И опять Пожарский

А дальше шла улица с одинаковыми домами по обеим сторонам от дороги. Дома были высокими, такими двухэтажные терема боярские или купеческие рубят, а тут один этаж, и дом-то не боярский, а крестьянский. Крыши на домах были крыты черепицей, как несколько домов в немецкой слободе на Москве. Но тут все дома были под черепичной крышей, и из этих крыш торчало по две печных трубы.

– Что же это, в доме две печи сложены по-белому? – не поверил своим глазам Пожарский. – И все дома, даже у последнего бедняка, под черепичной крышей и с двумя печами?

– Так и есть, Дмитрий Михайлович. Только нет в Вершилове бедняков, тут самый бедный любого боярского сына за пояс заткнёт, – не удержавшись, поддел Пожарского воевода.

– Как это?

– У любого крестьянина две лошади, да две коровы, да коз несколько, да свиней, а кто в мастерах ходит, тот может себе и терем из трёх поверхов срубить, а то и каменные хоромы построить.

– Что же это делает… – начал Пожарский, но тут они выехали на площадь, и договорить князь не смог, дыхание перехватило.

Перед ними была большая площадь, с боков она ограничивалась двумя одинаковыми длинными кирпичными домами в два этажа под такими же черепичными крышами и со множеством печных труб. Прямо впереди был деревянный большой храм о трёх куполах и с колокольней. Крыша у храма тоже была черепичною, а купола обшиты листовой медью. Напротив храма был княжеский терем в два этажа с пристроенным флигелем и всё с такой же черепичной крышей. Вся площадь была идеально ровной и тоже засыпана утрамбованным гравием зеленоватого цвета.

– Смотри ты, школу и кельи монашек кирпичом обложили, пока меня две недели не было, – восхитился воевода. – Поедем, князь, сначала в храм зайдём, за здоровье Петра Дмитриевича свечку поставим, – предложил он князю.

– Свечку… – И в очередной раз Пожарский договорить не смог.

Прямо перед входом в храм, под козырьком из листовой меди, были огромные щиты с вырезанными на них картинами. Это были деяния святого князя Владимира. Вот он борется с медведем, вот воюет с половцами, вот крестит Русь, вот строит храм в Киеве.

– А это чья работа? – через несколько минут пришёл в себя Пожарский.

– Мастер твой Фома, тот же, что и медведей резал. Смотри, я ещё четвёртой картины и не видел. Это святой Владимир храм строит. Недавно Фома закончил, видимо.

– Мне государь перед отъездом моим в Нижний сказал, чтобы я не смел ни одного мастера в Москву из Вершилова забирать. Я его сначала не понял. А теперь начинаю. Так и хочется всех в Москву перевезти. Разве место сим великим творениям в деревеньке захолустной? – схватился за голову князь.

– Деревеньке ли? Почитай триста дворов уже будет, ну или около того. Половина городов на Руси гораздо меньше. А если по податям считать, то и Нижнему Новгороду с Вершиловым не тягаться. Не деревенька это. А то, что кремля да заборов нет, так здесь зимой четыре десятка стрельцов жили. Да не простых стрельцов. Эти-то сорок пару сотен обычных стоят, – подлил масла в огонь Пронин.

– Где же сейчас те стрельцы? – покачал головой обескураженный Пожарский.

– Так с сынком твоим, Петром Дмитриевичем, на Урал-камень ушли по царёву слову недра разведывать, руды разные искать, – объяснил воевода. – А чтобы тати какие не вздумали сюда наведаться, я два десятка из Нижнего прислал. Заодно и выучку воинскую пройдут у пана Заброжского. Добрых он воинов готовит. Были бы все стрельцы выучены так, как эти, так поляки уже и Краков бы нам отдали.

Это не было укором Пожарскому, тот и сам понимал, воюя уже почти десять лет, что стрельцы против ляхов слабоваты будут.

Что ж, воевода, спасибо тебе, что прислал стрельцов за вотчиной моей присмотреть. Я добро помню. Пошли, что ли, в храм? – Он снял шапку и, открыв дверь, переступил порог.

В полумраке храма князь не сразу заметил, что за ним наблюдают. Он прошёл, истово крестясь, к иконостасу и встал на колени. Тут было шесть больших икон. Они были без окладов и поэтому непривычно велики. И они были великолепны. Все. Глазу просто не за что было зацепиться. Каждую икону нужно рассматривать отдельно. Все вместе они просто подавляли.

– Лепо? – услышал князь за спиной.

Пожарский повернулся. Незаметно подошёл и встал рядом священник. Мужчина был немолод, седой весь, но сильный и здоровый, ещё и глаза были голубые и весёлые. Такие глаза могут быть только у счастливого, уверенного в будущем человека.

– Лепо, отче. Прислал мне сынок одну икону в Москву, похожую на эту, – князь указал подбородком на икону с Богоматерью, пальцем указать рука не поднялась. – Я думал, такое повторить невозможно, такая красота, а тут шесть одна другой лучше. Понимаешь ли ты, отче, каким сокровищем владеешь?

– Пройди, князь, другие росписи посмотри в храме, чтобы в целом картину видеть, – вместо ответа предложил ему настоятель.

Пожарский обошёл храм, поминутно застывая у очередного фрагмента росписи. Владимирский или собор Покрова Пресвятой Богородицы Москвы были больше и золотом блистали все, а здесь было ближе к Богу. Не в золоте, оказывается, дело, а в мастерстве.

– Спасибо тебе, князь, за сына, – сказал настоятель, когда Пожарский, сделав круг, вернулся к царским вратам. – Великого ты созидателя воспитал. Ты ведь не видел ещё, какой храм он затеял в Вершилове строить?

– Ещё один храм? – удивился Дмитрий Михайлович. – Неужели для села одного мало?

– Пойдём, сын мой, пройдёмся по селу пешком до храма строящегося да поговорим. Знаю, что невместно тебе по деревушке пешком-то ходить, на коне надо. Считай, что это я на тебя епитимью наложил, али безгрешен ты?

– Грешен, батюшка!

– Ну, вот и пойдём, сын мой. – И отец Матвей перекрестил князя троекратно.

У выхода из храма их ждали. Встречающих было человек десять. Все они были хорошо одеты, некоторые в немецкое платье.

– Позволь представить тебе, Дмитрий Михайлович, помощников Петра Дмитриевича. Я сейчас после каждого имени буду повторять: «первейший на Руси», а ты, по захолустному вашему московскому тщеславию, будешь ухмыляться. Только я тебе скажу, а ты просто поверь: это лучшие на Руси мастера своего дела. – Отец Матвей осенил собравшихся крестом.

– Это – Лукаш Донич, ювелир, что ручки перьевые делает. – Немец поклонился.

«Так вот каков он, этот ювелир, с помощью которого Петруша огромные деньги загребает, – подумал Пожарский, внимательно оглядывая немца. – Немец как немец, не стар ещё, высок, лицо бреет, как и все немцы. Обычный человек».