И передай привет полковнику

Заспанный Измайлов отступил без боя на целый свой костыльный шаг. Вероятно, мне не суждено понять, что особенного находят мужчины в сварганенных из подручных средств тортах. Но полковник сразу размурлыкался про кофе, румяное утро и счастливые сюрпризы.

– Ты чем ночью занимаешься, Измайлов, если спишь до одиннадцати?

– Думаю.

– Да, это серьезно.

Измайлов безостановочно просил добавки, но наконец и он застонал:

– Не могу больше.

Я убирала со стола в комнате, мыла посуду, а он скакал за мной, как привязанная консервная банка. Во всяком случае, шума от него было не меньше. Наступило время проявить неподдельный интерес к его работе. Или службе? Неважно.

– Как там со звонками? Раскопали что-нибудь?

– Жду Бориса с докладом, – довольно ответствовал он. – А ты вытираешь чашки и хмуришься.

Наблюдательный, не проведешь.

– Измайлов, займись со мной, пожалуйста, профилактикой преступной деятельности, – выпалила я.

– Это все, что нам по силам после завтрака?

– Правда, займись.

Я рассказала ему о встрече с Анной Ивановной.

– И что же в тебе я должен предотвратить?

– Я становлюсь злобной. Сначала потеряю жалость к людям, потом бросаться на них стану. Она мне про свою прокладочную беду говорила, а я думала: «Это тебе в наказание за все подлости». Как мелко, как пошло, раньше я такой не была. И слесарь, конечно, мерзавец. Мне за бутылку и деньги сделал – не придерешься, а над старухой за «спасибо» поиздевался. Мне бы на этом и прекратить думать. Так нет, бес вредности морочит. Анна Ивановна откуда-то знает, что я приводила слесаря, что ремонт занял два дня. А двоих в подъезде убили, она и не пронюхала. Почему так?

– Поля, когда ты была у Виктора после убийства, ты ничего странного не заметила? – вдруг спросил Измайлов.

– Кроме трупа? Ничего. Ой, не напоминай, иначе меня наизнанку вывернет.

– Я надеюсь, не тортик тому причиной?

– Неблагодарный.

– Полина, как часто ты сама с собой разборки устраиваешь и упрекаешь себя в мелочности и пошлости?

– А что?

– Оптимизму не способствует.

– Это мое. Я к людям редко пристаю с результатами самоистязаний. Так, накатило что-то.

– Молодчина. Я уже было о твоем мальчике забеспокоился. Сыновьям нужны нежные, но уверенные в себе матери.

– Уверенность в себе должна на что-то опираться, полковник.

– На костыли, к примеру, – улыбнулся он.

С ним было легко. С ним не было нужды притворяться более мужественной, чем я была. И более красивой, умной и решительной тоже.

Мои сладостные внутренние рулады прервал звонок в дверь. Явился Борис Юрьев, тщательно созданный природой для того, чтобы мешать нам с Измайловым настраиваться друг на друга. Вот у нас говорят: «Явился – не запылился». С неодобрением роняют, мол, надо же, как быстро и беспроблемно ты до нас добрался. По-пластунски не полз, о колючую проволоку штаны не рвал, ров с тиной не преодолевал, через горящий обруч не прыгал. Стоит усложнить полосу препятствий, беззаботный гость. А ведь только представить себе: вваливается пыльный, черт знает в чем вымазавшийся Юрьев… Как славно, что ни чистого, ни грязного вчера его не было. Иначе несчастному полковнику и обнять бы меня не удалось.

Измайлов постоянно спрашивает: «О чем ты задумалась?» Надо ли посвящать его в мои упражнения с пословицами и поговорками? Вряд ли. Эх, не быть мне объективно оцененной, что, впрочем, к лучшему.

– Мрак, Виктор Николаевич, – тем временем обреченно признавался Юрьев.

– Сейчас тебя Полина тортом угостит, рассияешься, – распорядился Измайлов.

Похоже, стряпня – единственное, что Юрьев считал во мне приемлемым. Наблюдая за его расправой с тортом, я убедилась: когда уплетаешь за обе щеки, за ушами действительно трещит.

– Балкову оставь кусочек, – проворчала я.

– Он сегодня сюда не успеет, – отмахнулся Борис и съел остатки.

Измайлов, слопавший в три раза больше, чем Юрьев, с тоской смотрелся в глянец опустевшей тарелки. Все-таки в молодых подвижных мужчинах есть что-то инстинктивно-хищное. Я вообразить себе не могу женщину, слопавшую у начальника все до последней крупинки да еще и упрекнувшую: «Хорошо, но мало».

– Докладывай, – велел Измайлов.

Борис покосился на меня, дескать, при ней прикажете распинаться?

– Пусть поприсутствует. А то она пытает себя вопросом, почему главная подъездная сплетница Анна Ивановна всевидящим своим оком не заметила убийцу.

Я и не обиделась на то, что он недавно проигнорировал мой риторический вопрос. А он и не проигнорировал. Чуткий.

– Потому же, почему и секретарша ничего не услышала, – объяснил Юрьев.

Девушка подтвердила, что ее руководители несколько раз, взяв трубку и буквально тут же вернув ее на рычаг, менялись в лицах и позволяли себе грубые восклицания. А потом уединялись где-нибудь и бурным шепотом совещались. Однако просил их к телефону приятный мужской голос, не теряющий звучности на вежливых словах «будьте любезны» и «пожалуйста». Она представления не имела, что говорил мужчина Коростылеву, Артемьеву и Ивневу. И не могла поручиться за то, что мужчина был один и тот же, а не десяток разных.

– Сергей все-таки по магазину работает, Виктор Николаевич, – без энтузиазма отчитался Борис. – А я объехал и опросил конкурентов, аж семь штук. Но мог бы и семнадцать, и тридцать семь. Зацепиться не за что. Даже перебежчиков от Ивнева в другие фирмы нет.

– Борис, ты чего-нибудь странного в квартире Артемьева не заметил? Гнетет какое-то впечатление, никак не разберусь, – так же, как меня, огорошил Юрьева Измайлов.

– То, что для вас странное, для нас никакое, – обобщил Юрьев, вероятно, прошлый опыт.

– Дрянь дело, если ты подлизываешься, а не перечишь.

– Подниматься к Артемьеву будем? – дипломатично по отношению к себе воздержался от комментариев Борис.

– Обязательно.

– Виктор Николаевич, дайте мне время убраться из дома, – попросила я. – Вы там будете топать, разговаривать, а я только-только приучила себя к тому, что за стенкой никого нет и быть не может.

– Уважим просьбу дамы? – спросил Измайлов.

Будто бы Юрьев мог отказать. Он, обрадованный тем, что я, очевидно, не готовая расщедриться еще на один торт, исчезну, неприлично оживился:

– Да, Виктор Николаевич, пусть ка… Пусть идет. Мне все равно надо с вами следовательские идеи обсудить. Парень новенький, нервничает…

– Полина, до свиданья, – перебил его Измайлов.

– Угу, до скорого. Я буду готова через час.

– Так долго собираешься?

– Для сборов туда, куда я хочу наведаться, час – не долго.

Я постаралась произнести это мечтательно, но получилось разочарованно. Пусть. По приятельницам я понесусь, по приятельницам. А они у меня мастерицы перемывать не только кости, но и все, что под костями и на костях. Словом, я не пыталась расшевелить в Измайлове ревность. Так и быть, пусть посекретничает с Борисом. Не забыть бы позже выяснить: если существует некий следователь, то тогда кто Измайлов, Балков, Юрьев?

Я забыла, каюсь. Не до того мне было после возвращения.

Я увлеклась нанесением визитов настолько, что добралась домой в девять вечера. В подъезде ни одна лампочка не горела. Когда опять успели вывернуть, паразиты? Ну, хоть бы через этаж ликвидировали освещение, много ли нам, жильцам, надо. Я иногда ловлю себя на мысли, что чем-то существенно отличаюсь от остальных людей. Я бешусь, когда подолгу нет автобуса, меня на части раздирает от возмущения. А другие стоят с отсутствующим видом, не ругаются, не выпускают пар, не хватаются за обломки кирпичей. Неужели они никуда не опаздывают? Я не терплю, когда в магазине продавщица болтает со знакомой, а очередь томится и не ропщет. Или с лампочками… Десятки людей поднялись по темной лестнице, трогали выключатель, чертыхались. Их собственные или чужие дети могли перепугаться и расшибиться, в подъезде два убийства, между прочим, случились. Хоть бы кто-нибудь почесался ввернуть недорогую стекляшку взамен украденной. Нет, добрались до своих крысиных нор, и чудненько. Выжидают, вдруг сосед дурнее окажется, вдруг разорится, сэкономив остальным?