И пришел с грозой военной…

Строй стоит молча, как и положено, поедая начальство взглядом. Вот только как-то неуловимо видно, что если они раньше еще худо-бедно мирились с тем, что ими командует не хаживавший в море прапорщик, то это его заявление разверзло между ними непреодолимую пропасть. Ну что же, цыплят по осени считают, бог даст, все еще образуется. Только бы парни не перестарались, так как краем глаза Сергей уловил в их взгляде что-то эдакое… Нехорошее, одним словом.

– Фролов – старший. Командуйте, унтер.

– Есть, ваше благородие. Р-рота-а! Напра-во! На стрельбище! Бегом марш!

«Ты-ды-дыщ-щ…»

Дружный залп из сотни винтовок бьет по ушам так, что невольно вспомнились события двухлетней давности, когда в этих же краях приходилось биться с осатаневшими «боксерами». Понятно, что те, по сути, воевали за свою родину, а они сами выступали в роли захватчиков, вот только дрались тогда китайцы настолько яростно и остервенело, что по-иному и не скажешь.

Сейчас десантная рота выстроена в две шеренги – одна ведет огонь с колена, другая стоя. Отрабатывается залповый огонь. Впереди, на взгорочке, в полусотне саженей расположился сплошной ряд из пяти десятков мишеней, которые и надлежит поразить стрелкам. Вот они и поражают, судя по фонтанчикам вокруг мишеней, каждый в силу своих способностей, так что тут впору заниматься не отработкой залповой стрельбы, а индивидуальной подготовкой. Но это пока не входит в планы унтеров. Сейчас нужно выгнать всех на поле, перед мишенями, так чтобы все до единого.

– Разряжай! Винтовки оставить на огневом рубеже! К мишеням марш! – Голос Фролова звучит уверенно и властно – чай, не первый год унтерскую лямку тянет, хотя кто он по сути, и сам уже и не знает: то ли стражник, то ли сотрудник службы безопасности, то ли ополченец, теперь вот еще и в десанте доведется служить. Господи, не свихнуться бы, сколько всего наворотилось. Но жуть как интересно – ничего общего с прошлой жизнью, полной безнадеги: кровь бурлит, глаза горят огнем. Вот всю жизнь так прожить – другой и не надо. Хотел было, да не срослось, а раз так… Ну так, значит, так.

Матросы дружной гурьбой повалили к мишеням, сыпля шутками и прибаутками, подначивая друг друга и беззлобно отвешивая тумаки.

– Господи, ну прям дети, – не выдержав, ухмыльнулся Васюков. Сейчас на позиции остались только они вдвоем.

– Ага, дети и есть, – соглашаясь, хохотнул Фролов. – Филя, ты все помнишь?

– Да помнить-то помню, – сразу посерьезнел друг, – вот только боязно. А ну как попаду в кого. Это ж военный трибунал, тут никаким Сахалином не отделаешься.

– Промажешь – так дадим деру, я под расстрел или петлю не пойду. Да чего ты хмуришься? Как на казенку спорить, так ряд бутылок с одной очереди разбиваешь, а как для дела нужно…

– Дак люди ведь, Николай.

– Ничего. Как говорит командир: а ты через «не могу». Просто представь, что всех энтих архаровцев положат, если мы им науку не подадим, – так тебе сразу и полегчает. Все, я пошел.

– Коля.

– Ну чего тебе еще?

– Ты это… Прежде чем сигнал подавать, там какую кочку найди, ладно?

Фролов внимательно посмотрел на друга, который находился в полном расстройстве чувств. Понятно, что парню сейчас не по себе, ну а кому это делать, если не ему? Охотник не в одном поколении, вполне способный потягаться в стрельбе с инородцами, опять же пулемет у него в руках как живой.

– Ладно, – серьезно кивает Николай и решительно направляется к уже толпящимся у мишеней матросам. Вот же блаженный. Он что же думает, что Фролову вот так вот просто идти на рубеж? Ведь страшно. Одна надежда на талант друга, а он – нате вам здрасте, сомневаться решил. И что теперь? А ничего, решил – делай. Вот только еще страшнее стало. Ну, Филя. Ну, погоди.

Матросы ведут себя с барской ленцой, всем своим видом выказывая свое превосходство, но только до того момента, пока не поступает конкретная команда, – тогда уж они со всем старанием и прилежанием, а вот чуть ножкой не шаркая. Во всем этом чувствуется вызов и насмешка, но что ты им предъявишь, ведь команды-то выполняют. Излишне усердно? А как еще нужно исполнять команды командира? Вы конкретно укажите, что не так, господин унтер-офицер.

– Ну что, орлы, как отстрелялись?

– Господин унтер-офицер, разрешите доложить. Матрос Мамонов. Супостат изничтожен полностью!

Вот же достали! Да когда это только закончится! Страха как не бывало, одна злость. Ну мать-перемать! Так, значит! Фролов плотоядно улыбается, словно волк, попавший в овчарню: если тот вообще умеет улыбаться, то его оскал должен соответствовать улыбке Николая, страшной и многообещающей. Он видит, как с лиц матросов, кто посмышленее, сходят ехидные усмешки, а в глазах начинает появляться необъяснимая тревога. Боитесь? Правильно боитесь.

– Стало быть, изничтожили врага. Молодцы. Хвалю. А теперь глядите в сторону огневого рубежа. Противник силами одного человека, вооруженного пулеметом, завладел нашим оружием. Приказываю. Атаковать противника и отбить наше оружие. Вперед!

Фролов взмахивает рукой – и тут с позиции, которую только недавно занимала рота, раздается захлебывающееся «та-та-та-та-та», и так до бесконечности. Одна сплошная, непрерывная очередь. Пули бьют в землю у самых ног, поднимая частую непрерывную цепь из фонтанчиков. Нервы у матросов сдают, и они валятся на землю, ища укрытие. Фролов помнит, что обещал другу, но азарт захлестывает его настолько, что он оборачивается в сторону падающих подчиненных и с нескрываемым торжеством, медленно опускается на траву. Последним.

Убедившись, что больше ни одна фигура не отсвечивает, Васюков, уже успев позабыть о страхе, уверенно и самодовольно дает следующую очередь над головами, стараясь бить впритирку, так, чтобы все ощутили противный и завораживающий посвист смертоносного свинца. Так, чтобы небо показалось с овчинку. Кто сказал, что эти снобы достали только его друга? Да ничуть не бывало! У него, может, руки еще больше чешутся. Пули летят совсем низко, а потом, коротко пропев свою пугающую «фьють», с противным стуком ударяются в щиты. Этот дробный стук вкупе с ломящим зубы свистом заставляет гордых морячков вжиматься в матушку-землю так, словно роднее нее у них никого и нет на всем белом свете.

Наконец пулемет замолкает. Однако желающих подняться пока нет. Первым все с той же ленцой встает Фролов. Неторопливо отряхивается с застывшей на лице улыбкой. Хорошо-то как. Наконец-то отпустило.

– Ну и чего разлеглись? Где ваша хваленая «полундра»? Что, от одного стрелка в штаны наложили? Встать!

Матросы поднимаются, вот только глаза их начинают наливаться гневом. Фролов быстро окидывает взглядом всю картину – удовлетворение становится полным. Поднимаются все, и увечных не наблюдается. Вот и ладушки. А это что за…