И мир, великий и ничтожный
Шрифт:
Впрочем, и хозяин тоже милый.
Сразу стал заглаживать вину
Так напористо и вдохновенно!
Что нога! он мне мозги свернул,
Кровь закипятил в девичьих венах.
Так вину и гладит до сих пор
Этот «случай» в синем Ситроене…
Всяк автолюбитель как сапёр –
Может подорваться на колене…
2010
О солнце… и не только
Я на заре глаза свои открыла – в окно сочился неприютный
Нет, солнца не достать, далековато… как на ступеньку, встала на вулкан – и облака порвала, словно вату, и лучик привязала за карман. Летела, вся в восторге и ожогах, слепящий шар за лучик волокла – приотпустила прямо у порога, сама едва не обгорев дотла.
Взлетело солнце, облака пробило, вибрировала огненная нить. «Смотри, что принесла тебе, мой милый! чтоб только ты не вздумал загрустить». …Оно тянулось буйной рыжей гривой, швыряло «зайчики» из-за стекла…
А ты зевнул и протянул лениво: «Уж лучше б ты оладий напекла…»
2010
Он наполнил бокал
Он бокал наполнял
горьким запахом крепкой полыни
И хлебал свою жизнь, и слезу утирал рукавом…
Мир отчётливо вдруг
разделился на две половины.
Или, может быть, просто
двоилось в глазах у него…
Две луны за окном молча чокнулись
и разбежались
Бесконечная ночь проглотила растаявший день.
Под рыдающий смех
он вливал в себя терпкую жалость –
И двоилась его
без того бесконечная тень.
Он понять не умел, для чего ему сразу два мира,
Если даже в одном
он себя
не сумел отыскать…
Опрокинул бокал,
на карачках дополз до сортира –
И летела по трубам с пугающим рёвом тоска…
2010
Воспоминания о неслучившемся
Мы танцевали под Deep Purple…
ты был отчаянно несмел.
Под музыку ушами хлопал, а сам меня глазами ел.
Твой взгляд пробил меня, как спица,
забушевал гормон в крови.
И мы пошли уединиться, отдаться таинству любви
Ты в джинсы лез ко мне и в душу,
дудел мне в уши всяких слов.
Мой организм был оглоушен и весь практически готов.
И в той студенческой общаге ты погасил поспешно свет,
Но долго тормозил в полшаге,
Покуда… не пришёл сосед.
Мы прыснули, как тараканы, надёрнув джинсы наскоряк,
Под возглас изумлённо-пьяный: «Реб-бята… где у нас коньяк?»
…Почти забылась эта осень…
Со мной случалось разных… тел.
Чего ж меня сейчас вопросит –
зачем тогда ты не успел?
2010
Он звал её своею Ариадной
Он звал её своею Ариадной… От этой глупости её бесило!
Он забавлялся с персональным адом и верил, что вернуться хватит силы,
Что нить
её надёжнее каната, что Ариадна вечно наготове.А дура Ариадна крыла матом и нитью душу резала до крови.
А ей бы запулить клубок подальше! порвать, смотать… или самой смотаться.
Бежать… бежать! от безнадёжной фальши, от слабых и безжизненных оваций.
Он приползал, едва живой, от зверя – измученный и проигравший битву.
Она поспешно открывала двери, мешая слёзы, ругань и молитву.
Вот так он уходил и возвращался, её неисправимый ненаглядный.
Такое непростое было счастье у современной дуры-Ариадны.
Порвалась нить… не стало путеводной. Он заблудился в Вечности… бывает.
Она… а что она? Она свободна. Не ждёт. Не плачет. Всё ещё живая.
2010
Бутылочное
Он носился по бурным бескрайним морям, он бросал, где попало, свои якоря, зацепиться надеялся тщетно, и срывало его, словно щепку. Небо плавало звёздною рябью в воде. Он себя потерял в безграничном нигде. Только палуба тонкою твердью отделяла от встречи со смертью.
Он почти разучился по суше ходить. И кильватерный след за кормой позади быстро таял, сливаясь с волною. А душа, иссушённая зноем, отмокала в настойке из рома и слёз. Он скулил на луну, как потерянный пёс. Безнадёжно стоял на коленях, позабросив секстант и счисленья. Он всё чаще бросал надоевший штурвал, через борт перегнувшись, похмельно блевал. И качалось бездонное море, принимая излитую горечь.
И безмолвная бездна вгляделась в него. Он увидел её безучастный кивок. И, велению бездны послушный, он извлёк свою стёртую душу. Запечатал в бутылку и за борт швырнул, и бутылка легко оседлала волну. Где же носит её буйный ветер?
Может, кто-нибудь где-нибудь встретит…
2010
Ты обнимал…
Ты обнимал…
мне было всё равно.
Я думала в тот миг о сигарете.
Крутилось чёрно-белое кино
И всё никак не проявлялось в цвете.
Ты был безоговорочно хорош,
И я
самой себе
казалась стервой.
Я долго
золотила медный грош тех чувств,
которых не было.
Наверно, ты понимал,
пытался понимать!
Что мы с тобой из разных измерений.
И твой беспомощный и горький мат,
Твоя лавина пьяных откровений не обижали.
Ты сходил с ума.
Ты звал меня высокомерной сукой.
И, из постели
ускользнув впотьмах,
Я выла от сочувствия и скуки.
Я исчерпала жалости предел.
Я не могла довольствоваться грошем.
И я ушла.
Ушла в своё 3D
А ты остался в чёрно-белом прошлом.
2010
В тяжёлой плотной темноте
В тяжёлой плотной темноте он сел на сбитую постель,
На лоб ей руку положил устало.
Она в горячечном бреду искала дальнюю звезду