И пришло разрушение…

Едва только рассвело, женщины и дети, наспех позавтракав, стали собираться во дворе Обиерики, чтобы помочь матери невесты в трудных, но радостных хлопотах, — ведь надо было готовить пиршество на всю деревню.

В доме Оконкво, как и в остальных соседских домах, все поднялись спозаранку. Мать Нвойе и младшая жена Оконкво со всеми своими детьми уже собрались идти к Обиерике. Мать Нвойе несла в подарок жене Обиерики корзину кокоямса, плитку соли и копченую рыбу. Ойиуго, младшая жена Оконкво, дарила корзину бананов и кокоямса и небольшой горшочек пальмового масла. Дети несли кувшины с водой.

Эквефи была усталая и сонная после треволнений предыдущей ночи. Да и вернулись они домой совсем недавно. Жрица, словно змея, выползла из своей пещеры, таща на спине спящую Эзинму. Она лишь мельком взглянула на Эквефи и Оконкво, не выказав ни малейшего удивления от того, что увидела их у входа в пещеру. Устремив неподвижный взгляд вперед, она пошла к деревне. Оконкво с женой следовали за ней на почтительном расстоянии. Они думали, что жрица свернет к себе домой, но она повернула к усадьбе Оконкво, прошла через его обии направилась к хижине Эквефи. Бережно положив Эзинму на кровать, она ушла, так и не сказав никому ни слова.

Все уже давно были на ногах, а Эзинма продолжала спать глубоким сном; поэтому Эквефи попросила мать Нвойе и Ойиуго передать жене Обиерики, что она немного запоздает, — она уже приготовила корзину кокоямса и рыбу, но ей придется подождать, пока проснется Эзинма.

— Тебе и самой не мешало бы поспать, — сказала ей мать Нвойе. — У тебя очень усталый вид.

Пока они разговаривали, из хижины вышла Эзинма, потягиваясь всем своим худеньким тельцем и протирая глаза. Увидев детишек с кувшинами, она сразу вспомнила, что всем им было поручено натаскать воды для жены Обиерики. Она вернулась в хижину и вскоре появилась уже с кувшином.

— Ты выспалась? — спросила ее мать.

— Да, — ответила девочка. — Идем!

— Нет уж, сначала позавтракай, — сказала Эквефи.

И пошла в хижину подогреть овощную похлебку, сваренную еще накануне.

— Ну, мы пошли, — сказала мать Нвойе. — Я передам жене Обиерики, что ты запоздаешь.

И все они — мать Нвойе со своими четырьмя детьми и Ойиуго со своими двумя — отправились помогать жене Обиерики.

Когда они проходили мимо обиОконкво, оттуда донесся его голос:

— А кто приготовит мне сегодня обед?

— Я вернусь и все сделаю, — ответила Ойиуго.

Оконкво тоже был сонный и усталый: никто и не догадывался, что за всю ночь он ни на секунду не сомкнул глаз. Он и виду не показал, как сильно волновался. Когда Эквефи ушла вслед за жрицей, он подождал немного — столько, сколько по его понятиям было необходимо для того, чтобы не уронить своего мужского достоинства, а затем, вооружившись мачете, отправился к святилищу, где, по его расчетам, они могли быть. Уже возле самой пещеры ему пришло в голову, что жрица, возможно, решила пойти сначала по деревням. Тогда он вернулся домой и стал ждать. Подождав столько, сколько считал нужным, он снова отправился к святилищу. Но холмы и пещеры были объяты мертвой тишиной. Только придя к святилищу в четвертый раз, уже едва владея собой от беспокойства, он наконец увидел Эквефи.

Двор Обиерики был похож на муравейник — так дружно кипела там работа. Всюду, где только находилось свободное местечко, устраивали жаровни: клали три кирпича из высушенной на солнце глины и разводили между ними огонь. Не успевали снять с огня один горшок, как уже тащили другой; в сотнях деревянных ступ толкли фуфу. Несколько женщин были заняты с приготовлением блюд из ямса и кассавы, другие варили овощную похлебку. Юноши толкли фуфу и кололи чурки для жаровен. Ребятишки без устали бегали к реке за водой.

Трое юношей помогли Обиерике зарезать двух коз для похлебки. Обе козы были очень жирные, самая же жирная была привязана к колышку у забора. Величиной она была с небольшую корову. За этой козой Обиерика специально посылал одного из своих родственников в самую Умунку, и ее он собирался поднести живьем родственникам жениха.

— До чего ж хорош базар в Умунке! — говорил юноша, тот самый, которого Обиерика посылал покупать козу-великаншу. — Народу там видимо-невидимо: песчинке упасть некуда.

— Это все их колдун знаменитый, — сказал Обиерика. — Жители Умунки задумали, чтоб их базар разросся я сожрал все соседние базары. Для этого они и обзавелись могущественным колдуном. Каждый базарный день, еще до первых петухов, этот колдун оборачивается старухой, берет в руки волшебное опахало и становится на базарной площади. Этим-то опахалом она и заманивает на базар все соседние кланы. Машет веером и перед собой, и позади себя, и справа, и слева.

— Вот все и идут на этот базар, — заметил второй юноша. — И честные люди и воры. Там с тебя одежду стащат средь бела дня, так что ты и не заметишь.

— Да, — сказал Обиерика. — Я недаром предупреждал Нванкво, чтобы он глядел в оба и держал ухо востро. А то пошел раз туда один человек продавать козу. Накинул он ей на шею толстую веревку, а конец веревки намотал на руку. Идет он по базару и никак понять не может, чего это на него все смотрят и пальцами тыкают, как на сумасшедшего. А потом оглянулся и видит — на веревке-то вместо козы полено толстое волочится!

— Неужто ты думаешь, что вор мог это сделать один, без чужой помощи? — спросил Нванкво.

— Конечно, нет. Без колдуна тут дело не обошлось.

Перерезав козам горло и собрав кровь в миску, они повесили туши над костром палить, и к запахам приготавливаемой пищи примешался запах паленой шерсти. Потом они обмыли туши, разрубили на куски и отдали мясо женщинам, которые варили похлебку.

Все шло своим чередом, ничто не нарушало размеренного ритма труда в муравейнике, как вдруг откуда-то издалека донесся громкий крик: «Ой-й ий-й-й-о-о! Та, что машет хвостом, отгоняя мух, сбежала!» Все до одной женщины тотчас бросили работу и кинулись на крик.

— Всем убегать нельзя, так у нас вся еда пригорит! — крикнула жрица Чиело. — Пусть трое или четверо останутся!

— Верно, верно, — подхватила другая женщина. — Надо разрешить кому-то остаться здесь.

Пять женщин остались присматривать за горшками, в которых варилась еда, все же остальные побежали ловить сорвавшуюся с привязи корову. Как только она была поймана, они отвели ее владельцу, и тот немедля уплатил большой штраф, который деревня налагала на каждого, чья корова заходила на чужой участок и учиняла там потраву. Взыскав штраф, женщины собрались в кучку, чтобы проверить, все ли выбежали на улицу, когда раздался крик.