И опять Пожарский 7

Сейчас зимою тяжелее будет. Но ничего страшного, ведь и свёкла и морковь есть, капуста тоже никуда не делась. Яблок наморозили. Да и веников полно пацаны насушили, распариваем сейчас и даём прожорливым гигантам. Плохо, конечно, им зимою придётся. Это ведь не Индия.

Слониха может рожать не чаще, чем один раз в пять лет, огорчил Петра Дмитриевича перс. Так что следующего пополнения зоопарка ждать долгонько придётся. Вес слонёнка получился 85 кило. Это почти в три раза больше, чем обычный телёнок у коровы рождается, или в два раза больше верблюжонка.

Верблюжат в этом году тоже более полусотни народилось. В следующем году уже будем вместе с переселенцами верблюдов в города на Волге и Белой отправлять. Там степи, пусть пасутся на вольных хлебах и шерсть для ковров дают.

Вторую слониху прислал из Исфахана доктор Али ибн Рустам Орипов, что остался следить за здоровьем шаха Абаза. Он ранней весной на деньги, что получил за лечение шахиншаха, купил эту слониху и отправил в Вершилово на персидском бусе. Кроме слонихи и другие товары на корабле были. Шёлка много и дорогой материи из него, необработанной бирюзы, или, как называют её сами кызылбаши – «фирузэ» – «камень счастья». В письме главный шахский лекарь писал, что Абаз подарил ему большой дом в центре Исфахана и хочет он в нём открыть лавку, что будет торговать товарами из Вершилова. Если Пётр Дмитриевич за слониху, шелка и бирюзу пришлёт стеклянные и фарфоровые вазы и другие изделия, бумагу, ткань, меха, то сможет Али всё это выгодно продать, а назад снова отправить редких животных и шёлк и разные необработанные драгоценные камни для вершиловских ювелиров. Князь Пожарский, когда рассказывал Ивану про оборотистого доктора, всё сетовал, что вот нет в русских этой жилки, не могут они так на ровном месте придумать способ обогащения. Подталкивать их всегда надо. Ещё Орипов писал, что следующей весной отправит целых два буса и обязательно пришлёт на них коров великанов из Индии. Видел он этих коров в Персии, называются они «гаял» или «гаур». Длина тела гаура достигает более трёх метров. Высота в плечах доходит до 2,3 метра, а его вес может достигать 1,5 тонны, и даже доходить до 2 тонн. Самка весит поменьше около 1300 килограмм. Шерсть бурая, с оттенками от красноватого до чёрного. Рога в среднем 90 см в длину и выгнуты наверх в форме полумесяца.

Интересно будет на этих гигантов посмотреть, ведь больше чем туры тогда они получаются. Правда, опять очень теплолюбивое предстоит пополнение. Для слонов построили огромный дом из дерева, и пять печек по бокам за кирпичной стеной разместили в разных местах. Так уже сейчас, в октябре, они к стенкам жмутся. Холодно беднягам. Зато детворе вершиловской радость. Новая забава у них появилась. Слоны оказались сладкоежками. Принёс как-то Иван Дмитриевич Пожарский ватрушку с творогом и мёдом и угостил слона. Слон ватрушку съел и за добавкой к княжичу потянулся. Всего его хоботом обыскал, даже за пазуху залез. На следующий день уже десяток пацанов прибежали с ватрушками и специально их под одеждой спрятали. А слоны учуяли лакомство и стали мальчишек обыскивать. Визгу-то. Хохоту. Через неделю уже и хлеб перестали серым сладкоежкам давать, Дэрэявэхуш ругается, что так и заболеть слоны могут. Пришлось ограничить количество желающих быть обысканным слонами. Всё равно больше часа это представление занимает. Смотрит каждый день Иван на это, улыбается и слёзы, что на глаза набегают, исподтишка смахивает. Радостно ему за детвору, вон как интересно и сытно им живётся, вспоминает своё голодное детство. Как здорово, что появился у них в Вершилово восемь лет назад княжич Пётр Пожарский. Жаль не родился и не приехал сюда он на десять лет раньше. Было бы и у Ивана Охлобыстина счастливое детство.

Событие одиннадцатое

Епифан Соловый потянулся на кровати и прислушался. Потрескивали дрова в большой центральной печи, что называется голландка, лаяли на улице собаки, напевала что-то заунывное жена, укачивая дочку. В комнату из-за неплотно прикрытой двери пробивались запахи. Пахло парным молоком, свежим, только испечённым хлебом, но всё перебивал запах гречневой каши с мясом. Господи, как хорошо дома.

Отряд казаков и стрельцов под командованием Епифана только позавчера вернулся в Миасс. А вышли ведь сразу, как лёд тронулся, по половодью, в самом начале мая. На это раз шли на лодьях. Три большие новые лодьи, что сделали мориски, могли принять на борт до сорока человек каждая, но столько народу отвлекать от строительства и производства мэр Миасса Никита Михайлович Шульга не дал. Отправилось с Епифаном по весне семь десятков человек, включая самого сотника, башкира толмача Темира, торгута или калмыка Айтина – по ихнему «Звонкий», что не захотел уходить из Миасса, когда отпустил Шульга пленного тайши, и самого важного участника «экспедиции» картографа гишпанского Карлоса Хосе. На этот раз гору искать не надо было. Другое задание пришло от неведомого князя Пожарского. Нужно было исследовать и нанести на карту верховья реки Тобол и его притоков.

Лодьи перегружены были. Кто его знает, удастся ли вернуться осенью, может ведь и зимовать придётся. Правда, Никита Михайлович напутствовал экспедицию увещеваниями не геройствовать и в конце июля или начале августа назад повертать. Никаких спешных дел на том Тоболе нет. Просто нужно нанести всё на карту, да проверить слова местных, что вдоль Тобола проходит дорога, коей купцы бухарские пользуются. Неплохо было бы наладить торговлишку с Бухарой. По дороге ещё нужно зайти в Тюмень. Ну, не совсем, понятно, по дороге. Чуть дальше придётся по Тоболу проплыть и потом свернуть в Туру, но путь этот знакомый и места вполне безопасные. В Тюмени должны были расторговаться. Чугунные казаны да сковороды предложить, ткань шерстяную, стекло для окон, ну и прочего всего, что производят в Миассе. С тюменцев же просить пушнину, что ещё можно у них взять. Разве что просил князь Пожарский орех кедровый поспрашивать, но Епифан в Тюмени был и про этот орех ничего не слышал. Где-то севернее, наверное, кедры растут.

Неприятности начались в Тюмени. Если это можно назвать неприятностями. Плохо всё получилось, и чем теперь закончится неизвестно. А случилось так. Приплыли к пристани уже на закате и даже сойти на берег ещё не успели, а тут сразу прибежал дьяк и говорит, что городовой воевода Плещеев Иван Васильевич только что прибывший на смену князю Михаилу Борисовичу Долгорукому требует старшего к себе в крепость. Епифан Плещеева знал, ну как знал, не ручкался, понятно, и вино заморское с ним за одним столом не пивал. Был казак Соловый в войске воеводы Плещеева, что потерпело поражение от литовского полковника Струся под Москвой.

19 марта 1611 года небольшие отряды поляков, загнанные и запертые в Кремле и Китай-городе, боясь восстания среди населения, решились на самое крайнее средство – поджог Москвы, когда народ разбежался из объятого пламенем города, а к полякам, запертым в Кремле, спешил на помощь сильный отряд под начальством полковника Миколая Струся, тогда Плещеев и был выслан с передовым отрядом, чтобы преградить ему дорогу к пылающей Москве. Плещеев подоспел вовремя, но был разбит и вынужден отступить. Епифана ранили в тот день болтом из арбалета. К счастью болт потерял всю силу, пробивая трофейную кирасу надетую казаком. Много с тех пор воды утекло. Епифан вон целым сотником стал. Что ж, делать нечего пошёл сотник за дьяком.

Сначала-то спокойно разговаривали, но только до того момента как узнал Плещеев, что миассцы приехали торговать в Тюмень. Мзду потребовал воевода и цифру назвал запредельную. Сто рублей! И обязательно золотом.

– Побойся бога, Иван Васильевич! Где я тебе такую деньгу найду! – осенил себя троекратно Епифан.

А воевода в крик, что тогда всё отберёт, а людишек с Миасса объявит холопами беглыми и в железа закуёт.

– Не будет такого, – усмехнулся чуть сробевший сначала Соловый, – У меня грамотка царёва есть, что вольны мы торговать на территории всей Российской империи беспошлинно три года. Так ещё и года не прошло, – по мере того, как говорил, стал успокаиваться Соловый и грамоту Государя уже спокойно Плещееву протянул.

Воевода грамоту взял, прочёл и вдруг топнул ногой и порвал её, а потом и закричит:

– Васька, Фрол вяжите его!

Из-за двери выскочили два стрельца и, правда, попытались схватить Епифана. С кем другим, может, и удалось бы. Только полтора года проведённые в Миассе среди вершиловских стрельцов, что обучал казацким ухваткам князь Пожарский, дали сотнику многое. Такую ситуацию тоже отрабатывали на тренировках. Соловый чуть присел и левой ногой, пяткой, пнул по голени того стрельца, что левую руку и крутил. Тот, понятно, руку выпустил и, заохав, принялся на одной ноге скакать. Сотник ждать и наслаждаться этим зрелищем не стал, он не поворачиваясь, шагнул назад и когда стрелец перенёс центр тяжести на одну ногу, сделал ему заднюю подсечку. Бабах, всей немалой тяжестью врезался в пол несчастный. В это время воевода вытащил кинжал из дорогих ножен, персидский явно, и попёр на Епифана. Шаг в право, воевода тыкает туда кинжалом, но Солового там нет. Он только обозначил движение, сам же крутанулся на этой ноге, и со всей силы ребром ладони заехал Плещееву по левому уху. После чего вырубил окончательно поднимающегося стрельца и коленом успокоил второго. Огляделся. Никто больше на него не нападал. Только давешний дьяк прятался в углу, изображая брошенную на лавку кучу тряпок.

– Видаком будешь, что вор Ивашка грамоту Государя-императора порвал и вопреки указу Государя мзду с меня требовал! – выхватил дьяка на центр горницы Епифан.

Тот закивал и начал что-то блеять про самоуправство.

– Ты, крапивное семя, сейчас сядешь и всё это опишешь в грамотке, а я пока воеводу с собой заберу. Как напишешь, приноси на пристань. Там ждать буду, – сотник встряхнул Плещеева, и, уперев ему, кинжал в бок, поволок вниз по лестнице.

Он и не помнил, как добрался до своих. Только, сунув голову в воду, чуть успокоился. Посовещались со старшими на лодьях. Решили пока подождать. Воевода уже не гавкал, сидел, кровавую юшку из носа по бороде размазывая, у, наполовину вытащенной из реки, лодьи, и глазами только зло зыркал. Дьяк пришёл не один. С пятью десятками стрельцов пришёл и с товарищем воеводы Ярлыковым Иваном Ивановичем.

– Кто вы и почто разбой творите? – громко начал второй городовой воевода, но Епифан видел, что успел он о случившемся дьяка расспросить. И теперь не знал Ярлыков как себя вести. Не знал кто эти люди в одинаковых необычных кафтанах болотного цвета. Не знал по силам ли тюменцам одолеть семь десятков вооружённых невиданными им мушкетами пришлых. Не знал что делать.

– Вор Ивашка Плещеев сейчас грамоту Государя порвал и мзду требовал с товара, что по наказу князя Пожарского мы привезли на продажу, хотя в грамоте указано, что торговать бы должны беспошлинно, и что в случае поборов неправедных виновного надо в железа имать и в Разбойный приказ в Москву доставлять, – Епифан шагнул вперёд и протянул воеводе разорванную надвое грамоту, со свисающей с одной половинки восковой печатью.