…И никаких версий. Готовится убийство

Коваль мог понять девушку. Он хорошо знал прижимистых старух-перекупщиц, летом в невообразимого цвета платьях и грязных фартуках, а зимой в таких же замызганных ватниках, в рваных перчатках, закутанных до глаз в платки, — весь этот неугомонный цепкий базарный люд, с утра до ночи торговавший на рынке копеечным товаром: пучком какой-нибудь зелени, кучкой картошки или десятком старых грецких орехов.

В конце концов Варе пришлось уйти из дома. Вячеслав перешел в институтское общежитие, а она устроилась у соседки. И только вступление в кооператив, деньги на который им помогли собрать родители Вячеслава — деревенские учителя, обладающие скромным домашним хозяйством, наконец соединило их под одной крышей.

— А откуда вы знаете, что Барвинок там «точно была», как вы выразились?

— Я же говорю, всегда прибегала. Чуть ли не каждый день. И Слава сказал.

— А когда ушла машинистка?

Вот теперь Варвара Алексеевна пожала плечами: «Откуда мне знать?»

— Ушла она раньше или позже вашего мужа?

— Они еще там гуляли, эта Нинка и Журавель, уже без Славы.

— А это откуда знаете?

— Известное дело.

— Так когда же это все произошло? В котором часу?

— Что «произошло»? — испуганно переспросила женщина.

— Я спрашиваю, когда все-таки появился ваш муж? — уточнил Коваль.

— А-а… Где-то в семь, а может, около семи, я ведь уже сказала! Мы еще ужинали, смотрели телевизор.

Полковник отметил стремление Павленко уверить его, что муж пришел не позже семи часов.

— Что-нибудь интересное?

— Фильм какой-то.

— Название помните?

— Нет. Что-то военное. Я смотрела не очень внимательно, телевизор у нас маленький, черно-белый, да и отвлекалась все время. Славик был выпивши, его надо было как ребенка кормить.

— Понимаю, то к плите бросались, чтобы не пригорело, то от плиты к столу, — согласился Коваль. — Вы не на кухне кушаете?

— На кухне, — деревянным голосом произнесла женщина. — Но не всегда. Слава, когда выпьет, требует подавать ему к телевизору.

— А часы у вас на кухне есть? — полковник никак не мог вспомнить, есть в комнатах у Павленко часы или нет.

— Да, ходики…

— И взглянуть на них некогда было, — поддержал женщину Дмитрий Иванович. Он подумал при этом, что надо будет просмотреть телепрограмму за среду: действительно ли передавали военный фильм. — И хорошо покушал ваш супруг?

Варвару Алексеевну удивил этот странный и, как ей показалось, коварный вопрос.

— Он когда выпьет, ест без аппетита. Я же говорила.

— Но в этот раз хорошо поел?

— Как сказать.

— Что же вы ему приготовили?

Это был второй странный, по мнению Павленко, вопрос.

— Дайте вспомнить. Яичницу, кажется, съел. Чаю выпил.

— Кофе он на ночь не пьет?

— Кофе не держим. Бюджет не позволяет. Да и не очень любим.

«А у Журавля, если верить словам машинистки, просил кофе. Значит, дело не в „любим — не любим“, а действительно только в бюджете», — подумал Коваль.

«Бюджет, бюджет…» — повторил мысленно слова Варвары Алексеевны. И снова ему послышался голос заведующего лабораторией: «В деньгах?.. Много, очень много!.. Не подсчитать!»

— А у Журавля он не закусывал? Там была колбаса, голландский сыр.

— Наверное.

— В общем, он был спокоен, уравновешен, когда пришел от соседа?

— Да, — оживилась женщина. — Именно так. Совершенно в норме, если не считать, что чуть-чуть навеселе. А чего ему волноваться? Все у него слава богу. Неприятностей никаких.

Коваль все еще продолжал размышлять о судьбе Варвары Алексеевны.

Успехи Вячеслава в учебе вселили в нее надежду на блестящее будущее. Разве не из их Мышеловки вышел знаменитый профессор-хирург и всемирно известный хоккеист?!

Но вскоре она поняла, что ошиблась, рассчитывая на талант и победы и науке своего мужа. Вячеслав оказался слишком вялым человеком, не умеющим использовать свои способности. Полный интересных идей и замыслов, он не доводил дело до конца и терялся при первых же трудностях. Варвара Алексеевна пыталась встряхнуть его, научить пробиваться в жизни, подталкивала буквально в спину, но от ее упреков и энергичного нажима Павленко еще больше терялся, начинал хныкать и становился таким жалким, что Варвара Алексеевна готова была его возненавидеть…

— О чем у них, у вашего мужа и Журавля, был разговор в тот вечер, вы не знаете?

— Откуда мне знать? — пожала плечами Варвара Алексеевна.

— Значит, он вам ничего не рассказал, — резюмировал Коваль, будто соглашаясь с таким выводом.

— Да я и не интересовалась, — подхватила Павленко. — А что такое, о чем у них был разговор?

— Так в котором, говорите, часу возвратился ваш муж? — снова спросил полковник.

Варвара Алексеевна, видимо, начала терять терпение, но сдерживалась, понимая, где она находится и что с ней не просто беседуют, а допрашивают.

— Я уже какой раз говорю: не помню точно, кажется, в семь.

— Ну хорошо, хорошо, — согласился Коваль. — Семь так семь. Точно вы не знаете. Также вы не знаете, что автор нового изобретения Журавель мог получить крупную сумму денег. А Вячеслав Адамович это знал?

— Его спросите, когда приедет.

— Он вам ничего об этом не говорил?

— Нет.

— Итак, подытожим нашу беседу, — записывая последний ответ Павленко в протокол, сказал полковник. — Вы ничего не знаете о последнем вечере Журавля. Вы были дома, занимались своими делами. Муж пришел где-то в седьмом часу, или около того, навеселе, вы его заставили поесть. И что же дальше? — отложил Коваль ручку.

— Он лег спать, — с удивлением в голосе произнесла женщина. — Что же еще?

— Так, так, — сказал Коваль. Ему было ясно, что Варвара Алексеевна что-то пытается скрыть. Она отрицала все, что хоть немного приближало полковника к уточнению времени, когда разошлись гости Журавля. Что заставляет ее так поступать? Ведь пока ее супруга ни в чем не подозревают. Значит, она сама уже не удовлетворяется версией несчастного случая и решила, что милиция ищет виновных.

— Почему вы все время говорите неправду, Варвара Алексеевна? — в упор спросил Коваль. — Вы за кого-то боитесь? За мужа?

В круглых совиных глазах женщины зажегся тусклый огонь.

— Не провоцируйте меня, товарищ полковник. Я никого не защищаю, ни за кого не боюсь. Будем откровенны: если кто и виноват в том, что не был выключен газ, так это или он сам, или его любовница Нинка, она еще оставалась и ушла позже. У них, знаете, были свои, очень странные отношения.

— Вы же не следили за временем!

— Я слышала через дверь, как она вызвала лифт и поехала. Лифт у нас так грохочет, что волей-неволей услышишь… Да в конце концов, если бы и Слава оставался, какое же это преступление?! Так что мне нечего скрывать, обманывать… и бояться нечего…