И грянул бой

И здесь беглецы встретились с одним из русских судов, получившим во время прорыва в Сечь серьезные повреждения и сейчас, расположившись подальше от запорожских орудий, производившим ремонт. Опасаясь, что может пойти на дно прежде, чем залатает дыры, судно стояло у самых камышей, едва не царапая днищем песок, как раз на пути плывших лодок. Будь оно одно, сечевикам не составило бы особого труда взять его на абордаж или заставить огнем из мушкетов разбежаться по безопасным углам занятых ремонтом матросов и солдат, не допустив их к пушке на носу. Однако невдалеке виднелись на якорях еще четыре или пять судов, и Богуш решил обогнуть преградившее путь поврежденное судно со стороны Днепра, где лодки оказывались на освещенной луной водной глади, зато на значительном удалении от вражеских орудий.

Матросы и солдаты на ремонтируемом судне, считая себя надежно защищенными от противника соседними судами и полностью поглощенные работой, мало обращали внимания на происходящее вокруг, и десятку передних дубов удалось незамеченными проскользнуть мимо него. Но вот на судне раздались частые удары в сигнальный колокол-рынду, и поблизости от лодочного отряда ядро взметнуло фонтан воды. Прозвучал второй выстрел, и новое ядро пронеслось всего в паре локтей над головами казаков в одном из дубов. А на грохот начавшейся стрельбы спешили снявшиеся с якорей другие русские суда, у их орудий суетились расчеты.

Ядро ударило в борт лодки с Недолей и Сидоровым, переломив ее пополам, и все находившиеся в ней очутились в воде. Сотник подставил плечо Сидорову, гребя одной рукой, поплыл к начавшей сбавлять ход следовавшей рядом лодке. Но та, утратив скорость, стала удобной мишенью для вражеских канониров, вода вокруг нее вспучилась от нескольких не попавших в цель ядер, а одно снесло у лодки носовую часть, заставив ее зарыться в воду, а уцелевших сечевиков выбросив за борт.

Если кошевой Богуш находился в головной тройке дубов, то Недоля, его правая рука в боях на воде, со своей тройкой лодок замыкал строй казачьего отряда. Последний оставшийся целым дуб его тройки направился к барахтавшимся в Днепре товарищам, казаки, отложив весла, принялись втаскивать товарищей в лодку. Однако приблизившиеся на расстояние ружейного выстрела русские суда засыпали лодку ядрами и пулями, и та пошла ко дну. Дмитро, вновь оказавшись с Сидоровым в воде и поддерживая его левой рукой, заработал изо всех сил правой и ногами, надеясь доплыть до камышей и скрыться там, но одна пуля ударила его в голову, а вторая вошла в приподнятое над водой плечо...

Лодка Богуша первой вошла в неприметную, скрытую от посторонних глаз стеной камыша протоку, остановилась. Войсковой есаул, поднявшись с лавки, принялся считать плывущие мимо дубы и находившихся в них казаков. Яким, встав на корме, повернулся в сторону покинутой Сечи, перекрестился, глянул на товарищей:

— Все мы хорошо, панове, сделали, все недурно зробили, но одно нехорошо учинили, что церковь свою покинули. Но что ж теперь делать? Пусть ее хранит Божья матерь...

[97]

97

Запорожские кошевые и чины войсковой старшины, в своем большинстве высокообразованные и с огромным жизненным опытом люди, прекрасно понимали значение православия в качестве сплачивавшей казачество духовно-нравственной силы. Например, после смерти Мазепы под Бендерами 5-го апреля 1710 года состоялась совместная «черная рада» малороссийских и запорожских казаков по выборам нового гетмана Украины. Избранный ею Ф. Орлик (другим претендентом был А. Войнаровский) представил королю Карлу, объявленному «высшим протектором запорожского и малороссийского казачества», договор о дружбе со Швецией из 16 пунктов. Первый из них касался именно православия: «Во-первых, старатися и крепко застоновлятися, абы жадное иноверие в Малую Россию, отчизну нашу, ни от кого не было вироважено, которое если бы где, чи то тайно, чи ли явне, могло показатися, теды, владгою своею, должен будет оное искореняти, проповедатися и разширятися оному не допускати, иноверцем сожития на Украине, а найбарзей зловерию жидовскому, не позволяти, и на тое все старанья ложити, жебы едина вера православная восточного исповедания, под послушенством святейшего апостольского фрону константинопольского, вечне утверждена была»

Тем временем оставшиеся с куренным Барабашем запорожцы сдавали оружие. Уцелевших после высадки и боя в Сечи шестьсот солдат полковник Яковлев выстроил в две плотные, лицом друг к другу шеренги, проходя между которыми сечевики должны были складывать оружие у ног стоявших рядом Яковлева и Галагана. Первым, поцеловав саблю, положил ее на землю куренной Барабаш, за ним это проделали другие старшины, после чего направились между русскими шеренгами к месту, назначенному для сбора сдающихся. Примеру старшин последовали остальные запорожцы, и когда безоружные казаки растянулись вдоль русских шеренг, солдаты по команде Яковлева принялись валить их ударами прикладов на землю и вязать руки.

— Вяжи крепче бунтовщиков, ребятушки! — гремел голос Яковлева. — А кто строптивый, учи его уму-разуму прикладом и штыком!

— Господин полковник, вы обещали выпустить нас из крепости! — кричал Барабаш, ухватившись руками за два направленных ему в грудь штыка и стремясь оттолкнуть их от себя.

Яковлев расхохотался.

— Обещал? Милости их сиятельства князя Меншикова сулил вам полковник Галаган, а я лишь подтвердил его слова. Его, а не их сиятельства. Поскольку слова полковника Галагана для меня не указ, я сейчас поступаю согласно полученному от их сиятельства письменному приказу об уничтожении Сечи и наказания бунтовщиков-запорожцев со всей строгостью.

— Друже Гнат, ты дал от имени их сиятельства клятву, что мы после сдачи оружия разойдемся, куда пожелаем! — кричал Барабаш, не обращая внимания на уткнувшиеся ему в грудь штыки, уже Галагану. — Не будь Иудою-Христопродавцем!

Галаган, подражая Яковлеву, тоже расхохотался.

— Я дал клятву? Не бреши! Клятву дают, когда целуют святой крест и осеняют свое чело крестным знамением, а разве я свершил это? А слово, оно и есть слово — так, побрехенька, шутка, подначка. Разве не могу я пошутковать со своими стародавними другами-братами Богушем и Барабашем? Яким, к примеру, понял шутку и сейчас на воле, а ежели ты такой недотепа, не моя в том вина.

— О какой шутке ведешь речь, Гнат? Ты, как официальная персона, дал слово от имени их сиятельства князя Меншикова!

— Официальные персоны тоже любят пошутковать, сам Государь Петр Алексеевич уважает добрую подначку. Или тебе не нравится, что я пошутковал от имени их сиятельства? Думаю, их сиятельство на меня за это не осерчает, а ежели и пожурит, это уже наше с ним дело.

— Господин полковник... — снова обратился Барабаш к Яковлеву, но тот махнул рукой, и куренной, получив сзади удар прикладом по голове, рухнул без сознания на землю.

— Подсчитали пленников? — спросил Яковлев у подошедшего к нему офицера. — Сколько всего и кто такие?

— Сложили оружие 276 бунтовщиков, из них 26 старшин. Захвачены также два священнослужителя и 160 женщин и детей, сбежавших от нас из обоих Кодаков.

— Имеются ли среди старшин полковники либо чины войсковой старшины?

— Все старшины до единого — куренные атаманы, нет даже сотников или есаулов.

— Ну и ляд с ними, — махнул рукой Яковлев. — Отбери из старшин десяток самых заматерелых бунтовщиков — их с сотней сечевиков мы прихватим с собой в Киев — пускай расправу над ними свершит Государь или князь Меншиков. А остальные смутьяны примут кару здесь, в своем воровском гнезде... [98]

98

Приговор доставленным полковником Яковлевым из Сечи запорожцам вынесет лично царь Петр — каждого десятого казнить, остальных сослать в Сибирь на каторжные работы

Яковлев замолчал, всматриваясь в группу высадившихся с причалившей шлюпки русских солдат с мушкетами на изготовку. В их центре, поддерживая друг друга, шли четверо запорожцев, среди которых были Дмитро Недоля и атаман Сидоров.

— Откуда эти... мокренькие? — спросил полковник у приблизившегося прапорщика, командовавшего конвоирами. — Уж не из тех, что подались из Сечи в бега?

— Из них, — ответил офицер. — Наши суда потопили на Днепре три казачьи лодки и выловили эту четверку. Кто такие и в каких чинах — не сказывают, но поскольку этот, — указал он на Сидорова, — явно смахивает рожей на донца, к коим вы имеете интерес, я доставил всех к вам.

— Правильно поступили, господин прапорщик. Благодарю за службу. Впрочем, с благодарностью я несколько поторопился, и чтобы заслужить ее, вашим солдатам придется выполнить один мой приказ. Пускай надерут бревен и досок из сидящих на мели негодных судов и сколотят из них крепкий плот, а посредине поставят высокую виселицу на четыре персоны. И сделают это быстро, не ленясь.

— Слушаюсь, господин полковник.

Яковлев подошел к пленным, остановился против Недоли и Сидорова, некоторое время внимательно рассматривал их. Затем скривил губы в недоброй усмешке.