И деревья, как всадники…(сборник)

— Это верно. И я вам скажу, почему. Марс всегда был излюбленным объектом научной фантастики, и, за редкими исключениями, его обитателей изображали кровожадными монстрами, безжалостными конкистадорами и насильниками, да еще ползающими, да еще со щупальцами…

— Не забывайте, — улыбнулся Зуй, — что я принял земное обличье.

Разгоряченный Будушкин пропустил эту реплику мимо ушей.

— Да, да, — продолжал он, — именно со щупальцами. Словом, Марс стал в обыденном сознании олицетворением всего враждебного человеку, увеличенным отражением его страха, пороков чуждого ему общественного устройства. И выбор этот не случаен: цвет вашей планеты на земном небосклоне, Зуй, — это цвет крови.

Будушкин явно увлекся собственным красноречием. Оказывается, воодушевившись, он способен ораторствовать не хуже самого Звонского.

— Но ничего, все это поправимо. Мифы рушатся, сталкиваясь с фактами. Мы будем пропагандировать земно-марсианскую дружбу, мы разъясним, и все поймут… — Будушкин внезапно осекся, перед его глазами возникла раскрасневшаяся физиономия Сарафаненко, возбужденного предстоящей охотой на марсианина в привокзальном ресторане. — Разъясним, и все поймут, — вяло повторил он.

Зуй деликатно сделал вид, что не прочитал его мыслей.

— Будем надеяться на лучшее, — сказал он оптимистическим тоном. — Кстати, Геннадий, за нашей увлекательной беседой я забыл, с чем к вам обратился. У меня похитили чемоданчик с прибором, чрезвычайно ценным для исследований и небезопасным для людей, окажись он не в тех руках. В милиции чемоданчик, случайно, не попадался вам на глаза?

— Определенно нет. Там, правда, был один подозрительный тип, которого мы по дурости приняли за марсианина. Он сошел вчера с поезда.

— Ага. Каков он из себя?

— Смазливый брюнет с усиками. Я даже фамилию запомнил — Гудаутов.

— Вы оказали мне большую услугу. Однако мне надо поторапливаться. Дайте мне свой телефон, непременно свяжусь. Обещайте только сохранить нашу встречу в тайне.

У Будушкина вытянулось лицо.

— Я полагал… — начал было он, но оборвал себя. — Конечно, — сказал он сухо, — если вы требуете, я буду молчать.

— Не требую — прошу. Еще не настала пора для открытого контакта. Да я и не имею права вступать в него по своему почину. Это вопрос государственной важности, решать его должны в центре.

Они пожали друг другу руки и расстались.

О СОДЕРЖАНИИ МАРСИАНСТВА

Звонский спал плохо — снились кошмары. Является он в редакцию, а там за столом шефа восседает марсианин с чулком на физиономии, бластером поигрывает. «Нам, — говорит, — надо, чтобы ты сочинил оду о Марсе, да чтоб не хуже, чем у Державина». — «Увольте, я од в жизни не писал». — «Ай-яй-яй, нехорошо обманывать, ничем другим ты и не занимался». — «Как же я напишу, если о Марсе представления не имею?» — «Это не обязательно, ты — поэт, вообрази, как там все прекрасно». — «Не стану я, делайте со мной что хотите!» — «Мы тебя не тронем, не бойся, мы — гуманисты, — хрипит марсианин ласково и манит его пальцем. — Видишь домик там, напротив?.. — прицелился бластером, мелькнула ослепительная вспышка, и от домика осталась груда пепла. — Видишь водокачку?.. — от нее тоже остался пепел. — А там, кажется, новая аптека…» — «Напишу, — заорал Звонский, — напишу оду не хуже державинской!» — и разбудил себя собственным криком. Однако успел еще увидеть, как марсианин, удовлетворенно хмыкнув, стянул с себя чулок, — лицо было чертовски знакомо, но припомнить, кому оно принадлежит, Звонский не смог.

Полежав с минуту, отдышавшись, он поднялся, прошел в ванную, долго держал голову под струей холодной воды. Потом направился в кухню. На газовой плитке закипал чайник. Стол был накрыт к завтраку. Жена сидела за швейной машинкой.

— Доброе утро, Веста, — сказал он. Вестой ее назвал отец, большой любитель латинской древности.

— Здравствуй, — ответила она сухо. — Хочешь есть?

— Вчера я пришел поздно, не хотел тебя тревожить.

— На окне кастрюля с гречневой кашей. Молоко на столе.

— Я тебе должен кое-что рассказать.

— Надеюсь.

— Ты смотрела вчера телевизор?

— Это так важно? Допустим, смотрела.

— Как тебе марсианин?

— Разве там был марсианин?

— Как же, в конце программы «Время».

— Ах, этот кретин с усиками.

— Почему кретин?

— Ну не кретин. Что, он тебе понравился?

— Не об этом речь.

— О чем же?

— Дело в том, что в нашем городе происходят странные вещи… Я подвергся ночью ограблению.

— Не надо шляться по ночам. И потом, почему ты не скажешь: «Меня ограбили»? У тебя варварский язык. А еще поэт!

— Послушай, сейчас ведь ты не на уроке российской словесности. Не воображай, что владеешь словом лучше меня.

— Тебе, Иван, недостает элементарной культуры, чтобы стать приличным поэтом.

— По-твоему, я графоман?

— Я этого не сказала.

— Нет, ты скажи, я графоман?

— Ты профессиональный поэт районного значения. Так все о тебе здесь говорят, сам ведь знаешь.

— Злая ты баба!

— Какая есть. Не огорчайся, бывают ведь не только поэты, но и пенсионеры — республиканские, союзные.

Звонский рассердился и обиделся, как всегда, когда жена ставила под сомнение его дарование. Хотя и понимал, что выпад этот — от настроения. В действительности она ставит его не ниже Евтушенки и считает верхом несправедливости, что его не зовут в столицу и что он вынужден пописывать стихотворные фельетоны в районной газете да изредка публиковать тоненькие лирические сборники в областном издательстве.

— Тебя даже не трогает, что меня ограбили?

— Что грабить при твоих-то заработках!

Эта реплика окончательно вывела Звонского из себя. Но он не успел решить, что предпочтительней: выложить ей все, чего она заслуживает, либо удалиться, хлопнуть дверью и заставить ее терзаться сознанием своей неправоты. Дверь распахнулась, влетел их двенадцатилетний сын Вова. Ссора была погашена или отложена до подходящего случая.

— В чем дело, Вовик, почему ты ушел с уроков? — забеспокоилась мать.

— Нет уроков! — завопил Вова. — Будет война с марсианами. Я иду добровольцем.

Родители переглянулись, ошеломленные. Веста отбросила шитье, вскочила, положила руку мужу на плечо, инстинктивно ища опоры.

— Я тебе покажу добровольца! — поднял голос Звонский.

— Не покажешь. Не имеешь права, когда страна в опасности.

— Кто тебе сказал о войне?

— Все говорят. Алешка Сарафаненко, Верка Дубилова… Где мой лук со стрелами?

«Дубилов! — вспомнил вдруг Звонский свой кошмарный сон. — Его лицо».

— Ты что же, Вовка, на марсиан с луком собрался? Они тебя бластерами аннигилируют в два счета.

— Как ты можешь! — возмутилась Веста. — Это же твой сын!

— Я и забочусь, чтобы он был вооружен как полагается.