И всё-таки я люблю тебя! Том 2

– Всё равно сними.

– Я не могу, – растерялась она, – он крепко пришит.

Все сели за стол. Только Верочке было немного неудобно, потому что она поставила на колени сумку и держалась за неё двумя руками.

– Давай я положу твою сумочку, – предложил Вадим.

– Ты что! Там же носовой платок! – вцепилась она в ручки сумки мёртвой хваткой.

Вадим, не желая ещё больше усугублять неловкость, оставил её в покое.

Анна Брониславовна еле сдерживала раздражение. Она много чего ожидала от своего избалованного сынули. Но то, что он решил жениться на этой неотёсанной девице, превзошло все её самые худшие опасения. Ведь у него всего лишь полгода назад была такая замечательная девушка! Катенька и красавица, и интеллигентная, и образованная, а самое главное – она дочь самого Виктора Сергеевича! Если бы они поженились, то будущее Вадюши было бы в надёжных руках. Но однажды Вадим приревновал Катеньку к какому-то парню, с которым увидел её в кино. Подумаешь! Чего по молодости не бывает? Но Вадим на Катю рассердился и перестал с ней встречаться. И вот назло ей нашёл себе это посмешище! А ведь Катенька до сих пор любит его, часто звонит, приглашает в гости. Да и Виктор Сергеевич не раз намекал на то, что неплохо было бы помирить молодых. Да где уж тут! Вадюша такой упрямый. Если вбил себе что-то в голову, то никто его не переубедит.

«Ох, сама я виновата. В детстве ни в чём ему не отказывала, вот он и привык, что всё всегда по его выходит. Правильно Николай Ефимович всегда говорил, что надо быть построже с сыном. Вот теперь и пожинаем плоды»

– Верочка, вы что будете? – пытался разрядить напряжённую атмосферу Николай Ефимович. – Хотите форшмак из селёдки или фрикасе из курицы? А может, вам оливье положить?

Верочка, испугавшись незнакомых названий, растерянно хлопала глазами.

– Вообще-то я неголодная. Я в обед так картошкой с луком объелась, что аж живот чуть не треснул!

– Папа, положи ей салат, – помог девушке Вадим. – А давайте выпьем за знакомство.

– Да-да, давайте выпьем! – обрадовалась Верочка, помня, как спиртное помогло ей расслабиться и избавиться от страха, и тут же протянула свою рюмку.

Родители удивлённо на неё посмотрели. Николай Ефимович разлил вино по бокалам, и Верочка тут же залпом выпила кисло-сладкую жидкость.

– За знакомство, – хмурясь, произнёс Николай Ефимович, после чего выпили остальные.

– Ты закусывай, не стесняйся, – сказал Вадим, стараясь подавить в себе раздражение. Ему было очень жалко несмышлёную в этикете Верочку, и в то же время росло чувство стыда перед родителями.

Верочка с восторгом ощущала, как вино теплом разливается по её телу. Щёки её покраснели, глаза заблестели, а на душе появилась такая лёгкость, что аж хотелось смеяться.

– А давайте ещё за что-нибудь выпьем! – осмелела она.

– Конечно, мы выпьем. Потом. А пока вы поешьте что-нибудь, – строгим голосом сказал Николай Ефимович и, чтобы завязать разговор, начал расспрашивать гостью: – Вера, расскажите о себе. Где вы живёте, где учитесь, кто ваши родители? А то мы из Вадима слово не можем вытянуть.

– Я живу в общаге на Крупской. Ну эта общага от нашего завода. Я там работаю. Вот. А учиться я давно уже закончила. Я ведь уже взрослая, – засмеялась Верочка.

– Да? И что же вы закончили? – поинтересовалась мать.

– Как что? Школу. В нашем 102-м интернате была школа. Я её и закончила.

– Школу в интернате?! – поразилась Анна Брониславовна.

– Ну да. А что вы удивляетесь? У нас была хорошая восьмилетка. Мы почти все её закончили. Ну кроме тех, конечно, кого признали олигофренами. Тех в спецшколу увозили.

У Анны Брониславовны раскрылся рот от удивления. А Верочка, вдохновлённая появившимся у неё вдруг красноречием, продолжала:

– А вы знаете, что наша школа считалась лучшей из всех интернатовских школ в Саратове? Нам даже вымпел дали и присвоили звание школы имени Луиса Корвалола.

– Корвалана, – поправил её Николай Ефимович.

– Ах да, Луиса Корвалана. Я всегда путаю. У нас просто в школе физик был. Его, правда, потом выгнали за извращёнку, – рассказывала Верочка, одновременно пережёвывая салат. – Так вот, у него было прозвище Корвалолик. Он когда в запои впадал, у него всегда плохо с сердцем было. Только корвалолом и спасался. От него постоянно спиртягой и этим лекарством так воняло! Вот ему такое прозвище и дали: корвалол и алкоголик получается Корвалолик.

Верочка засмеялась. Она была довольна собой. Как и учила её Инна, она была раскованна, много говорила, шутила, смеялась. Теперь родители Вадима не скажут, что она затюканная провинциалка.

– Простите, а из-за какой такой извращёнки выгнали вашего Корвалолика? – поинтересовался Николай Ефимович.

– Ой, представляете, этот Корвалолик с виду такой замухрышка был, к тому же старый, ну как вы, папа Николай, а таким извращенцем оказался! Он за нами, за девчонками, любил в туалете подглядывать. Он для этого даже в стене дырку просверлил. Его несколько раз за этим занятием ловили, а потом выгнали.

Родители сидели потрясённые. Они не знали, о чём ещё расспрашивать будущую невестку. Но обстановку разрядила Глаша, которая внесла в комнату на овальном серебряном подносе большого гуся с поджаристой золотистой кожицей.

– А вот и гусь с яблоками! – торжественно произнесла разрумянившаяся не меньше чем гусь женщина. – Ой, а что же вы ничего не съели?

– Да, действительно, давайте кушать, – сказал Николай Ефимович. – Верочка, подайте свою тарелку. Я вам положу кусочек побольше. Вы какой гарнир предпочитаете: картошку фри или макароны?

– Макароны, – обрадовалась Верочка хоть единственному знакомому блюду. – А вы знаете, мы в интернате очень любили макароны. Особенно толстые с большой дыркой. Мы сухие воровали на кухне, а потом через них плевались жёваной бумагой… Ой. Я, наверное, не то говорю, – наконец-то осеклась она.

– Ну почему же, – усмехнулся Николай Ефимович, – нам очень интересно слушать про ваши макароны.

Анна Брониславовна уткнулась взглядом в тарелку, еле сдерживая слёзы. Она бы давно уже выгнала эту девицу, но её останавливало только то, что Вадим может разозлиться и уйти из дома. Он не раз этим их с отцом шантажировал. Перехватив сердитый взгляд сына, Анна Брониславовна решила его не злить и попыталась тоже пообщаться с девушкой.

– Скажите, Вера, а почему вы очутились в интернате? – спросила она. – С вашими родителями что-то случилось? Или, может, вы были чем-то больны? Я знаю, что есть интернат, например, для детей, больных туберкулёзом.

– Да нет, ничем я в детстве, кроме дизентерии и чесотки, не болела. А что с родителями случилось, я не знаю. Я их в глаза не видела. Я сначала в доме малютки жила, потом в детдоме, а с третьего класса меня в наш интернат перевели. Вот.

Лучше бы Анна Брониславовна ни о чём не спрашивала. Ей стало ещё хуже. Поэтому на предложение Верочки опять выпить она первая сказала: «Да, конечно. Давайте выпьем». А Верочке захотелось снова выпить, потому что она чувствовала, что её красноречие и веселье постепенно угасают, уступая место смущению и страху.

Когда вино в бокалы было разлито, Николай Ефимович встал и произнёс тост.

– Я хочу выпить за твоё счастье, сын. Я прожил долгую жизнь и знаю, что самое главное в жизни – это крепкие тылы. Тогда и работать ты сможешь с полной отдачей, и родине добросовестно служить. Я желаю тебе, Вадим, чтобы ты не ошибся в выборе и женился на той, которая будет достойна тебя и не опозорит нашу славную фамилию Легушовых.

Вадим тоже встал.

– Верочка, мы пьём за тебя, – сказал он. – Давайте чокнемся.