И никаких ХУ!

А с ней творилось что-то невероятное. Вокруг автобуса, где шло переодевание, скопилась такая гигантская толпа и так давила на бедный, всего-то железный, ПАЗик, что он под напором осатаневших болельщиков скрипел и шатался. У соперников «Викеши» было явно больше почитателей, и все старались заглянуть в плохо завешенные одеждой окна. Кому не достались подоконные места, подпрыгивали сзади, вытягивая шеи, а трое ухарей забрались на автобус, распластались на животе и смотрели живое кино вверх тормашками, еле удерживаясь, чтобы не сверзиться на головы теснящихся. Двое верзил-костоломов оккупировали заднее широкое окно автобуса, а третий громко предлагал охочим заглянуть в него за плату. Освобождению наглухо задраенных в автолодке не помогли и охранники. Их просто выкинули из толпы, изрядно помяв, и те больше не вмешивались в стихию. Народ взъярился, озверел и пёр на автобус как кобели на суку в течке. И снова вице-распорядитель – что значит академическая голова! – нашёл мудрый выход из катастрофического положения. Он уговорил владельцев авто, и те, беспрерывно сигналя и тесня бамперами бесновавшихся фанатов, двумя сближенными колоннами подъехали к самым дверям ПАЗа, образовав узкий проход-коридор до самого футбольного поля, по которому размурованные и сиганули бегом под ободряющие вопли: «Давай, жаль мужиков! Бери на грудь! Ломи их задом!».

Викешцы, застоявшиеся в ожидании, расстроили ровную шеренгу и, вообще повернувшись к зрителям спиной, начали делать, выпендриваясь, разогревающие упражнения: приседали на поочерёдно вытянутые в стороны и не выпрямляющиеся в коленях ноги, прыгали, еле отрываясь от земли и пытаясь подтянуть не подтягивающиеся колени к животу, вертели по кругу отсутствующими талиями, с тяжкими вздохами поворачивались из стороны в сторону, делали круговые движения руками, а кое-кто даже отважился дотянуться руками до носков кроссовок, и совсем обнаглевшие пытались достать пальцами рук носки вытянутых почти горизонтально и никак не выпрямляющихся ног, - в общем, крутились, изгибались, приседали кто во что горазд, лишь бы не стоять истуканами. Когда же первые соперники появились из автокоридора на поле, у ошеломлённых их видом разогретых мастеров глаза невольно полезли на лоб, и отвисли нижние челюсти. Фигаро, подпрыгнув, забыл опуститься, а Вахтанг к одной поднятой ноге добавил и вторую, Витёк никак не мог прекратить вращение, другие замерли в изломанных неестественных позах, в страхе уставившись на приближающихся необычных соперников. А те, не обращая внимания на благоприятное впечатление, уже пристроились к первой шеренге и приветственно подняли вверх руки. Смущённо выровняв свой ряд и повернув головы влево, викешцы, не веря глазам своим, обнаружили, что не только у четвёртого в чужом ряду была видна хорошо развитая грудь, но и ближе, и дальше торчали такие же, а Викентий Алексеевич, незаметно отклонившись, чтобы заглянуть им за спины, увидел, что и там наблюдаются внушительные выпуклости. Сомнений не было: рядом с ними выстроилась… женская команда, и не какая-нибудь, а ненавистного посудо-хозяйственного, во главе с самой директоршей. Вот она – рукой подать - с капитанской повязкой и мраморным лицом, как будто незнакомы, словно и знать не знает и не уговаривала недавно передумать. Викентий Алексеевич украдкой взглянул на неё – и спереди ничего! Вся команда разодета в жёлтые трусы и в майки с вертикальными жёлтыми и голубыми полосами как у концентрационников. Никакого вкуса! На груди нашита змея, сдавившая мяч с буквами БТ, а ниже – название команды: «Аннаконда» с двумя «н» вместо одной. Тоже мне – грамотеи! Стоп! Викентий Алексеевич вспомнил, что фамилия у Анны Владимировны – Кондаурова, вот и «Анна-конда». Какая разница – два «н» или одно, всё едино – змеиный выводок с профессиональной удавой: «Вы не передумали? Вы ещё не передумали? Вы уже не передумали?». Не передумал, а вот участвовать в шоу не хочется. Понятно стало, зачем съехались, словно на перевыборы, все академики во главе с паханом. Уж явно не для того, чтобы смотреть футбол. Так что, отказаться от футбольного балагана? Судя по лицам старших, они не будут против. А грант? И как отказаться? Просто уйти? Под негодующие свистки и вопли остервенело разочарованных зрителей? Уйти трусами? Ещё, пожалуй, и шеи намылят, и рёбра отстукают. И молодёжь, вон, совсем освоилась с пикантной ситуацией и забыть забыла о спортивной злости, мужской чести и спортивном достоинстве. Уже начали заинтересованно переглядываться, узнавая друг друга без одежды, перемигиваться, пересмеиваться и подзуживать незлобно. Нет, надо играть и наказать аннакондино племя, раз и навсегда отбить охоту встревать в свято-мужское дело. Викентий Алексеевич взял за руки соседних в ряду Бена и Царевича, а те – следующих, и так они и стояли, гордо подняв подбородки, полные решимости доказать кто есть кто. Так и подмывало, так и зудило выйти из строя и спросить мраморно-змеиную: не передумала ли она заниматься не свойственным им делом?

Громкооратель истошно завопил вводный футбольный марш. Зрители, а их собралось немало – конечно, не 150 тысяч, но если посчитать и тех, что уже заснули, и тех, кто уже не мог подняться, то наберётся не меньше тысячи – поспешили навалом занять ненумерованные места. Ещё бы: всех ожидало невиданное в футбольном мире действо – первый официальный матч между мужской и женской командами. Опять мы – впереди планеты всей! Из-за оглушительного рёва трибун и громкоговорителя, который на последнем куплете безнадёжно заело, торжественную часть пришлось смять и сжать. Вышедший к микрофону вице-распорядитель, не растекаясь по древу, бодро проорал:

– От имени присутствующего здесь Президента Академии финальную футбольную встречу объявляю открытой.

Академики, жалея ладошки, зааплодировали, а зрители, не жалея глоток, засвистели и завыли. Судья разыграл начало с центра, и фортуна отдала его «Викеше». Игроки резво побежали в поле. Напряжение нарастало. Уже вызвали первую скорую помощь: кто-то неправильно разбавил оконную жидкость.

Викешенцы, как всегда, собрались у своих ворот в традиционный шаманский круг и проорали традиционную клятву, вызвав подбадривающее зрительское эхо. Некоторые, правда, по недостатку образования и избытку эмоций, добавили напрашивающуюся третью букву, но таких было меньше половины, и слуха академиков не покоробило. Валёк дал краткую установку на игру: не грубить и не выигрывать больше, чем с разницей в один мяч. Полностью уверенные в своём превосходстве, они бодро разбежались по своим местам, с интересом рассматривая расстановку соперниц. Ихняя вратариха профессионально обстукала кроссовками железные штанги, проверяя их на прочность, и подняла руку, давая знак, что выдержат, и можно начинать. А Викентий Алексеевич выискивал глазами главную змею и обнаружил на своём зеркальном плеймекерском месте. Значит, кто кого, за тем и победа, подумал он, нисколько не сомневаясь, за кем она будет.

С начальным ударом с центра вышла заминка: Валёк благородно отказался начинать раньше женщин и уступил им право первого удара. Судья не стал возражать, но предупредил, что и во втором тайме начнут женщины. Валёк не возражал. Женщины тоже. Игра началась. Первый пас центральная аннакондиха отправила не плеймекеру, как требует футбольная наука, а по-дворовому – вбок, инсайдихе, а та, не раздумывая – видно, нечем – длинным верхом пнула на фланг, где мяч ловко приняла на мягкое бедро, смягчившее отскок, молодая линейная и шустро рванула не по краю, а к углу штрафной. А перед ней, юля волосатым задом, отступал Вахтанг, глядя не на мяч, а на красотку. Так и доюлил до штрафной, с линии которой деваха, не медля, зафитилила по воротам. Мяч полетел верхом, не сильно и по плавной дуге. Такой любой вратарь возьмёт красиво и небрежно. Любой, но не Циркуль. Он, естественно, крутанул своим молотом, но в полсилы, и круглая резиновая поковка, отлетев, влепилась в затылок не успевшего развернуться Старче, а от него, согласно известной теореме о том, что угол отражения равен углу падения, отразилась прямиком в нижний угол ворот. Фирменный автогол! Как в первом матче с шоферами, который бесславно продули, не сумев собраться-сконцентрироваться. Неужели и сегодня? Не зря фортуна – женского рода, может быть, даже аннакондовского. 0:1, и на первой минуте! Вот и начали с разницей в один мяч! Вот и уступили женщине право первого удара! Восьмёрочка в радости распласталась на пожухлой траве, а сверху на неё навалились подруги, и наши Фигаро с Гусаром тоже хотели так же, со всеми вместе, поздравить соперниц с первым голом, но их грубо оттеснили.

А что творилось на многотысячных трибунах! Зрители, которые сидели, повскакивали на скамейки, а те, которые стояли, запрыгали на месте. И катилось приветственное: «Ан-на! Ан-на! Ан-на!». Где-то среди оглушительного рёва смутно прорезалось слабенькое: «Ви-ке-ша-ХУ! Ви-ке…». Это викешенские фанатки пытались поддержать любимую команду, размахивая баннером. Скопившиеся рядом с ними мужики переиначили боевой клич и, не понимая смысла, стали скандировать несусветное: «Ан-на-ХУ! Ан-на-Ху!», а потом, усилив значимость непонятных, но таких знакомых и родных букв: «Ан-на-ХУ! ХУ! ХУ! Ан-на-ХУ! ХУ! ХУ!». Казалось, весь стадион хукал, радуясь успеху змей. Десятка три зрителей, особенно возбудившихся и голом, и ещё кое-чем, выбежали на поле и стали ловить героинь, чтобы в благодарность обнять и расцеловать. Аннакондихи всячески отбивались, не соглашаясь на такое неумеренное проявление фанатизма, и, в конце концов, врассыпную убежали с поля и спрятались за спинами академиков. Тех никто не захотел ни обнимать, ни целовать в бородатые рожи, ажиотаж быстро спал, чему немало помогли и охранники, игруньи вернулись на поле, и игра возобновилась.

Быстрый гол не насторожил викешенцев, и они продолжали вяло мурыжиться, веря, что это – фора слабым, и скоро её отыграют. Отыграли! Не прошло и десяти минут, как пропустили и второй. Царевич поопасался выбить мяч из-под ног семёрки, чтобы как-нибудь не повредить слабые женские ножки, и в результате, убрав свою, дал возможность нападающей свободно продвинуться к воротам и точно влепить в угол. Циркуль, не ожидавший предательства, даже не пошевелился. 0:2! Теперь на поле захотели выбежать только шестеро неуёмных зрителей. Пятерых перехватили викешенцы, вспомнив о рыцарских обязанностях, а шестой сам не смог добежать по прямой и, уклонившись по пологой дуге, упокоился в углу поля, тщетно требуя, чтобы ему дали в удобном положении обнять забивалу. Вот, так вот: не прошло и полтайма, а уже надо, согласно тренерского задания, отыгрывать три мяча. В души викешенцев стало закрадываться сомнение в благоприятном исходе шоу, и вместо гранта начал вырисовываться огромный кукиш. Кто хотя бы немного играл в футбол или хотя бы слышал честные откровения неудавшихся мастеров, тот знает, как трудно переломить себя, свой настрой и неудачное начало игры. Викешенцы, конечно, старались, но получалось у них всё как-то не так, через силу, вяло, без огонька и азарта, без чего настоящей игры не бывает. А аннакондовки не теряли времени даром и засыпали бедного Циркуля градом мячей, он еле успевал отражать их и кувалдами, и циркулями, не ощущая действенной помощи от сонных защитников. Один только прагматичный уравновешенный Доу-Джонс отрабатывал в полную силу, не считаясь с нежными ножками, и если бы не он, быть бы десятичному счёту. Ещё хуже обстояли дела у горе-нападающих. Бен всё подпрыгивал, уберегая ноги и теряя мяч, щуплый Серый то и дело натыкался на мощных тёток-защитниц и отскакивал от них быстрее мяча, Фигаро и Гусар явно пижонили, думая не об игре, а о том, как они выглядят, а Валёк, запутавшись в бесстрашно сующихся навстречу ногах трёх-четырёх защитниц, никак не мог, торопясь, пробить шуструю вратариху, слывшую лучшей в гандбольной команде Академии. Так и продолжалась тягомотина, пока за пять минут до перерыва осоловевший Старче не выставил свою лямбду под ноги Анне, и крупная женщина, не справившись с инерцией, намеренно или нет – неизвестно, потеряв мяч, грохнулась в штрафной площади почище любого Станиславского и тут же, приподнявшись, вздела руки ввысь, взывая о возмездии грубияну то ли к богу, то ли к судье, то ли к обоим сразу. Она забыла или знать не знала, что верхний судья настоятельно рекомендовал, когда треснут по морде, подставить и вторую щеку, то есть, не о наказании виновного просить, а о прощении, и, более того – назначить штрафной в их сторону. Да где там! Разве у нас помнит кто-нибудь хотя бы половину заповедей? У нас и верят-то только в того бога, который даёт. В Ватикане взяли в дурацкую моду отправлять богу новогодние послания, загружая и так перегруженных тяжкими трудами божьих церковных почтальонов, вынужденных заниматься многодневной перлюстрацией, дабы не попала вверх какая-нибудь неприятная для них жалоба или неприятная богу просьба. И что же? Во всех письмах только одно: дай! И лишь однажды какой-то непутёвый поблагодарил бога за то, что он прощает ему все грехи. И никто у нас никогда и никого не убедит в том, что тот Бог, что за облаками и с большой буквы, важнее этих, что на земле и с малой. Тот, конечно, всё видит и всё слышит, но всё делают, и делают не по-божески, эти. Как сейчас, когда полевой божок, не разобравшись в простейшей спорной ситуации, длинно засвистел, почище гаишника, и повелительно указал на одиннадцатиметровую отметку, которую давно вытоптали и надо было восстанавливать. Циркуль, как исключительно заинтересованное лицо, сам отмерил, отступя на шаг от линии ворот, смертельное расстояние, работая природным циркулем, как землемер аршином, в сторону угла штрафной. Судье почему-то не понравилось, и он сам, заступив за линию ворот, которой не было видно, громко отсчитал, еле раздвигая ноги не более чем на 80 см, пресловутые одиннадцать, превратившиеся в девять. Теперь нам не понравилось, и Старче на правах капитана сделал свою одиннадцатиметровую строчку решительными метровыми шагами учёного-технаря, наклонился и, пошарив на земле, положил на ладонь несколько крупинок извёстки, оставшейся от разнесённой ногами по полю отметки. Но судью заклинило, и он упёрто показал на свою отметку. Тогда Анна Владимировна, поняв, что мужиков заело, и распря может дойти до мордобоя, решительно поставила мяч на старческую метку и, отмахнув рукой всех, собралась бить. Судья пожал плечами и отошёл, понимая, что для женщин закреплённых правил не существует.

Итак: поединок Циркуль – Аннаконда. Судья коротко свистнул. По тому, как и откуда она разбегалась, я профессионально понял, что последует викентьевский удар щёчкой, и головой мотнул Циркулю, чтобы он ждал мяч в левом от себя углу. И вообще лучше бы сразу встал там. Но эта дубина стоеросовая не обратила на меня никакого внимания, и в результате – 0:3, и пора сливать воду. Стадион совсем осатанел: «Анна ХУ! ХУ! ХУ! Анна ХУ! ХУ! ХУ!»

На перерыв уходили, сгорбившись, с опущенными головами и жалкими улыбками в ответ на издевательский свист болельщиков. Как только влезли в автобус, Валёк снял форму и переоделся в спортивный костюм.

– Ты что? – недоумённо спросил Викентий Алексеевич.

– Ухожу, - коротко пояснил играющий тренер.

– Как это ухожу? – ещё больше удивился Викентий Алексеевич.

– А так! – Валёк аккуратно сложил форму в сумку и застегнул молнию. – Не хочу позориться, - вскинул лямку сумки на плечо. Я хочу играть в нормальный футбол, а не в театральные поддавки ради красивых глаз, - и решительно вышел.

В автобусе повисла гнетущая тишина, нарушаемая еле слышным потрескиванием железного кузова, перегретого солнцем.

– Может… и нам? – неуверенно предложил Бен, быстро перебегая глазами с одного насупленного лица на другое.

– Первого, - встала Марья Ивановна в дверях, - кто попробует смыться следом, уложу одной левой, - неумело выставила кулачок со сжатыми пальчиками, привычными к линейке и карандашу.

Никто не решился испытать судьбу, и опять надо всеми повисла ощутимая тишина.

– Что ж, - прервал её Макс к общему облегчению, - придётся мне, видевшему весь позор со стороны, провести нелицеприятную тренерскую разборку. – Он прошёл вперёд и встал там, опершись спиной о шофёрскую перегородку. – Вы, братцы-кролики с ослиными ушами, не играли, а имитировали игру, вальяжно передвигаясь рядом с аннакондами, даже не пытаясь отобрать у них мяч или удержать его, пугливо шарахаясь от женщин. Создаётся такое впечатление, что вы боитесь прикоснуться к ним, чтобы не сделать больно, не оцарапать и не толкнуть, словно никогда не щупали баб. Или вам уже не хочется, и вы не мужики? Вы по домашней привычке отдали им инициативу, и они делают с мячом, что хотят, в нахальной уверенности, что им не помешают. Неужели посудницы правы, и среди нас не найдётся пары-тройки настоящих мужчин, чтобы показать настоящую мужскую игру и чтобы они в полной мере ощутили женскую слабость? Выиграв, да ещё с разгромным счётом, они ещё больше будут нас презирать, и не только они, но и вся Академия, все родственники, дети, все последующие потомки.

– Я не буду, - некстати возразила добрая Земфира, но мужественный Макс, твёрдо владеющий домашней инициативой, не обратил никакого внимания на писк слабой женщины и только присел на переднее сиденье для более обстоятельного разговора с квази-мужчинами.

– Особенно удивляет и вызывает отвращение игра нашего связующего. – Викентия Алексеевича так и полыхнуло жаром. – Стыдно смотреть, какие он выделывает «па» вокруг Анны, лишь бы не прикоснуться к ней, давая ей полную свободу. И она, конечно, ею пользуется, то и дело посылая точные пасы своим быстрым и решительным девчонкам. А наш интеллигентный плеймекер, вместо того, чтобы идти на стык и разрушать ихние атаки в начальной стадии, только глазами провожает мячи. Вместо того чтобы организовывать свои атаки, он начисто потерял центр и крутится там бесполезно, пугаясь каждого аннского движения навстречу.