И станешь ты богом

Среди языческих богов резко выделялась фигура распятого Христа. Монах сумел обратить в христианство нескольких ватажников. Однако остались они ещё с языческим мышлением. Веруя во Христа, вырезали фигуру бога и отнесли её к фигурам других богов на капище, где водрузили и начали молиться. Неумело, но искренне. Приносили Христу жертвы, как привыкли приносить в язычестве: клали к подножию распятия, добытые в бою мечи и срубленные головы, мазали губы бога кровью, чтобы умилостивить его. Монах неистовствовал, топал ногами, кричал, ругался площадной руганью на пяти языках, но ничего пока не мог поделать. Однако продолжить дело просвещения кровожадных язычников идеями Христа не успел – случайная тяжёлая стрела ударила под левый сосок во время последнего боя, выпила жизнь.

Монах никогда не брал в руки оружия, но свое присутствие на поле боя считал необходимым. Он лечил раненых, причащал умирающих, приносил баклаги с водой страдавшим от жажды, не деля людей на своих и чужих. Его уважали, ценили, берегли. Да не уберегли вот…

Волчий хвост встретил шамана и воеводу приветливо, усадил за стол. Хлопнул в ладоши. Внесли блюдо с запечёнными на углях карасями и линями; жаренного до хрустящей, золотистой корочки гуся; гороховую кашу; три каравая ещё горячего хлеба; брусничный напиток.

– Вначале, как полагается настоящим мужичинам, слегка перекусим. Дела будем решать после. О своих людях не беспокойтесь, голодными не останутся – им отнесут двух баранов и корову.

После завтрака завязался разговор.

– Атаман, лично мы согласны тебе помочь, – Щука прихлопнул ладонью по столу, – но ты пойми нас вот в чём: хоть ватага у нас и небольшая, народец этот за нами шёл не за туманом да запахом тайги. Добычу мы сейчас прибрали богатую. У людей серебро да золотишко в кисетах и кошелях весело зазвенело. Вопрос такой: после открытого боя много ли нас в живых останется? Без сомнения, что будет в кошелях убитых, то перейдёт в кошели живых. Если кто живой останется. Только вот скажи по совести: велик ли шанс вообще этот бой выиграть? Нам ведь пока надежнее бить из засады, чтобы без лишних потерь и хлопот. Так что, здесь мало нашего согласия. Нужно, чтобы опчество приняло твою просьбу о помощи. Прониклось. Понимаешь? Вот как тут быть?

– Передайте опчеству: кто не рискует – тот пива пенного не пьёт. Только воду тухлую. Думаю я тряхнуть обоз с франкскими послами, которые от арабов добираются на родину. По имеющимся у меня сведениям, послезавтра они здесь будут. Сначала на них нападём и захватим дары арабов для императора, а потом уничтожим факторию. Отдам вам половину общей добычи, да плюс всю свою долю. Моя же доля – каждая двадцатая монета.

– Не слишком ли смело – на послов нападать? Да и по доле, не слишком ли много предлагаешь? – Кудыма побарабанил твёрдыми пальцами по краю стола.

– Нет. На сей раз – дороже камушков и монет стоит разгром этой твердыни. Она нам – как рыбья кость в горле, как заноза в заднице. Если эта крепость наберет полную силу, наша сила закончится. В будущем мы потеряем всё. Зачем тогда суетиться в настоящем? А то, что послов ухайдакаем – так мне безразлично, что послы, что купцы, что князья. Мы же разбойнички, а не из благородных. Грабим, убиваем. Тем и живём. Рано или поздно нас тоже уничтожат. Поэтому, не всё ли равно, кого и когда подвесим за яйца? И ещё – если помощь окажете, повторяю, можете просить всего, чего душа пожелает. Всё, что будет в моих силах, клянусь перед богами на крови – исполню.

Кудыма и Щука согласно кивнули. Оба подумали об одном и том же, глядя, как атаман надрезал острым лезвием ладонь и выдавил струйку крови. Клятва на крови – очень серьёзная клятва. Нарушить её – значит вызвать гнев богов. Хоть верь в них, хоть не верь, но к клятвопреступнику больше никогда в этом мире удача лицом не повернётся. Как это проявится – никому не ведомо. Но вряд ли станут кормить медовыми пряниками.

– А как твоя ватага к этому отнесётся?

– Я говорил с воинами. Несогласных нет. Все всё поняли.

– Хорошо, атаман. Сейчас мы выйдем с твоей просьбой к нашим людям. Думаю, долго это обсуждать не придётся. В крайнем случае останемся впятером: Я, Щука, Гондыр, Ингрельд, Пятка. Лично нам из богатств ничего не надо. Не забывай, атаман, есть ещё такое понятие, как честь. Разве что Пятке что-нибудь отсыплется. Просьба наша в другом будет состоять. Она тоже не о богатствах. Есть у тебя честь – поможешь. А на нет – и суда нет.

– Добро.

– Так ты ещё не знаешь нашу просьбу.

– А зачем? Лишнего не попросите. Всё, что смогу – сделаю. Мне моя честь и слово также очень дороги. Потому и верят мне мои люди. Не нарушаю я слов.

Кудыма и Щука подошли к ватажникам. Те только что окончили трапезу и лениво валялись на земле подле затухающего костра.

– Вот что, ребята. Есть предложение – франкских послов тряхнуть, совместно с ватагой Волчьего хвоста. Но ещё он просил помочь разобраться с одной, пока недостроенной, факторией. Как на это смотрит опчество? Наша доля в этом деле – половина от всего захваченного, плюс Волчий хвост отдаёт в наши карманы всю свою долю.

Ватажники переглянулись между собой. Наконец один из них выразил общую мысль:

– Видимо, дело слишком трудное, раз он обращается даже к нам, такой малой силе против его ватаги. И платит за дело как нельзя щедро.

– Да, возможно, здесь многие полягут. Но и возьмём мы много. А разве не за этим идём? Или есть здесь кто-то, кто пошёл за другим? Ну так как, браты?

– Добро! Любо! – наперебой раздались выкрики.

– Значит, сейчас мы идём к атаману и заявляем о нашем согласии.

Щука добродушно усмехнулся сухими губами: он не ошибся, когда подбирал людей для ватаги.

VII

В шатре Волчьего хвоста вожди обсуждали набег на факторию и захват посольского обоза. Атаман предложил немыслимый по своей дерзости план.

От деревни до строящейся крепости, расположенной от нее вверх по течению, вёрст десять. Дорога к ней проходит по разделу между старицей и основным руслом. С одной стороны раздела на несколько вёрст тянется унылое верховое болото с редкими, чахлыми берёзами, с другой – узкий перешеек обрывается крутым берегом Камы. Ширина перешейка – от пятидесяти до ста шагов.

Франки очень умно выбрали место для будущей крепости, перегородив проход своей твердыней. Обходить этот короткий путь по лесу, плохой объездной дорогой, которая пригодна только в случае весенней распутицы, когда болото вспухает от переполняющих его весенних вод и перехлёстывает через край, – значит терять два дня. Да и зачем забираться в лес? Напротив, опасности подвергнуться нападению лихих людей на перешейке и раньше почти не было, а теперь, с возведением укрепления, и подавно – ибо негде здесь прятаться разбойникам: в случае опасности – некуда бежать, только в болоте вязнуть или в реке тонуть.