной особой приметой: на лбу между ушами у неё было белое пятнышко, по форме напоминавшее звезду. Сразу после еды левретка легко запрыгнула на старый диван Франсуа и разлеглась на подушках, царственно склонив голову набок. Пригревшись, она перестала дрожать и сладко зевнула, всем своим видом показывая, что привыкла спать исключительно в королевских условиях и ни о каких ковриках у двери даже речи идти не может.

Её хрупкость и, особенно, томное выражение глаз вызвали у Франсуа ассоциацию с прекрасным женским портретом, над которым он недавно работал. «Сисси! Я буду называть тебя Сисси!» – сообщил он собаке. Имя необыкновенно подходило левретке. Франсуа показалось, что она улыбнулась, одобряя его выбор, и тут же спокойно заснула, свернувшись калачиком на его подушках. Он не решился беспокоить «императрицу» и лёг спать у неё в ногах, подложив под голову свёрнутое одеяло.

Время шло, а новый домовладелец всё не объявлялся. Франсуа перестал вздрагивать от каждого стука в дверь и продолжал регулярно перечислять ту же символическую плату на прежний банковский счет. «Будь, что будет» – в конце концов решил он и окунулся в работу. Сисси – стоит ли говорить, что она так и осталась жить у Франсуа – поистине стала его музой. В порыве вдохновения он написал несколько акварелей с изображением левретки, и неожиданно оказалось, что они пользуются у покупателей гораздо большим спросом, чем все виды Парижа, вместе взятые. Франсуа тщательно выписывал каждую портретную деталь, не забывая белоснежную «звезду» на лбу, и эти акварели раскупались и туристами, и соотечественниками. «Мы теперь с тобой богаты, Сисси!» – сообщал с порога Франсуа, возвращаясь домой после очередной удачной сделки. При этом он никогда не забывал купить на обратном пути что-нибудь вкусненькое для своей «музы».

Однажды в конце весны, стоя как всегда на набережной Сены и продавая очередные «собачьи акварели», Франсуа заметил явно состоятельного человека, возможного покупателя. Он был одет в дорогое кашемировое пальто, столь же дорогие туфли и слегка поигрывал изящной тростью. Проходя мимо, он мельком взглянул на изображение Сисси и вдруг остановился как вкопанный.

– Где вы видели эту собаку? – без всяких предисловий грозно спросил незнакомец.

– Вам нравится акварель? Я продаю совсем недорого, – немного растерялся Франсуа от такого напора.