И вблизи и вдали

Ни на одном из судов мира, кроме советских, не встретишь женщин в штате команды. Помню, как удивлялись иностранцы, попавшие на наши суда, присутствию на них женщин. Одно время мы по наивности даже гордились этим явным доказательством их равноправия в стране "развитого социализма". Только после долгих лет плаваний я понял, что это "равноправие" ничуть не лучше того, которое дает им право на тяжелую не женскую работу по рытью канав или укладке железнодорожных шпал, работу, от которой отказываются мужчины.

Справедливости ради, надо сказать, что и для наших мужчин первые загранрейсы иногда оборачиваются нелегким испытанием, хотя соблазны здесь другие. Вспоминаю, как в одном из недавних рейсов "Витязя", уже в конце восьмидесятых годов, во время захода в итальянский порт Реджи-ди-Кабария, один из старых наших сотрудников, бывший военный моряк, дослужившийся до командира подводной лодки, член партии и примерный семьянин, неожидано для себя впервые попал на сексфильм. Вернувшись на судно и слегка выпив, чтобы релаксировать нервную систему, он заявил: "Вот, всю жизнь прожил, и выходит - зря. Так ничего и не видел".

Другого рода случай произошел в 24-м рейсе судна "Академик Курчатов" весной семьдесят седьмого года, когда уже по пути домой мы зашли на Канарские острова, в порт Лас-Пальмас. У меня в магнитном отряде был механик из Ленинграда, тихий и немногословный, на редкость работящий человек, во всех отношениях крайне положительный, но за рубеж попавший впервые. В предыдущих портах захода - Понта-дель-Гада и Каракасе - все с ним было в порядке. А вот в Лас-Пальмасе стряслась такая непредвиденная история.

Как я уже упоминал, согласно строжайшей инструкции, советские моряки в зарубежном порту могут ходить только по трое; не вчетвером и не вдвоем, а именно втроем. Мне неоднократно объясняли, что цифра три не случайна, а тщательно и всесторонне продумана. Если моряки пойдут вдвоем, то они могут, например, сговориться и совершить самые непредвиденные нарушения - от посещения борделя до покупки запрещенных предметов. Втроем же договориться труднее. В свою очередь, если один из двоих решил сбежать, то другой в одиночку его удержать не сможет, а вот вдвоем, пожалуй, изловят. Опять же, если в группе трое, то старший успевает смотреть за двумя своими подопечными, а вот когда четверо, то за всеми враз и не уследишь. Не про нас ли писал великий русский классик: "Эх, тройка, птица-тройка, кто тебя выдумал? Знать, у бойкого народа могла ты только родиться, в той стране, что не любит шутить". Гоголь попал в точку. Выдумали "тройку" обкомы и политуправления, которые шутить, как известно, не любят.

Утверждение старших групп в рейсах каждый раз представляло собой в известной степени священнодействие. Списки эти долго согласовывались с "уполномоченными товарищами", утверждались на партбюро и вывешивались на доске объявлений перед заходом в иностранный порт. Право формировать тройки долгое время было исключительной прерогативой первых помощников и представителей кружка "хочу все знать". В последние годы, правда, тройки формировались начальниками отрядов и служб, но утверждались и корректировались только "перпомом".

При заходе в Лас-Пальмас герой моего рассказа Борис попал в "крепкую" тройку. В нее входили двое его коллег, уже много раз бывавших за рубежом. Двое из троих (в том числе и сам Борис) были партийные. Казалось, ничто не предвещает неприятностей. Тем не менее, возвращаясь вечером из увольнения со своей тройкой, я увидел такую картину. К борту нашего судна подъехала испанская полицейская машина, из которой двое полицейских в высоких фуражках вытащили окровавленное и, как мне поначалу показалось бездыханное тело Бориса. Следом, виновато озираясь, выскочили двое его спутников. "Тело" втащили по трапу на борт, и судно через час вышло из порта. Обстоятельства ЧП выяснились только на следующий день, когда "тело" ожило полностью и было посажено под домашний арест в собственной каюте. Специально созданная комиссия установила следующее…

Сойдя с судна, тройка бодрым шагом вышла из ворот порта и тут ее внимание привлекла красочная витрина ботл-шопа - винного магазина, располагавшегося как раз напротив выхода. Среди бутылок с разноцветными этикетками Борис, оказавшийся человеком пьющим, сразу распознал родные "национальные" бело-красные цвета "Столичной". Более всего поразила его цена – поллитра "Столичной" стоила всего "рубль местных денег". Не поверив своим глазам, Борис, впервые в жизни попавший в зону беспошлинной торговли, вошел в магазин и желанную бутылку немедленно купил. Друзья стали искать "парадное", чтобы выпить "на троих". Искали долго - парадных поблизости не обнаружили. Выпили поэтому в парке, прямо на скамейке, закусив захваченным с судна бутербродом. "Ребята, — сказал повеселевший Борис, — а вдруг в другом магазине дороже будет? Давайте на всякий случай еще одну прихватим". Потерявший бдительность старший тройки, несмотря на изрядный опыт общения с зарубежными ботл-шопами, не возражал. Вторую бутылку тоже унесли недалеко. Правда закусывали уж купленными бананами. Погуляв пару часов на солнцепеке и полюбовавшись на красоты курортных отелей, где все оказалось несколько дороже, путешественники снова вернулись к облюбованному ими магазину и взяли третью бутылку. Чем они ее закусывали, компетентной комиссии выяснить не удалось. Установлено было только, что после этого Бориса развезло и он улегся на мостовую, решительно заявив, что дальше не пойдет. Здесь старший тройки, осознав, наконец, свою ответственность, начал всячески тормошить Бориса - к сожалению, без всяких результатов. Вокруг начали собираться любопытные. Тогда старший, сам будучи несколько более возбужден, чем обычно, начал "слегка" пинать лежащего ногами и "нечаянно разбил ему нос". Потекла кровь, испачкавшая рубашку. Вот в этот момент и подъехала полицейская машина.

Целую неделю Борис сидел в каюте. В следующем порту захода он был лишен увольнения. Мне, как начальнику отряда, где случилось ЧП, был объявлен выговор. "Что ж ты, скотина, наделал?
– совестил я его. — Себя подвел, нас всех подвел. Неужели же совсем воли нет никакой?". "Саня, — отвечал он мне, — ну, эти-то дураки не понимают. Но ты-то ведь - наш человек, должен меня понять - всего руль - бутылка!" И в глазах его светилось радостное детское изумление."

Несколько слов о качке, которой часто пугают новичков. Проблема качки и привыкания к ней мне кажется сильно преувеличенной. Может быть, дело отчасти в том, что этому неприятному ощущению много внимания уделяли писатели, плававшие мало или попадавшие в море впервые. Более четверти века проплавав в морях и океанах, я понял, что "прикачиваются" со временем почти все, а если человек все-таки не может привыкнуть к качке - значит, он болен, у него не в порядке вестибулярный аппарат. Это, кстати, совершенно не зависит от степени его героизма или других личных достоинств. Согласно легенде, например, знаменитый адмирал Нельсон всю жизнь страдал от качки, и возле него на капитанском мостике постоянно дежурил матрос с ведром. Знавал я и современных капитанов, не переносивших качку, но упорно продолжавших плавать. Многое, конечно, зависит здесь от нервов. Я уже вспоминал, как на нашем "Крузенштерне" укачивались почти все, пока не было объявлено, что судно терпит бедствие. Надев спасжилеты, все немедленно укачиваться перестали и начали снова охать только после того, как опасность миновала. Мне кажется, что пьющие люди от качки вообще страдать не должны, потому что это ощущение близко к тяжкому похмелью, а человек опытный знает, что от этого не умирают. Если же признаками качки, как гласит судовая шутка, являются повышенный аппетит и отвращение к работе, тогда укачиваются все.

Бывают, правда, клинические исключения. Вспоминаю, как осенью семьдесят шестого года мы работали на судне "Дмитрий Менделеев" в районе Курильских островов. Был конец октября, и тайфуны шли один за другим, регулярно, как курьерские поезда, поэтому мы не столько работали, сколько прятались за острова от очередного урагана. Будучи заместителем начальника экспедиции, я отвечал, в частности, за работу судовой ЭВМ - старенькой изношенной счетной машины "Минск-22". Поскольку старший инженер, обеспечивавший ее работу, был в отпуске, я договорился во Владивостоке с очень хорошим специалистом, и мы взяли его на один рейс. Электронщик он действительно был классный, и пока судно стояло у причала, машину наладил полностью. Однако в море он не плавал раньше никогда, и как только "Дмитрий Менделеев" вышел за остров Скрыплев, тут же слег от самой легкой качки. На нашу беду, не успели мы дойти до Охотского моря, как машина снова сломалась. А здесь, как назло, пошли один за другим тайфуны. Бедного "начальника машины", еле живого на руках приносили в машинный зал. Как умирающий полководец, он слабой рукой показывал в направлении какого-нибудь шкафа с электроникой, после чего со стоном отключался, и его уносили. Никакие средства не помогали. Когда я обратился за помощью к судовому врачу, он сказал мне: "Ты не о том думаешь. Ты лучше следи, чтобы он за борт не выкинулся". Страх перед качкой у этого несчастного человека был так велик, что ему при полном ее отсутствии достаточно было услышать по судовой трансляции объявление: "Ожидается резкое усиление ветра. Закрепить все оборудование по-штормовому" - и у него тут же начиналась рвота. Что было делать? Вышедшая из строя ЭВМ грозила срывом всего рейса. И тут, в самый критический момент, ко мне пришел старый экспедиционник Саня Буровкин. "Михалыч, — сказал он мне, — его надо психологически вылечить. Значит так, выдай мне поллитра спирта - и все. Берусь его полностью поставить на ноги". Немедленно получив мое согласие, он изложил свой нехитрый план. Дело в том, что как раз в этот вечер у одной из экспедиционных "секс-бомб" был день рождения. Замысел Буровкина состоял в том, чтобы, попеременно используя целительное действие "шила" и неотразимые чары именинницы, уже положившей раньше глаз на страдальца, отвлечь несчастного специалиста от его мучительных ощущений и вернуть в строй. Действительно, как свидетельствуют очевидцы, в тесной каюте, где состоялась шумная праздничная вечеринка, пациент немедленно пришел в себя - пил, веселился как и все и даже целовался с именинницей. Вот тут бы его и брать! Но я наивно решил дождаться утра. Утром же он, снова зеленый, лежал влежку и помирал, а вторую бутылку спирта, затребованную Саней Буровкиным "для завершения активного лечения", я уже выдать наотрез отказался.

Несмотря на неудачу эксперимента, я пришел к выводу, что воспоминания о немногочисленных жизненных радостях помогают страдающим от качки в самые казалось бы жестокие моменты.

Окончательно я в этом убедился, когда все на том же "Дмитрии Менделееве", выполнявшем свой тридцать первый рейс, осенью 1983 года мы попали в жесточайший декабрьский шторм в Бискайском заливе - самом неприятном для моряков месте восточней Атлантики. В составе нашей экспедиции был впервые отправившийся в море весьма известный профессор, один из крупнейших г специалистов по электромагнитным полям. Не успело наше судно выйти из Зунда в штормившее Северное море, как он прочно слёг и перестал есть, а в Бискае, несколько суток прострадав, находился постоянно в полуобморочном состоянии, несмотря на какие-то уколы, сделанные ему судовым врачом. Когда волна немного стихла, я по указанию врача выволок полумертвого профессора на кормовую палубу, чтобы он глотнул хоть немного свежего воздуха, потому что находиться в спертом воздухе его каюты было не под силу даже здоровому человеку. Судно стояло "носом на волну", поэтому на кормовой палубе было относительно спокойно. С трудом притащив профессорское тело на корму, я осторожно положил его у кормовых кнехтов, подсунув под голову подстилку. Лицо страдальца было ярко-зеленого цвета, а веки закрытых глаз напоминали замороженную курицу. Корабль тем временем жил своей жизнью, и минут через пятнадцать мимо нас протопала босыми ногами по мокрой палубе здоровенная деваха, вынося из камбуза к кормовому срезу большое ведро с помоями, на радость орущих над кормой чаек. Подол ее юбки был подоткнут, обнажая сильные ноги и по-рубенсовски полные розовые икры. Тут я обратил внимание, что профессор, подняв одно голубое веко, следит за ней безразличным взглядом умирающего. "Саня, скажи, — произнес он вдруг еле слышным слабым голосом, — а тебе нравятся женщины с тяжелым низом?.."

Легче всего справляются с пагубным действием качки люди с крепкой нервной системой. Мне вспоминается в связи с этим один из наших капитанов, в каюте которого от сильной штормовой качки были повалены кресла, по палубе ездили взад-вперед какие-то чашки, книги, опрокинутые стулья и другие предметы. Сам капитан спокойно сидел за столом и работал, не обращая ни малейшего внимания на беспорядок вокруг. На вопрос, не помочь ли ему навести порядок в каюте, он ответил: "Ни в коем случае - каждая вещь должна найти свое место".