И снятся белые снега...
Шрифт:
А вон прямо по сугробу поднимается на крышу человек с метлой. Этого человека, заведующего базой, Коля узнает за километр. От домика, где живет заведующий, идет женщина, Коля знает и ее. Она — корреспондент газеты. Вчера утром она приходила на почту, послала в свою газету радиограмму. Наверное, она пурговала у заведующего базой, а сейчас идет по своим делам. Возможно, даже снова зайдет на почту и даст в свою газету новую радиограмму.
Коля сбегает с крыльца и идет по улице в сторону моря. И не просто идет, а переваливает через сугробы. Поднимается и спускается, поднимается и спускается. Или обходит их стороной. Так он идет до самой аптеки. А у домика аптеки останавливается. Вернее, не у домика,
«Хорошо! — думает Коля. — Где другую такую горку в поселке найдешь?»
— Дай съехать, — просит он ребят, взобравшись на вершину горки.
— Хочешь на моих? — спрашивает Танечка Степанова, дочь учительницы Анны Ивановны, и дает ему свои санки.
Коля усаживается на санки, отталкивается рукой от трубы и несется вниз. За ним — кто на санках, а кто кубарем — катятся мальчишки и девчонки.
— Хочешь еще? — спрашивает Танечка, подпрыгивая перед ним, чтобы вытрусить снег из рукавов пальто.
— Нет, — говорит Коля. — Ты катайся, а мне некогда.
И он продолжает путь. Вот и кончился поселок. Кончилась земля. Дальше начинается море. То ли месяц побелел, то ли небо посветлело, то ли звезд зажглось больше, но воздух почему-то стал более голубым, более прозрачным.
С берега Коле хорошо виден танкер. Сейчас он черный-черный, и кажется, что до него совсем недалеко. Но это только кажется. Целый час пройдет, прежде чем доберешься туда. Вон сколько торосов торчит между берегом и кораблем. И хотя они красивы с виду, хотя они похожи сейчас на голубые, сверкающие комочки застывшей пены, по ним не так-то легко идти.
Да и спешить Коле вовсе не хочется. И если говорить честно, ему не очень хочется идти сейчас на танкер. А идет, потому что надо отнести газеты и эту самую радиограмму, которая лежит у него в рукаве и которую, наверное, ждет капитан. А если бы не эта радиограмма, он сел бы сейчас прямо на снег и сидел бы так долго, долго. Сидел бы и думал. Не потому что он вообще любит думать, а потому что…
Он так задумался, что едва не угодил ногой в лунку. Небольшая лунка предательски замаскировалась под тенью тороса. Коля вовремя отпрянул назад, но не пошел дальше, а присел на корточках у воды, бросил в лунку кругляшок льда. Кругляшок не пошел ко дну, а остался плавать на темной неподвижной поверхности.
Коля сидел у лунки, кидал в воду льдинки и думал. Не потому что он вообще любил думать, а потому что… Эх, и жалко, что еще не все в поселке знают, что случилось с ним, с Колей. А случилось с ним такое, точно он второй раз родился. И все началось с того, что он повез в больницу уголь. Не вспомни он об угле, никогда в жизни не узнал бы, что на земле есть человек, которого зовут Ясон Бараташвили. Вот если бы он, Коля, умел писать книжки! Он ничего бы не пропустил в этой книжке. Сперва он написал бы, как два человека в пургу ввалились в больницу. Нет, лучше начать с того, как доктор Юля Плотникова готовилась оперировать девушку со стройки. Коля помогал даже тащить в палату тяжелый стол для операции. Потом он помогал сестре Маргарите Сергеевне наливать в лампы керосин. А когда уже девушку хотели нести на стол, ввалились эти двое. Доктор Юля Плотникова испугалась, когда увидела, что у одного совсем белые щеки. Она терла спиртом ему щеки и все время говорила:
— Сумасшедший! Ты такой же сумасшедший, как и был! Это счастье, что ты жив!
А потом произошло то, чего Коля никогда не забудет, даже если пройдет сто лет. Вместо доктора Юли операцию делал человек с примороженными щеками. Все помогали ему, потому
что всем, кто был в больнице, доктор Юля Плотникова дала белые халаты, всем завязала марлей лица, всем сказала: будете помогать. Коля держал над головой керосиновую лампу. Начальник ихнего аэродрома, который привел к больницу Ясона Бараташвили, и пожилой дяденька, который привез в поселок больную девушку, тоже держали лампы. Лампы освещали только часть стола и руки хирурга. Юля Плотникова подала хирургу тоненький блестящий ножик. Коля видел, как этот ножик дотронулся до тела. Но как только показалась кровь, Коля сразу закрыл глаза.Открыл их, когда почувствовал, что в руках начинает качаться лампа. Больше он не закрывал глаз. Больше он не отрывал их от рук в тонких резиновых перчатках, которые мелькали над столом. Ох, как долго мелькали над столом эти руки! Коля очень удивился, когда позже услышал, что операция шла всего полчаса. Тогда ему казалось, что она длится целый день.
Все кончилось неожиданно. Девушка застонала. Хирург повернулся к ней и сказал:
— Почему мы стонем? Больно? Не верю, вам не больно. Все. Конец. Больше у вас нет аппендицита.
Девушку уже перенесли на кровать, а он, Коля, все еще не знал, что делать с лампой: держать над головой или нет? Не знал, пока возле него не очутился хирург.
— Спасибо, мальчик, — сказал он. — Молодец, мальчик. — И взял у него лампу. Да еще и подмигнул ему, да еще и улыбнулся. Вот тогда и заметил Коля, какие у хирурга зубы. Они были белее, чем самый молодой снег, и, наверное, могли светиться в темноте. Хирург сверкал этими зубами и говорил доктору Юле Плотниковой:
— Юлечка, Ясон очень хочет чаю. Крепкого грузинского чаю, какой заваривает бабушка Сулико.
Такой человек заслужил целый год пить самый крепкий, самый сладкий чай, И чай мигом сварили. Его пили все: начальник аэродрома, дяденька со стройки, доктор Юля, хирург Ясон Бараташвили, сестра Маргарита Сергеевна. Все пили чай, кроме него, Коли. Он просто сидел за столом и смотрел на хирурга. И правильно делал, потому что чай можно пить каждый день, а живого хирурга он видел первый раз.
Живой хирург рассказывал о Грузии, о своей больнице и о своей бабушке Сулико. Коля помнил по географии, где находится Грузия. Он помнил, что горы там повыше сопок, что на них растет лес и что в Грузии даже на горах живут люди. Но он никогда не думал, что люди в Грузии не такие белые, как русские люди. Он даже хотел спросить, у всех ли в Грузии такая смуглая кожа, такие черные глаза, как у хирурга? Но он не спросил об этом, решив, что и так все ясно.
Живой хирург рассказывал о винограде и о теплом море. О таких морях Коля читал в книжках. Тут ничего не скажешь — это хорошие моря. А вот насчет винограда он немножко сомневался: неужели есть ягоды вкуснее желтой морошки или синей голубики? Живой хирург ругал солнце за то, что оно сожгло ему недавно нос, и хвалил пургу за то, что она все-таки оставила целыми его щеки. Живой хирург громко хохотал и десять раз повторял одно и то же:
— Какой ты молодец, Юлечка! Какой ты молодец!
Доктор Юля тоже много смеялась и называла хирурга «мой Ясончик».
Эх, если бы Коля умел писать книжки! Он написал бы все, как было. И, возможно, только где-нибудь в конце немножко добавил о себе. О том, что уж очень хочется ему стать хирургом. И что с того, что надо долго учиться? Если сильно захотеть, то можно и учиться. Не так-то и много ему еще лет — всего шестнадцать…
Коля сидел у лунки, бросал в нее льдинки. Льдинки не уходили ко дну, они, как парусники, покачивались на воде.
Моторы рвут воздух. Воздушные струн взбивают над землей мелкие облачка снежной пыли. А серебристый красавец ИЛ-12 и не думает трогаться с места.