Хякки Яко

— У меня всё было совсем не так, но при этом похоже. Я ведь всегда шёл путём Инь, и в моём случае начали исчезать ограничения тела. Я довольно быстро научился покидать сию оболочку, и летал по миру, предоставленный сам себе! Я творил, созидал и изменял реальность как того желал и даже не задумывался о последствиях. Тогда мне казалось, что всё что я сотворю — единственно верно, а то чего не сделаю, свершится как-нибудь само, а если нет — так и не надо. Никаких сомнений, никаких оправданий — подлинная свобода и торжество Разума.

— И как это восприняли те кто рядом?

— Ни как, пожалуй. Они просто не могли это понять, даже вообразить не могли, — грустно улыбнулся мне Мудрец, — Но наверняка они тоже заметили то как сильно я изменился. Быть может это их даже напугало, не знаю. В любом случае тогда мне это было неважно, что опять же выгодно отличает тебя от меня.

— И как долго между нами будет сохранятся это различие? — чествуя как кривая ухмылка разрезала моё лицо, прохрипел я, — Как скоро и я забуду всех с кем шёл бок о бок всю свою жизнь?

— Это зависит только от тебя. Захочешь — не забудешь. Ведь я тебе уже сказал — нет никакого злого кукловода, что только и ждёт момента когда сподручнее будет обрезать нити своей марионетки. Есть только ты, твои желания, явные и не очень, есть твои амбиции, надежды, стремления и мечты. И только тебе решать что из этого взять с собой в новую жизнь, а что оставить в старой. Ведь любая личность, по сути своей, должна быть чем-то вроде настроения. В конце концов, личность — это же не сам человек, а просто форма, в которой проявляется работа сознания. Её изменение может поменять восприятие, но суть останется неизменной.

— Вряд ли со стороны наш разговор похож на беседу двух вменяемых людей, — я вновь криво улыбнулся, но в этот раз почти искренне.

— Так мы и не люди, — возразил мне этот безумец, без тени сомнений, — Их мерила нам давно не по размеру, как сшитые по чужим меркам кимоно — как не наденешь вечно то жмёт где-то, то по швам разойдётся. Лучше пожалеть мастера и не примерять вовсе.

— Хм… сложно это организовать, когда везде шьют по одним меркам.

— Потому я здесь, хотя сейчас многое бы отдал для того что бы хоть на минуту вновь влезть в человеческую шкуру и снова ощутить себя Центром Вселенной.

— Я думал ты только так себя и ощущаешь, с твоей то силой и возможностями! — не скрывая ехидства рассмеялся я, но что мой собеседник без тени улыбки ответил:

— Вовсе нет. Никакое могущество не делает разумного Центром Мироздания. Скорее уж напротив — помогает перестать себя им воображать, просто потому, что после более-менее близкого личного знакомства с Мирозданием придерживаться прежней эгоцентрической концепции становится почти невозможно. Слишком уж жалко и откровенно посредственно звучат такие размышления на его фоне. А вот человеку в этом плане легко. Не ведая о бесконечности что его окружает, он легко помещает свой маленький мирок в центр видимого им сущего, и радуется как удобно он туда встал. Да что я говорю, ты сам — ощутивший Жизнь целого Мира, способен ли теперь назвать себя его Владыкой, при том что он благоволит тебе — ластится, как домашняя кошка к руке хозяина?

— Едва ли. Да и никогда я не ставил вопрос таким образом, даже не думал, если честно.

— Вот и я о том же. Так что отбрось страхи, поверь ты готов к следующему шагу на своём пути в вечность куда как больше чем я в своё время.

— Мне бы твою уверенность.

— Так бери. Разве я против?

На это мне вновь только и оставалось что хмыкнуть.

— Знаешь, — сказал я после долгого молчания, — Я чувствуя себя так же как когда впервые ощутил в себе чакру. Эта смесь страха, неверия, радости и чувства — неужели это всё мне? Иначе говоря, я словно вновь стал мальчишкой — глупым, наивным… живым. Я стал забывать кого это.

— Значит твоё новое рождение началось вовремя, впрочем в этом я и не сомневался. Ты вообще на удивление удачлив для того что бы родится собой, и силён ровно на столько — что бы дров не наломать. Редкое сочетание, всем бы так.

— Ну всем как-то жирно будет, а вот Клану… — я многозначительно посмотрел на старика, тот не отвёл взгляд, но и говорить не спешил.

Наконец, по прошествии пары минут он всё же произнёс:

— Я понимаю твоё желание поделится благом с родичами, но ты должен понимать, что они — не ты, и вряд ли таковыми станут.

— Но что-то сделать можно, — скорее утверждая чем спрашивая, проговорил я.

— Наверняка, и я более чем уверен что у тебя уже есть что-то на примете.

— Всё так, но нужна помощь.

— Какого же рода? — подозрительно прищурившись спросил старик, на что я только весело оскалился.

От царивших в моей душе сомнений и страхов не осталось и следа. Хагоромо вообще действует на меня как бочка седативного, но без малейших последствий. Просто старик всегда умудряется облечь любую правду в такие слова, что былое горе предстаёт редкостной удачей, а всякая разочарование — заслуженной наградой. И что самое важное — он не лжёт, его слова искренни, а сам он верит в них ничуть не меньше, а зачастую даже больше тебя самого. Ну и как прикажете при таких раскладах сохранять былое похоронное настроение? То то и оно. Остаётся надеется, что и в нашей с Хидеки безумной затее, он найдёт хоть одно положительное зерно, в противном случае шансы на положительный исход этой авантюры упадут до самых преддверий Ямы, а реки крови, что маячат на горизонте, превратятся в самые настоящие кипящие океаны. А это вовсе не то чего я желал.

* * *

Когда я открыл глаза солнце уже заходило за горизонт. Чуть потянувшись и с неохотой выбираясь из покрывала тёплой травы, я зашагал в сторону дома, пока зелень, как заговорённая, расступалась передо мной и тут же смыкалась позади.

Во время пути я снова и снова прокручивал прошедший разговор, из раза в раз находя всё новые смыслы и посылы.

С Хагоромо вообще никогда не бывает просто, а потому после каждой беседы с ним мне приходится напрягать свой невеликий разум в отчаянной попытке ухватить то зерно истины, что он старался вбить мне в голову на протяжении разговора. Впрочем в этот раз я похоже проявил не дюжую смекалку, ибо всё было предельно ясно. Хотя чего то подобного и стоило ожидать. В минуты опасности я всегда соображаю не в пример лучше чем период покоя. А угроза цельности собственной личности я считаю более чем весомым поводом забеспокоиться. Однако Хагоромо подкинул мне хорошую идею и даже указал несколько путей её свершения, так что в собственный дом я вошёл в на редкость приподнятом и благодушном настроении. Поцеловал Умеко и Мито, что только вернулась с одной из Лабораторий Небесного Двора, где разрабатывают и тестируют новые виды фуин, порезвился с ребятишками, сыграл пару партий в сёги с Акико, безнадёжно продув все без исключения, и обсудил последние новости Клана с Такеши.

А после был ужин, вся семья собралась за одним столом — дети, внуки, правнуки и много раз праправнуки. Звучал смех, шутки, голоса самых близких мне людей лучились счастьем и радостью, не яркими и обжигающими, но домашними, наполненными уютом и теплом.

Пожалуй только тогда я понял, сколь глупо было считать, что я могу потерять нечто столь невообразимо ценное. Вот уж нет, кем бы я не стал, как бы не глядел на мир, но эти мгновения останутся со мной до самого конца… даже если я не смогу остаться с ними.

Глава 55

Смена Хокаге, на взгляд непосвящённого, почти не отразилась на внешнем облике рабочего кабинета Главы Деревни. Всё то же полупустое помещение с множеством окон и огромным столом по центру, на котором громоздятся свитки, бумаги, депеши, послания, доносы и прочая макулатура, без тирании которой едва ли обходится любая сколь бы то ни было вышестоящая должность. Однако любой кто может похвастаться знакомством с Хаширамой, да же самым непродолжительным, тут же догадается что старший из братьев более не наведывается в этот кабинет, а если и приходит, то исключительно как гость. Об этом кричало буквально всё — гора свитков, пусть и выглядящая как хаотичное нагромождение, но на самом деле имеющая чёткую структуру, зеркально чистая поверхность стола, педантично отсортированные стопки бумаг и самое главное — идеально ровный прямоугольник — то бишь основное рабочее место, каждая деталь на котором казалось была пригвождена к поверхности какой-то неизвестной никому техникой, столь симметрично они располагались друг относительно друга. В общем, кто-то другой мог бы с уверенностью заявить, что Хаширама более не занимает этот стол. Я же точно знал, что за ним нынче восседает его младший братец. Ни у кого другого не хватит безумия устроить нечто подобное, а уж лицезреть такую картину более пяти минут к ряду… на это и я вряд ли отважусь.