И тогда мы скоро полетим на Марс, если только нам это будет нужно
Шрифт:
– Господин император! Теперь я ТАК буду к вам обращаться. Я не намерена терпеть, чтобы вы оскорбляли персонал!
Я что-то хотел вставить, но она продолжала:
– Я не хочу с вами разговаривать после этого. И сдайте модем!
– Это же противозаконно! В законе о психиатрической помощи ничего не сказано про модемы.
Примечание. На каждом отделении во всех дурдомах на видном месте висит стенд с эти законом, в котором в том числе говорится и об эфемерных правах пациентов. Но о компьютерах и модемах там ни слова. Говорится только о праве пациентов вести переписку, которая может быть ограничена (то есть подвержена врачебной цензуре) в случае, если она угрожает жизни и здоровью третьих лиц. Ну, да, Интернет неподцензурен. Так, что же,
– Я вам принесу новую редакцию закона. Там есть и про модемы. Сдавайте модем!
Я отдал модем ей в руки.
– Анна Ивановна, вот флешка. Прочтите-ознакомьтесь с тем, что я уже отправил Президенту.
Я ожидал, что Анна Ивановна будет заинтригована и без разговоров возьмёт у меня флешку с Книгой.
– Не хочу я от вас ничего брать. Всё! Кончено!
Отрубив, Анна Ивановна пошла вместе с усатым врачом-дураком дальше.
Я понял, что мне пытаться самому всучить флешку с Книгой старшей медсестре сразу не стоит. Тут мне в коридоре попалась психолог Елена Геннадьевна Самарина, которая не только проверяет ай-кью у психов-дураков, даёт заключения врачам, но и ведёт занятия по арт-терапии. Пациенты у неё в кабинете занимаются различными видами творчества, поют караоке. Когда я был на первом отделении этого дурдома, она работала и там. Именно она в 2012 году пробила мне покупку нетбука для моего творчества. Я ей очень благодарен. И вся Россия должна быть ей благодарна за это. Что моя Книга продвигается вперёд.
– Уделите мне внимание, Елена Геннадьевна!
– Мне очень некогда. Полно важных и срочных дел.
– Моё дело тоже очень важное и очень срочное. Мне нужно всего 3 минуты в Вашем кабинете. В коридоре нельзя.
– Ну, хорошо! Только 3 минуты.
Мы заходим к ней в кабинет. И я говорю ей:
– Вот флешка со свежей редакцией моей Книги. Последние 3 главы отдельным файлом. Сбросьте её содержимое сейчас же при мне на свой компьютер. А потом почитаете, когда у Вас будет время. Хотя бы последние 3 главы.
– Прямо сейчас мне скидывать некогда.
– Но постарайтесь это сделать сегодня до ухода старшей сестры домой. Я ей хочу передать эту флешку сегодня для ознакомления.
– Хорошо. Я скачаю и сама отдам флешку Татьяне Владимировне.
– Хорошо! Так даже лучше будет.
Я обрадовался, что избавлен психологом от необходимости самому обращаться к старшей медсестре.
Дальше события развивались так. Я шёл по коридору. Меня увидела старшая медсестра, с кем-то беседующая. Завидев меня, она громко произнесла, чтобы я слышал:
– Я в суд пойду. Он мне ответит за оскорбление!
Это она сказала, ещё не ознакомившись с тремя последними главами моей Книги.
Далее. Перед обедом ко мне в палату заходит Анна Ивановна и возвращает мне флешку, которую я отдал психологу. Я делаю вывод, что Анне Ивановне её передала старшая медсестра. Значит, они прочитали! И мой ультиматум в конце. Хорошо!
А совсем перед обедом меня вызывает к себе процедурная медсестра Маша и предлагает подставить ей попу: врач Анна Ивановна назначила мне укол. Или уколы. Пока не знаю. Процедурная Маша не отвечает, как и на вопрос, что за лекарство мне колет.
– Все вопросы к врачу, - сказала мне она.
Укол был небольной. К вечеру у меня заныли ноги, голова заболела, и глаз стал заходить за глаз в желании поспать. Вот какой укол вредный! За что? За правду? За правду!
А на следующий день во вторник меня на больничной машине в сопровождении процедурной Маши и санитара повезли в Сиверскую к платному зубному врачу. А ведь раньше я ездил с Машей без санитара! И в прошлый раз из выданных Маше на руки моих денег на оплату услуг зубного врача я попросил её купить мне пачку сигарет Marlboro. Она купила и угостилась у меня сигареткой, мы покурили в ожидании больничной машины, чтобы ехать обратно в психбольницу. А в это раз после посещения зубного врача Маша решила
заехать в Сбербанк. Я ей говорю:– Маша! Угости меня сигаретой. Я покурю, пока ты будешь в Сбербанке.
– Нельзя. Мне потом по шапке надают за это.
– Да кто узнает?!
– Нет. Я сказала нельзя.
Вот такая у нас "добрая" процедурная медсестра Маша! Вот как она боится старшей медсестры!
В это день, во вторник, она сделала мне второй укол. А я тем временем ждал положительного для меня решения больничного начальства по поводу моего ультиматума о моей выписке из дурдома. Но его не последовало ни во вторник, ни в среду, когда мне был сделан третий укол. Как же мне было плохо от этих уколов! Во вторник и среду по назначению врача мне мерили давление. Оно подскочило до 160 на 90 в эти дни! Давали таблетки для понижения давления. В четверг укола не делали. Сделали в пятницу. И тогда, не дождавшись положительного решения о моей выписке, я написал Гатчинскому прокурору заявление с тебованием меня немедленно выписать из дурдома. Заявление я отдал Анне Ивановне.
В понедельник, 11 августа 2014 года, Анна Ивановна сообщила мне, что в связи с моим обращением к прокурору моё медицинское дело передано ему для рассмотрения. Мне подумалось, что было бы лучше , чтобы прокурор ознакомился с моей Книгой. Но спрашивать Анну Ивановну, передан ли прокурору файл с моей Книгой, я не стал. А точнее, не успел, потому что Анна Ивановна добавила:
– Готовьтесь, Вы снова попадёте на "принудку" (прим.: то есть на принудительное лечение, куда по решению суда за преступления отправляют психов и дураков вместо тюрьмы и зон-лагерей, то есть в эту же психбольницу на отделение для принудчиков, где я уже был - это 1-ое и 7-ое отделения).
За выходные я осознал, что, раз у меня теперь не будет Интернет-модема до самой выписки из дурдома, то Ульяне, которая собирается навестить меня в дурдоме в августе, не следует покупать мне современного ноутбука (зачем он мне теперь нужен?). И о своём отказе от покупки ноутбука я должен сообщить ей по телефону в понедельник.
Наступил понедельник. Сегодня был банный день. Пока я был в душе, старшая медсестра произвела шмон (то есть обыск-выемку) моей прикроватной тумбочки. Она изъяла зажигалку, канцелярский (f"ur Basteln) ножик, которым мы разрезали сухие вафельные торты, 3 пластмассовые ложки и отнесла в раздатку-мойку-буфет 2 вафельных торта и коробку сахара.
А чай нам на 8 отделении не разрешают официально пить, потому что некоторые психи и дураки любят есть спитый чай (листья и пакетики), то есть чаинки, запивая или разбавляя их сырой водой. А это, говорят врачи, вредно. А ведь на других отделениях этой больницы есть организованное чаепитие после тихого часа, при котором следят, чтобы психи и дураки сдавали спитые чайные пакетики. Дают на других отделениях по 2-3 пакетика в день. Вспомню здесь, что на Арсеналке на 11 отделении, где я начал в 2009 году писать эту Книгу, в каждой палате был свой электрочайник, и выдавали по 7-10 пакетиков в день. Пей - не хочу. Так что там никто спитый чай не жрал. Были только любители засыпаться сухим чаем и запить его водой. Засыпаются чаем на всех отделениях, где он имеет хождение. Так что же, всем остальным страдать и не пить нормального чаю из-за нескольких психов и дураков? Вот поэтому у меня забрали и 3 пластмассовые чайные ложки.
Числа 9-го пристал ко мне псих-дурак Иван Орлов. Он хотел от меня, чтобы я поменял ему свои наручные дешёвые китайские часы, купленные мне тётей Надиной. Иван-дурак пришёл ко мне в палату и сел напротив меня на соседнюю койку.
– Давай поменяемся. Я тебя помнить буду. Знаешь, как мне нужны часы? А ты себе новые закажешь. У тёти или в магазине. А мне нравятся именно твои. Очень. Ну давай меняться!
– Ни за что! И не думай об этом. Мне не важно, будешь ты помнить меня или нет. А для меня - это память о моей тёте. И что я ей скажу, когда она увидит меня без часов или с другими часами?