И расцветает любовь

Ангелина опустила глаза. Мысленно она постоянно себя успокаивала: «Я не должна их слушать. Все будет хорошо». Ну почему, почему же все так пытаются ее уговорить отказаться от Германа? Поставить на нем крест? Отвернуться, как отвернулись другие?

Медсестра продолжала красноречиво глядеть на нее, ожидая ответа.

— Герман — мой друг, — решительно сказала Ангелина. — Я не брошу его в беде.

— Я понимаю. Но и ты пойми: врач не наблюдает положительной динамики, — развела руками медсестра. — Этот бедняга уже не встанет, а если встанет, то будет умственно отсталым или больным человеком.

«Я не должна их слушать. Не должна…» — твердила она, как заклинание.

— На все воля Божья. Главное, чтобы Герман пришел в себя. Я готова ухаживать за ним любым — лишь бы он остался жив. Пожалуйста, пустите меня к нему, — настаивала Ангелина.

— Ты еще такая молодая, красивая… Зачем тебе такая обуза?

Ангелина холодно промолчала.

Медсестра пожала плечами и, пусть неохотно, но все же пустила ее в палату.

Но проходили дни, а все оставалось без изменений. Врачи по-прежнему не давали никаких шансов на жизнь. Медсестры продолжали смотреть на нее с непониманием и удивлением.

Ангелина все так же приходила к Герману, тихонько молилась и подолгу глядела на него. Его лицо оставалось бесстрастным, неподвижным и жутко бледным. Казалось, его организм отдавал последние силы на борьбу за жизнь, но безуспешно. Из этого лица ушли все краски жизни, уголки губ не дрожали в нежной улыбке, пальцы не стремились коснуться ее волос.

— Вот и начался новый год, Герман, — печально произнесла она, дотронувшись до его руки. Пальцы были холодными.

Где-то там, вдали, за окном, шумела жизнь. Звенел смех, завывала метель. Слышались сигналы машин. Как странно. Мир продолжает жить, несмотря на то, что каждую секунду умирает человек. В последний раз стучит чье-то сердце, ставя жирную точку в книге жизни. Но ветер продолжает шуметь в березах, солнце по-прежнему садится за горизонт, а потом встает на востоке. Времена года сменяют друг друга, словно ничего и не случилось, а где-то там опять оборвалась чья-то жизнь.

Ангелина все еще сидела в тягостной тишине, не находя нужных слов. Только сильно сжимала его пальцы, боясь, что его сердце тоже стучит в последний раз.

Говорят, что человек, находящийся в коме, продолжает слышать. Ангелина верила в это. И каждый раз, заходя в палату, она здоровалась с ним и справлялась о погоде, словно он просто задремал, словно вот-вот проснется и ответит на ее приветствие.

Иногда она тихонько напевала ему отрывки из своих партий, и зловещая тишина, так угнетавшая ее, рассеивалась. Нежный голосок парил в пространстве, перекликаясь со звуками медицинских приборов. В такие минуты она поглядывала на дверь, боясь, что сейчас ей сделают замечание. Но никто не входил. И она продолжала тихонько петь.

Сегодня тишина в палате была особенно тягостной. Ангелина опустила голову, зажмурила глаза, припоминая слова либретто оперы «Война и мир». Совсем недавно она исполняла партию Наташи, и светлый образ героини все еще не отпустил ее.

— «Решите мою участь: быть любимым вами или умереть», — тихо запела Ангелина. Спроси ее об этом Герман, она, не задумываясь, выбрала бы первый вариант. Ах, если бы сейчас все зависело только от ее слова!

— Решить? Все, все, что он захочет. «Лишь слово «да» сказать вам стоит, и я похищу вас и увезу вас на край света», — продолжила она и на миг умолкла.

Эти строчки удивительным образом перекликались с той незабываемой встречей, когда Герман встретил ее у театра во второй раз. Память взяла кисть и сделала несколько мазков на листе ее сознания. В голове мгновенно всплыли знакомые яркие образы.

Вот Герман, в волнении переминаясь с ноги на ногу, ждет ее у входа. Она, облаченная в легкое лиловое платье, с жакетом в руках, бодро спускается по ступеням и не сразу замечает его. Солнце медленно садится за горизонт, бросая огненные блики на ее волосы, и от этого длинные кудри становятся насыщенного медного цвета. Ангелина не видит эту игру света на волосах, она лишь бросает взгляд на зеленые верхушки деревьев, любуясь красотой и очарованием природы.

— Добрый вечер, — возвращает ее на землю знакомый голос.

Ангелина поворачивает голову и, наконец, замечает Германа.

— Ах, это вы!

Он вручает ей пышный букет цветов. Некоторое время Ангелина любуется утонченными лепестками, длинным, изящным стеблем, и ощущает неповторимую, манящую нежность, исходящую от фрезий. Тонкий аромат цветочно-древесной свежести окутывает ее с головы до ног, как облако.

— А где же пламенная речь? — смеется она, прижимая цветы к груди.

Герман, похоже, смущается. Несколько секунд он глядит себе под ноги, раздумывая. Затем извлекает из кармана изящную коробочку и протягивает ее Ангелине. На мгновение их пальцы соприкасаются, и она чувствует едва уловимый трепет.

«Что со мной? — испуганно спрашивает она себя, пытаясь унять сердцебиенье. — Наверное, нервы. Эта неделя была слишком напряженной».

Ангелина, затаив дыхание, открывает коробочку. На черной бархатной поверхности сверкают золотые сережки со знаком бесконечности.

— Герман, зачем… — изумленно произносит она, поднимая взгляд.

— Вы знаете, что означает символ бесконечности? — вдруг спрашивает он, подняв глаза.

Ангелина продолжает изумленно глядеть на него, не в силах произнести ни слова.

— Бесконечность означает невозможность указать границы или меру для какого-то понятия, — поясняет Герман. — А еще это значит неразрывное соединение двух душ. Ангелина, я бесконечно хочу быть рядом с вами.

— Герман, я…

— Ничего не говорите, — перебивает он ее. — Просто позвольте быть рядом.

«Быть рядом». Эти два слова эхом отскочили от больничных стен, заставив сердце затрепетать от отчаяния.

— Как близок, как страшно близок вдруг стал мне этот человек… — зазвенел ее голосок. Так закончила она свою мысль словами Наташи Ростовой.

Герман и вправду за все эти дни стал для нее близким человеком. Не случись с ним трагедии, она, наверное, и не подумала бы узнать его лучше. Его знаки внимания она принимала как должное — сколько вилось вокруг нее этих поклонников? Но в их последнюю встречу что-то произошло незаметно для нее самой, — что-то странное и волнующее. Казалось, что могло привлечь ее в этом сером воробушке? То ли дело Альберт — властный, пылкий, гордый. Его большие черные глаза отражали притягательное лукавство, а сильные мускулы в сочетании с широкими плечами напоминали стан римского гладиатора. Незаметный, тихий и невзрачный Герман на его фоне совсем не выделялся. Но душа… Что это была за душа! Говорят, душа отражается в глазах. Голубые глаза Германа всегда светились теплотой. Глядя в них, Ангелина ощущала, как в сердце нисходит мир и покой. Такие глаза говорили о многом.

За все это время, перебирая его вещи, вспоминая детали их встреч, Ангелина поняла, что Герман хороший человек. Она привязалась к нему как к другу, и искренне надеялась, что он поправится.

Внезапно дверь палаты открылась, и порог неуверенно переступила женщина лет тридцати.

— Простите, я не должна здесь находиться… — смущенно произнесла она. — Медсестра так и не подошла. А мне хотелось хоть на секунду посмотреть на него…

Ангелина глядела на нее в растерянности, не зная, что сказать.