И смешно и грустно

— Я тебя превращу в… я тебя превращу в…

Но от злости он не мог сообразить, в кого же еще превратить эту выскочку, и задумался. Задумался и взял палочку в рот, как карандаш, совершено забыв, что она волшебная. Не заметил даже, что неожиданно стал уменьшаться и снизу вырастает просто коричневая кучка. А когда опомнился, было уже поздно. Остался только бурый холмик и сверху торчала изжеванная волшебная палочка…

…Короля искали несколько дней, но так и не нашли. А палочка, оставшись без злого хозяина, потеряла злые чары. И Цветы на поле стали свидетелями настоящего чуда: вдруг Лютик начал расти и превращаться в Розу! Но тяжелые испытания, которые ей устроил злой Нарцисс, не прошли для неё бесследно: она больше не была Красной, она стала Белой!

А Цветы все равно про это не знали, они просто смотрели на неё и восхищались: «Смотрите — Белая Роза! Какая красивая Белая Роза!» Даже Подсолнухи повернули головы и смотрели на неё. И тут кто-то крикнул: «Это же королева! Настоящая Королева Белая Роза!» Потом уже подхватили все Цветы: «Королеву на трон! Королеву на трон!».

Потом шумная и нарядная цветочная процессия подхватила Королеву, понесла во дворец и усадила её на трон. И все Цветы в тысячах зеркал увидели свою Королеву. Я мимо проходил и сфотографировал её, посмотрите на фотографию, видите?

Лопухи вертели листьями, всем хотелось рассмотреть её получше. Тут кто-то из Лопухов заметил:

— А если палочка потеряла волшебные свойства, значит и Нарцисс должен быть живой!

— Да живой он! Жив и здоров!

— Как?! Он же может погубить Королеву Белую Розу!

— Знаете что, Лопухи? Наверное, не сможет. Я сам не видел его, а знакомые Подорожники мне рассказывали: живет он на каком-то дальнем лугу, в середине луга большое зеркало врыто, и крутится он возле него уже много лет как заколдованный, а отойти не может! Ну все, Лопухи! Я пошел! Спасибо за внимание!

Перышки в сердце (автор стихотворения Мулыгина Елена)

Веру Сергеевну Дементьеву все считали особой женщиной, хотя была обыкновенной, но с небольшим недостатком — она была самодостаточной. То есть, ей ничего не надо было, или, как говорят другие, — «у неё всё есть». Фирма по закупке и реализации медицинского стоматологического оборудования, взрослая дочь, даже муж был, правда, в прошлом. Самодостаточным женщинам чаще всего не нужны такие излишки.

В эту пятницу, просмотрев список дел на вечер и на выходные, она не обнаружила ничего такого, чем бы можно было себя занять. Одна только надпись на пустой странице ежедневника — «позвонить Нестерову».

Нестеров Евгений Михайлович в ее фирме работал по договору переводчиком технической литературы и брал заказы на переводы к инструкциям по эксплуатации импортной медтехники. Этот довольно странный, слегка рассеянный тип вечно задерживал переводы и, когда приходил, смотрел такими кроткими голубыми глазами с длинными ресницами, что у Веры, готовой дать ему хорошую взбучку, вмиг выветривались из головы все приготовленные для него сердитые речи. Она бегло просматривала текст, забирала дискету, потом доставала конверт с деньгами, который он никогда при ней не открывал и, протягивая за ним почему-то всегда левую руку, клал в свою неизменно синюю толстую папочку, полную исписанных листочков.

Что это за писанина на листочках, ей удалось догадаться почти сразу — это были стихи. «Стихоплет», — презрительно подумала она, когда заметила эти аккуратно уложенные, переписанные красивым почерком четверостишия.

За весь день дозвониться к нему так и не удалось. «Вечером позвоню, из дома. Сегодня же пятница — можно и пораньше уйти!» — решила Вера Сергеевна. Уходя, прошлась по офису и попрощалась с немногочисленными сотрудниками, которым было завидно, что они не начальники и последний день недели им придется все равно работать до конца.

По пути заехав на авто в ближайший супермаркет, Вера купила своё любимое пиво «Затеский гусь». Дома, расположившись уютно в кресле, поставила на столик бокал, тарелку и пакеты с сушеными морепродуктами. Включила телевизор. Телевизор смотрела редко и потому теперь без конца перескакивала с канала на канал, всё не могла за что-то зацепиться.

На очередной рекламе приглушив звук телевизора, вспомнила о последней записи в ежедневнике и набрала номер Нестерова.

— Слушаю вас, — раздался в трубке его голос.

— Здравствуйте, Евгений Михайлович! Наконец-то дозвонилась до вас. Неудобно будет напоминать, но вы еще вчера были должны сдать мне работу.

— В понедельник… последний срок, — вздохнул Нестеров. — Я по пятницам не занимаюсь переводами.

Вера со свойственным почти всем женщинам любопытством, да еще усиленным пивом, не сдержалась:

— И чем вы в пятницу занимаетесь? Предполагаю, чем-то банальным… расслабляетесь с помощью спиртного… — спросила, почувствовав некоторую неловкость из-за того, что лезет в личную жизнь малознакомого ей человека.

— Да, вы совершенно правы, я в этот день всегда покупаю себе коньяк. Но он мне нужен, скажем так… для возбуждения подкорковых процессов в моей голове. Проще говоря, чтобы мозг сегодня лучше работал.

— И почему этот подкорковый процесс мешает вам закончить перевод? — с некоторой иронией осведомилась Вера Сергеевна.

— Да не мешает, наоборот он помогает мне дописать стихи. Некоторые лежат по нескольку дней, и не получается одеть мысли в рифмы. Вот сейчас застрял и не знаю, что писать дальше… а хотите, я вам почитаю?

— Евгений Михайлович, я не романтичная натура, мне они не интересны. Но… хорошо, согласна…прочитайте… Хотя бы одно стихотворение, для того чтобы иметь хоть какое-то представление о вашем творчестве, — сдалась Вера и, налив очередной бокал пива, приготовилась слушать.

— Название еще не придумал. А текст уже почти готов, вот слушайте…

Позволь признаться мне, моя душа! Вчера поспорил с юным Купидоном, Что без его молитв тебя влюбленной Смогу я сделать сам без лишнего труда. Он не поверил мне и, шумно веселясь, Побился об заклад на лук златой и стрелы, Что мне с той девой неприступно-смелой Не совладать — а хоть бы смерклись небеса! Глупец стрелы своей палящий солнцем луч В тебя рукой уверенной направил и пустил, Но тот от стана твоего беззвучно отскочил, Взор ангельский подернув тенью черных туч. И Купидон, не признавая пораженья своего, Все целил той стрелой в тебя еще стократно, Но солнца луч к нему летел стократ обратно, Глупцу сиянья жаром обжигая руку и чело. Но вот я взял тот лук с блестящей тетивой, И яркую стрелу, что неземной любови полна, Отпустил, и вдруг она, против желаний Купидона, Души твоей гранит разбила Света и Любви волной. И только перышки лебяжьи, что опереньем Несущему Любовь лучу досель всегда служили, Вокруг тебя неторопливо-сонно закружили…

— Вот на этом месте я и застрял… Как-то не идет дальше…, — чуть расстроено сказал Евгений Михайлович.

— Творческие муки, значит… Ну, вы поэт, вы и думайте, но про переводы всё-таки не забывайте… Удачи вам в творчестве. До свиданья, — сухо попрощалась Вера, не дав никакой оценки прочитанному стихотворению.

Утром пыталась проваляться в кровати хотя бы до одиннадцати. Ничего из этого не вышло — многолетняя привычка вставать рано дала о себе знать. Выпив чашку кофе, вышла на лоджию, потянулась; посмотрев на ясное небо и редкие облака, задумалась: «С этим финансовым кризисом, похоже, скоро часто будет появляться свободное время — а девать его куда? Надо хоть какое-то занятие себе придумать. Вон, и переводчик этот в свободное время стихи сочиняет…».