И с безумием приходит свет
Шрифт:
Но в один подозрительно солнечный день он не смог сдержать любопытства. Пока мы бежали по парку Лотон, он сказал:
— Итак, Перри. Ты ее любил?
Я чуть не споткнулся, остановил себя, пока не врезался в дерево.
— Что за вопрос? — спросил я, едва дыша.
Он пожал плечами, что было сложно делать при беге.
— Хороший вопрос, — он криво улыбнулся. — Все хотят знать, что заставило Декса Форея упасть на колени.
— О, вот как?
— Что я могу сказать? Ты — знаменитость в Shownet. Людям не все равно, что с тобой творится. И Джимми говорит всем, что ты безумен, пытался съесть
Я замедлился, было сложно защищаться и бежать одновременно.
— Я не пытался съесть собаку… я не чокнутый. И я не говорил с Джимми о произошедшем.
— Ты знал, что делал. Никто не может просто покинуть Shownet, особенно такой популярный, как ты. Хотя это Перри была популярной. Так ты ее любил? Что случилось?
Я не знал, почему весь мир должен знать об этом, но я начинал новую жизнь, и честность была хорошим началом. Ложь меня еще до добра не доводила.
Я с силой выдохнул и пожевал губу.
— Да. Я любил ее. И, если хочешь честности, сосед, все еще люблю.
— Блин, Декс. Сначала говоришь о любви, потом зовешь меня соседом? Что это такое?
Я закатил глаза, мы бежали среди деревьев.
— Почему все так удивляются, когда я признаю это. Я же Железный дровосек. У меня есть сердце.
— Ясное дело. Так что случилось.
— Ребекка не рассказала? — едко спросил я.
Он покачал головой.
— Нет. Вы с Перри поедали друг друга глазами на рождественской вечеринке, и было очевидно, что что-то произойдет.
— Скажем так, поедание взглядом перешло на новый уровень. А потом я перепугался, поняв, что люблю ее, а она до этого сказала, что не любит меня
— Эй, погоди, — Дин замедлился до быстрой ходьбы. — Она сказала, что не любила тебя? До секса? Как это может быть?
Хороший вопрос. Потому что я был дураком и спросил.
Я это ему рассказал.
— Ох, это серьезно, — он вскинул руку. — Ты спросил у нее в лоб, любит ли она тебя. До того, как понял, что любишь ее. И ты поверил ее словам?
— Да. Я доверял ей.
— Ты вообще не понимаешь женщин, да? — Дин звучал разозлено.
Я нахмурился.
— Я знаю их достаточно.
— Нет, друг мой. Поставь себя на ее место на миг. Она тебя любит, это было очевидно сразу, но вот ты ведешь себя в этом глупо. И вот она тебя любит, а ты вдруг спрашиваешь у нее об этом. Ты не говоришь: «О, я тебя люблю» или что-то подобное, чтобы она хотя бы знала, куда ты клонишь. Ты просто спросил ее. Конечно, она соврала! А как иначе? Сказать правду, чтобы ты рассмеялся или издевался над ней все время?
— Эй, — возмутился я, — я бы этого не делал. Я бы рассказал ей о своих чувствах.
Он ткнул палец почти мне в нос.
— Ей пришлось для этого уйти. Что ты делал? Проверял ее? Это не круто, чувак, совсем не круто. Ты бы соврал на ее месте, вот что я тебе скажу.
— Хочешь, чтобы я ощущал себя плохим? — спросил я. Легкие и сердце не могли справиться с открытием. Я остановился, прислонился к дереву, было все жарче с каждой секундой, пот катился с меня.
— Нет, — Дин остановился рядом со мной. — Я пытаюсь сказать тебе, что ты идиот и зря испугался, вот и все.
— Спасибо.
— И что потом?
Ты ее выкинул из кровати?Я потер потными ладонями лицо.
— Почти. Я понял то, на что ты намекаешь. Но было слишком поздно.
— Обидно, — сказал он. — И ты идиот.
Точно. Я перегрелся, в футболке мне было жарко. Начало новой жизни не удалось. Меня снова захлестывали эмоции.
Дин покачал головой почти без сочувствия и начал разминаться. Я снял футболку, пытаясь освежить кожу, смутно понимая, что в своих позах мы с Дином, потные и без футболок, словно снимались в порно. Можно было так вернуться в Shownet.
Не помогало и то, что он смотрел на мою грудь.
— Что? Возбудился? — спросил я.
Он покачал головой и хмуро посмотрел на меня.
— Нет. Я читаю твою татуировку. «И с безумием приходит свет».
— Эта у меня давно. Чтобы помнил.
— О чем?
— Что не все безумие плохое.
Холодный ветер усилился, я надел свою мокрую футболку, дрожа от контраста.
— Не все плохое? — сказал он. — Безумие не твой друг, Декс. Это ты его так принимаешь.
— Я не говорил, что это мой друг, — тихо сказал я, было странно обсуждать это с кем-то. Я никогда не говорил об этом с Джен. — Просто я проходил такое. Порой нужно очень низко пасть, чтобы разглядеть свет. Поверь, я такое прошел, что это стало бы мне худшим врагом.
Дин посерьезнел.
— Я тебе верю. И что за свет? Что может быть стоящим безумия?
Черт. Мы с Дином перешли от друзей-спортсменов до девушек, склонных все слишком анализировать. Так еще и циклы начнут совпадать.
Но я все равно говорил:
— Перри была моим светом. Я не знал этого тогда, но понимаю сейчас. В ее свете я терял безумие. Это стало понятно, когда она ушла, — я замер, оглянулся на высокие деревья и солнце, его свет проникал из-за ветвей. Это не могло остановить меня. — Она дает мне желание жить так, как надо. Полноценно.
— Дает, — отметил он, разминая колени.
— Дает?
— Да. Дает. Настоящее время. Она дает тебе желание быть лучше. Она все еще твой свет, как бы ни получилось. Это сильно.
— По яйца? — спросил я.
— Хватит уже с ними. Может, это стоит сделать новой татуировкой.
Я вскинул бровь.
— По яйца. Это будет привлекать девушек.
Он нетерпеливо вздохнул.
— Нет. Перри — твой свет. Она помогла тебе потерять безумие. Что-то такое. Чтобы получилось равновесие.
— Посвятить ей татуировку? — спросил я.
Он пожал плечами.
— Ты все еще любишь ее. Она дает тебе желание жить. Если бы я встретил такую женщину, я бы в ее честь строил храмы. Так точно построили Тадж-Махал.
Мы даже не покинули парк, а фраза уже кружилась в моей голове: «В твоем свете я теряю безумие».
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
И хотя Дин подал мне идею с татуировкой, я решил взять Ребекку с собой на эту процедуру. Забавно, что у меня уже были две татуировки, а эта будет просто курсивом за моим плечом, но иголки все равно меня пугали. Мне не нравилось это признавать, но блин, становление новым человеком заставило меня открыть много того, что я обычно держал при себе. А мир как раз хотел увидеть Декса Форея открытым.